Принципиальный обмен

      Иван не появлялся в университете три дня, что само по себе не смертельно, однако, прокручивая в голове события последних недель, Франциск все-таки волновался. Лично для него невозвращение Брагинского на родину было чревато лишением премии. А на Рождество у Бонфуа имелись большие планы. Мысленно мужчина проклинал тот день, когда согласился присмотреть за иностранным студентом. Тогда он был уверен, что серьезных проблем не возникнет. Возможно, этот некий студент уйдет целиком в праздное веселье, пристрастится к травке, проникнется идеями хиппи. Но вернется в СССР в положенный день. Иван вел себя если не примерно, то приемлемо. И тем значительней выглядело его внезапное исчезновение.       «Брось, старик, - успокаивал себя Франциск, возясь с проржавевшей замочной скважиной. – Им хотя бы весело… Кто по молодости не творил глупых вещей? Премия… Пустяк! Просто признай, что и в это Рождество ты не решишься сунуть нос в родительский дом. Значит, будешь опять один. И зачем тебе в таком случае деньги?»       После нескольких настойчивых атак замок поддался, и Бонфуа все-таки вошел в дом. Не включая свет в прихожей, он повесил связку ключей на крючок и направился в гостиную. На ходу сбросил пальто, развязал галстук. Взглянув на часы, Франциск отметил, что в пору было бы сразу завалиться спать, но прежде все-таки хотелось смыть с себя библиотечную пыль. Рабочие будни постепенно становились все длинней и бессмысленней. Они отнимали силы, но больше не приносили былого удовольствия. Франциск оставил пиджак на кресле, а после застыл, глядя на облака пыли в лучах света от дорожного фонаря. Давненько он не устраивал субботних уборок.       Стоя в центре гостиной, Бонфуа довольно долго решал, что же ему сделать сначала: выпить или все-таки принять душ. В итоге желание смочить горло победило, и мужчина прошел на кухню, где его ждала откупоренная еще прошлым вечером бутылка. Только там он, наконец, щелкнул выключателем. Тусклый свет вмиг заполнил маленькую кухню. Франциск замер в дверном проеме, держа руку на весу.       - Привет, - спокойно произнес Артур. Он сидел на угловом стуле, держа в руках стакан с водой. Видимо, решив, что никаких объяснений от него не требуется, Керкленд сделал глоток и уставился на холодильник.       На время Франциск потерял дар речи. Давно стоило привыкнуть к таким внезапным возвращениям блудного Артура, но всякий раз они заставали Бонфуа врасплох. «Итак, - заключил он, придя в себя. – Начинается новый виток цикла. В этот раз вернулся раньше».       - Быстро тебе надоел Лос-Анджелес, - беззаботно произнес Бонфуа.       - Мне временно нечего там делать, - ответил Артур. – Тот мужчина направил меня к некому мистеру Росси. Ему понравилась одна песня. Записали в двух вариантах.       - И? – Бонфуа прошел вглубь кухни. – Это во что-то выльется?       - Не знаю, - Керкленд равнодушно пожал плечами. – Может быть. Росси позвонит, если дело запахнет прибылью. Обещал пустить песню в эфир на радио.       - Если я правильно понял, ты ее сам исполнял?       - Не совсем. Второй вариант мы записали с какой-то девицей из попсовой группы. Она, видите ли, решила сменить направление. Кажется, знакомая Росси. Только из-за нее он не взял с меня денег.       - Что ж… - губы Франциска вытянулись в тонкой улыбке. – Я могу тебя поздравить! Может быть, кто-то оценит…       - Я бы предпочел, чтоб эту песню никто не услышал. У девицы нет голоса и слуха. Артур осушил стакан до дна и хлопнул его о стол так, словно вместо воды в нем было что-то крепкое.       - И что ты теперь намерен делать? – спросил Франциск. – У меня нет никакого желания возиться с твоими документами по восстановлению.       - Не знаю, - раздраженно бросил Керкленд и принялся усиленно растирать переносицу. – Найду работу здесь. Или где-то еще. У меня ведь теперь есть это чертово образование. И документы.       - Найдешь работу… Слышал это от тебя сотню раз. Потом обычно начиналась речь о знатном происхождении. И о том, как тебя не понимали на ливерпульских улицах. Боже, Артур, ты ошибся с эпохой! И со страной немного.       Вместо ответа Керкленд выпрямил спину и скрестил руки на груди. По его мнению, это должно было помочь Франциску понять, что своей точки зрения он менять не собирается.       - Все-таки странный ты человек, Артур Керкленд, - проговорил Бонфуа. – Я, конечно, привык к твоим причудам, но иногда ты сам себе противоречишь.       - В чем же? – взгляд Артура по-прежнему упирался в дверцу холодильника. Бонфуа довольно улыбнулся, прошелся по кухне и замер у углового стула.       - Казалось бы, превыше всего на свете ты ценишь свою гордость. Поэтому никто не желает видеть среди подчиненных мсье Керкленда. В зависимом положении ты невозможно сварлив. Но скажи, в какую сумму денег ты бы оценил чувство собственного достоинства?       - Как его можно оценивать? – Артур бросил на Бонфуа быстрый взгляд и вновь уставился вперед.       - Лично я могу назвать твою цену, - Франциск облокотился на стол. Затылком Керкленд чувствовал его лукавый прищур.       - Рискни.       - Разбитый «Форд» - вот твоя цена, - быстро произнес Бонфуа. – Пора уже поубавить спесь.       На всякий случай мужчина сделал шаг назад, но Артур остался на месте. Более того, он будто бы оцепенел. Бонфуа почти пожалел о своих словах, но, как ни крути, сказал он именно то, что хотел. За пять с лишним лет они успели наговорить друг другу кучу гадостей, но все колкие шутки проходили по телу вскользь, и ни одна не ранила всерьез. Болезненные темы по негласному договору оставались в тени. И с каждым новым возвращением Артура Франциску все настойчивее хотелось их разворошить.       Молчание затянулось. Судя по сжатым плотно губам и сведенным на плечах пальцам, внутри Артура назревала бомба. Но время шло, а взрыва так и не происходило.       - Ты просто идиот, - Артур раздраженно хмыкнул. – Какого черта я вернулся сюда?       - А какого черта я до сих пор не исправил замок у запасного выхода?       - Просто у тебя руки растут не из того места! – Артур резко встал, обогнул стол и прильнул к подоконнику. - В этом доме постоянно что-то выходит из строя. Газон в ужасном состоянии. Тебе не стыдно перед соседями?       Артур явно решил сменить тему, и это ввергло Франциска в легкое замешательство. Сам сэр Керкленд уходит от спора! Немыслимо и нетипично для него.       - Не хватает на все времени, - запоздало ответил Бонфуа.       - Что за чушь? Ты бездельничаешь каждое воскресенье.       Франциск мог видеть отражение лица Артура в окне, и оно никак не вязалось с его словами.       - Если ты ничего не предпримешь, в ванной у тебя скоро прорвет трубу, - добавил Керкленд. – Лучше займись этим сейчас. Иначе, ремонт влетит в немаленькую сумму.       - У тебя явно роман с моей ванной комнатой, - с усмешкой произнес Бонфуа и тут же бросил взгляд на окно. Артур едва заметно улыбнулся, и это можно было бы счесть объявлением мира. Окончательно убедившись, что бомба не взорвется, Франциск успокоился, расслабил сведенное тело. Но, уняв внутреннее ликование, он все-таки вспомнил, что проклятый цикл никуда не делся, и возвращение Артура ровным счетом ничего не значит. Он в очередной раз пришел немного погостить, внести разнообразие в будни Бонфуа, разбередить старые раны, напомнить о непокоренных вершинах и уйти. Франциск мог бы обвинить Керкленда в чем-то, но ведь он ничего ему и не обещал. Следовательно, мужчина сам создавал свою вечную проблему.       - Ужасный день! – выдохнул Франциск. – Меня сегодня просто пропустили через соковыжималку.       - Поверь, мой день был не лучше, - Артур развернулся и прислонился спиной к подоконнику. – Проторчал кучу времени в поезде. А на соседнем месте ехала болтливая старуха с истеричной внучкой.       - Кстати о старухах! Доктор Роган очень скучает по тебе. Говорит, что готова выносить твою заносчивость еще лет пять, если ты пообещаешь показывать ей свои стихи.       - Все-таки, кто дал ей ту тетрадь?       Вечер вдруг стал обычным. На кухне тепло горел свет, на видном месте стояла бутылка, будто намекая на то, что можно немного выпить. Пройти в гостиную, включить телевизор. Какая бы передача сейчас не шла, Артур непременно раскритиковал бы ее. Не найдя зацепок в сюжете, он придрался бы к рисунку на галстуке ведущего. Таков его характер. Что-то в Керкленде оставалось неизменным, а что-то уходило. В злополучный день встречи он был одет в джинсы. Франциск не видел Артура в джинсах уже года два. Он определенно стал серьезнее. Изменилась его речь, исчезла легкая сутулость. Но характер его по-прежнему входил в разряд скверных. И с годами это становилось лишь заметнее. Франциску живо представилось, каким ворчливым стариком будет Артур Керкленд. Он непременно измотает местные власти своими жалобами, исками в суд по несущественным вопросам. Разругается со всеми соседями из-за шума после заката, из-за веток вишневого дерева, нависших над его участком. Его возненавидят все мальчишки улицы и объявят ему далеко не холодную войну. Мысль о «холодной войне» напомнила Бонфуа о потерянной премии, и улыбка, тронувшая его лицо при мысли о ворчливом старике Керкленде, растворилась. Мировая нелепость! Когда одним приходится идти едва ли не на государственную измену ради призрачных чувств, другие не могут просто поубавить гордыню и изводят друг друга год за годом.       - Артур, - устало проговорил Франциск и прислонился боком к стене. – Мы можем болтать так сколько угодно, но всему должен быть предел. Может, пора высказаться? Вернее, нам определенно пора высказаться. Мы даже немного опоздали с этим. Артур замешкался на полуслове и так ничего и не произнес. Лишь посмотрел на Бонфуа с немым вопросом.       - Хорошо! - Франциск хлопнул ладонями по бедрам и выпрямился. – У тебя есть еще десять минут отсрочки. Я дико устал и нуждаюсь в порции холодной воды на тело. Мы оба сейчас немного подумаем, чтобы больше не оставалось этих недомолвок. Просто реши, что именно ты хочешь мне сказать. Согласен? Керкленд рассеянно кивнул, и Бонфуа оставалось только выйти, чтобы, посовещавшись с самим собой, вынести в конце концов приговор бесконечно затянувшимся играм.

***

      Толис поджидал Наталью у крыльца. Он караулил ее в течение всей недели, но так вышло, что не один Иван в эти дни прогуливал занятия. Дома Арловская не появлялась, не заглядывала в продуктовый около корпуса, не гуляла в ближайшем парке. И Лоринайтис был готов поверить, что белокурая красавица некогда ему почудилась. В силу семейных обстоятельств Толис имел склонность к поиску у себя психических расстройств. Однако судьба на этот раз проявила милосердие. Наталья показалась на крыльце ровно в положенный час. Держа подругу под руку, она увлеченно о чем-то рассказывала и потому не сразу заметила парня.       - Привет, - поздоровался Толис и махнул, чтоб привлечь внимание. Наталья остановилась, по лицу ее пробежала тень раздражения. Подруга взглянула на Арловскую вопросительно и, получив немой ответ, поспешно сообщила, что будет ждать дома. А после сразу же направилась к остановке.       - Как самочувствие? – спросил Лоринайтис.       - Жить буду, - ответила Наталья. – С чего такие вопросы?       - Ты не ходила в университет несколько дней. Я решил, что тебе нездоровится. Наталья издала громкий смешок.       - Нездоровилось! Ты забиваешь голову ерундой. Такое стремление опекать, знаешь ли, раздражает.       - Прекрати. Зачем ты пытаешься быть грубой? Ты намного лучше, чем… - Толис покачал головой.       - С чего ты так решил? – перебила Наталья. - Если честно, ты совсем меня не знаешь. Понаблюдал с расстояния пушечного выстрела и напридумывал себе разных красивостей.       - Ты даже не представляешь, сколько я о тебе знаю! – выпалил Лоринайтис.       - И меня это пугает. Я вот о тебе почти ничего не знаю. Выглядишь, как чудик, и ведешь себя соответственно.       - Ты просто ничего у меня не спрашивала.       Наталья прищурила глаза, испытующе глядя на Толиса. Он не выглядел забито или напугано. Скорее, он был похож на человека, привыкшего к тому, что никому нет до него дела. Спокойный взгляд, расслабленная стойка, взъерошенные ветром волосы – Толис казался безучастным. Но стоило ему заговорить, и голос выдавал глубокое волнение.       - Хорошо, - девушка скривила улыбку. – Давай сегодня устроим день открытия страшных тайн.       - Я согласен, - Лоринайтис переступил с ноги на ногу.       - Твои родители дома сейчас?       - Дома? – теперь во взгляде Толиса мелькнул испуг. – Нет. У мамы отпуск. Она уехала к бубушке.       - А папа?       Лоринайтис невпопад улыбнулся и мотнул головой.       - Прости, если это кажется тебе бестактным, - сухо проговорила Наталья. – Ты имеешь на меня планы. И я должна знать, что мне угрожает в случае, если я волшебным образом попадусь на твой крючок...Что ж! Оно и к лучшему, что твоих родителей нет дома. Я хочу зайти в гости.       - В гости? – опять переспросил Толис, округлив глаза.       - А что? Или ты не убираешься в квартире, пока мамки нет дома? Не беспокойся. Я бывала у Вани в общежитии. Большего бардака не найти в мире. Хотя кровать он заправляет по-солдатски.       Имя Ивана явно резало слух Толиса, но он смолчал.       - Хорошо, мы можем пойти ко мне, - согласился он. – Но прежде хочу кое-что сказать…       - Возможно, стоило сказать об этом раньше?       - Нет, я вообще надеялся это скрыть, - вновь Толис попытался изобразить беззаботность. – Моя квартира – одна из причин, по которым я не позволял себе подойти к тебе. То есть… Я надеялся подождать до лучших времен.       - Лучшие времена могут и не наступить. Я готова узреть эту хижину, какой бы жуткой она не была. Но после ты поделишься со мной списком причин, «по которым не позволял себе ко мне подойти».       Поджав губы, Толис согласно кивнул и попросил Арловскую следовать за ним. Теперь он выглядел обреченно, словно сам без конвоя шел на расстрел. Наталья же испытывала смешанные чувства. Давя в себе жалость, она пыталась вспомнить о том, что злится. И о том, что как можно скорее нужно обрубить эту внезапную лишнюю связь. Она примерно представляла картину, которая скоро должна открыться ее глазам. Ей не раз доводилось бывать в коммунальных квартирах (а именно там, по ее мнению, жил Толис), и она привыкла к их захламленности, к смешению всех запахов мира, к шуму. Сама девушка с трудом вспоминала время, когда их семья ютилась в крохотной комнатке на самой окраине города. С тех пор прошло много лет, отец за службу получил прекрасную квартиру, и Наталья, держа в сердце мутный образ первых обрывков памяти, с жалостью смотрела на тех, кто не может вырваться из четырех стен, лишающих всякого ощущения личной жизни. Ее сокурсницы чаще всего снимали именно такие квартирки. Их было полно в центре, что позволяло с легкостью добираться в любой район города. А от пьяных соседей (как не пить, когда за долгую жизнь так и не сумел создать свой дом?) девушек спасали тонкие двери, запирающиеся изнутри на тяжелый крючок. Наталья жалела подруг, но в то же время понимала, что всеобщее счастье пока за горами. И нужно благодарить судьбу за то, что каждому дается хоть какая-то крыша над головой. Возможно, эти люди даже счастливы в своей суетливой жизни. В конце концов, разве не коммунальные квартиры ближе всего по духу к тому запредельно далекому светлому будущему?       Задумавшись, Арловская не заметила, как Толис остановился. Он тронул ее за локоть, давая понять, что они пришли. Наталья осмотрелась. Так и есть: закрытый дворик, со всех сторон окруженный старинными зданиями. В послевоенное время их немного перестроили, подлатали дыры, замазали ползущие по стенам щели, но даже после этого узнавались черты богатых домов прошлого века. Некогда здесь жили купеческие семьи, коротали свой век отпрыски полуразорившегося дворянства . Теперь спаленки, горенки и кухонки превратились в отдельные квартиры тех, на кого прежние владельцы могли лишь презренно взирать свысока.       - Нам туда, - Толис указал направо. – Ты не передумала? Просто у нас там…       - Я не принцесса какая-то, - вновь перебила Наталья. – Я знаю, что у вас там.       «Так даже лучше, - решила девушка. – Посмотрю, как он живет. Может, больше разочаруюсь».       Наталья прошла внутрь следом за Толисом. Оба они оказались в узком коридоре, слабо освещенном двумя тусклыми лампочками. Девушка сделала шаг, и каблук ее сапога тут же провалился в щель меж досок. Тихо вскрикнув, она схватила Толиса за руку и удержалась на ногах.       - Я живу на втором этаже, - сказал парень.       Они направились к лестнице. В доме было на удивление тихо. Где-то в конце коридора трещало радио, и в торцовой комнате плакал ребенок. Более, за исключением скрипа старого пола, не было ни звука. Девушка поднялась на ступеньку. Доска прогнулась под ее малым весом. На миг Наталья замешкалась, но Толис заверил, что лестница непременно выдержит, ибо на втором этаже живет некая «тетя Зухра», которая весит не меньше полутора центнеров.       Второй этаж оказался более живым. От стены к стене наперегонки бегали двое мальчишек лет пяти. Один явно отставал, и по лицу его было видно, что он готов расплакаться.       - Здрасьте! – крикнул тот, что лидировал в забеге. Толис кивнул в ответ.       У первой от лестницы двери, собравшись калачиком, спал мужчина. Он свернулся так мастерски, что почти не загораживал путь мальчишкам. Наталья замерла, глядя на него. У мужчины были черные волосы с проседью и густые брови. Казалось, ему не меньше пятидесяти, однако опыт подсказывал девушке, что все иначе. Вероятно, в молодости он был красив. Тем сильнее разочарование.       - Какая коммуналка без местного алкоголика! – Толис натянуто улыбнулся.       В конце коридора загремели кастрюли, женщина с низким голосом громко выругалась. Толис достал ключи из кармана куртки и снял замок с двери, выкрашенной в белый.       - Проходи, - проговорил он.       Наталья еще раз осмотрела дверь и вошла. Квартира Толиса ничем не удивила ее. В ней не было особого порядка, но и не чувствовалось тягостной нищеты. У одной стены стоял низкий диван, накрытый серым покрывалом. У другой – кровать с двумя большими подушками под тонким тюлем. За спинкой кровати пряталась собранная ширма. У окна на лакированной тумбе располагался огромный телевизор с маленьким экраном. Как и водится, на нем лежала кружевная салфеточка, и возвышалась, гордо задрав подбородок, фарфоровая статуэтка девушки в народном украинском наряде. Помимо всего этого, в квартире имелся нелепый огромный комод и сервант с запыленным хрусталем. В самом углу пристроился столик с одним стулом. Если бы не совершенная теснота, квартира могла бы выглядеть довольно приятно. В ней даже чувствовался уют. Самодельные половицы скрывали казенный линолеум, покрытый рваными дырами. Фотографии в рамках оттеняли выцветшие обои. Наталья неуверенно улыбнулась и даже сказала, что все не так плохо. О намерении быть непреклонной она как-то забыла.       - Я поставлю чайник, - спохватился Толис. - Пока осмотрись. Сядь куда-нибудь. Можешь включить телевизор.       Наталья кивнула и прошла вглубь. Пока хозяин квартиры находился на кухне, девушка рассматривала фотографии. В основном на них был маленький Толис. На одном фото он сидел на коленях худощавой темноволосой женщины. Она же была и на свадебной фотографии, висевший в самом центре. Наталья наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть жениха и невесту. Казалось, Толис очень походил на мать, однако в лице его проскальзывали и отцовские черты. Они выражались даже не в форме губ и носа, а в особенностях мимики. Молодой мужчина на фото смотрел вперед точно так же, как и Толис, - с усталой готовностью к будущему. И хотя спрашивать, что сталось с ним, Наталье было неловко, знать все-таки хотелось. Лоринайтис старший выглядел как человек, не способный уйти из жизни просто так.       Толис вернулся с горячим чайником и быстро поставил его на разделочную доску, так как металлическая ручка обжигала ладони даже сквозь вафельное полотенце. Наталья молча наблюдала за действиями парня. Он суетился в поисках чистых кружек.       - Я не хочу чай, - произнесла Арловская, и Толис растерянно уставился ей в лицо. Девушка улыбнулась. – Теперь не знаешь, чем занять гостя?       - Нет, я… Мы можем…       - Мне уже пора, не беспокойся, - отмахнулась Наталья. – Правда.       - Я провожу, в таком случае.       Толис накинул куртку, но девушка удержала его на пороге. На миг оба застыли, глядя друг на друга с вопросом. И у каждого вопрос был свой.       - Что ты нашел во мне, чудик? – первой проговорила Наталья. В лице ее читалась жалость и мольба.       - Это можно долго рассказывать, тебе придется задержаться, - ответил Толис. Он осторожно взял в руку ее тонкие пальцы и сжал. Пожалуй, слишком крепко.       - Ты похожа на мечту. Это не объяснить так просто. Это чувствуется.       Наталье хотелось переубедить, но вместо слов она подалась вперед и легонько коснулась губами его щеки. Потому что это не объяснить так просто.       - Тогда я приду завтра, когда мне некуда будет торопиться, - сказала она, освободив руку, поспешила оставить Толиса на пороге.

***

      В том, что Артур всеми способами попытается избежать разговора, Франциск почти не сомневался. Но в глубине души все-таки полагался на его здравомыслие. Все давно затянулось, запуталось и почти потеряло смысл. Если в стихах любовь чаще сравнивают с распустившимся розовым кустом, солнечным рассветом, внезапной оттепелью в январе, то Франциск мог бы поставить свои чувства в один ряд с парализованной конечностью. Они есть, и он не может не хранить их, однако на деле они тысячу лет уже не приносят пользы, а лишь напоминают о собственной ущербности. И все-таки жива надежда, что когда-нибудь недуг отступит, и тело вернет себе полную силу.       Откладывать разговор не имело смысла, и мужчина из ванной сразу же направился на кухню, однако Артура там не обнаружил. Не было нигде и его дорожной сумки. Что ж! Уход – вполне красноречивый ответ на все вопросы. Бонфуа выглянул в окно – улица была пуста. Разумеется, Артуру хватило времени, чтобы покинуть ее. Только куда он направился? На станцию? Разве ему есть куда ехать?       «Это не может так просто закончиться, - понимал Бонфуа. - Он опять вернется».       Бутылка так и стояла на столе, и не нашлось отговорок, чтобы не выпить. Франциск достал бокал и наполнил его. Уходя, Артур погасил свет, и теперь в доме вновь воцарился полумрак. Бонфуа прошелся с бокалом по гостиной, сел в кресло и немного отпил. Вино совсем не пьянило. Оно казалось безвкусным. Франциск смотрел на соседнюю стену и сам не понимал толком, о чем думает. Темнота, прохлада и пустота. В какой-то момент ему захотелось, чтобы Иван не вернулся. Пускай эти двое скроются в неизвестном направлении, пускай ведут себя глупо, пока им хватает безумия. Франциск не нуждался в чертовой премии. Ему просто некуда было тратить деньги.       Глубокая тоска сковала Бонфуа. Он мог бы бесконечно перечислять прелести своей жизни, но все его маленькие радости разбивались об один простой вопрос: и что с того? Да, собственно, ничего.       Поставив бокал на столик, Франциск отправился в спальню. Возможно, следовало брать на себя больше работы, чтобы, приходя домой, валиться с ног и ни о чем не думать.       На втором этаже мужчина остановился у двери кабинета. Там до сих пор, зажавшись меж книжных полок, стоял мягкий диван с набором постельного белья внутри. На случай, если Артур вернется. Но в последний раз он ночевал в этом доме целую вечность назад. Франциск развернулся и зашел в спальню.       Артур лежал на краю кровати лицом к окну. Осенние ботинки, пальто и дорожная сумка валялись на полу. Услышав скрип двери, он приподнялся и повернул голову. Франциск стоял у стенного шкафа в тени, но даже поза его выдавала растерянность.       - Ты проторчал в душе больше часа, - проговорил Артур. Голос его звучал сонно и хрипло.       - Я думал, что ты ушел, - выдохнул Франциск. Вмиг все перевернулось с ног на голову.       - Думал… Больше не занимайся этим. У тебя плохо выходит.       Артур сел спиной к Бонфуа и растер лицо руками. Помедлив, Франциск опустился на противоположный край кровати.       - Может, пошлем к черту этот разговор? – спросил Керкленд.       Бонфуа был почти готов с ним согласиться. В этот момент ему показалось, что все предельно очевидно. Вещи Артура лежат на полу, сам он, зажав ладони меж коленей, сидит рядом и будто бы не помышляет о бегстве. Из окна льется холодный ночной свет, и постель в нем кажется призрачно-серой. Луна очерчивает Артура серебристым контуром: его опущенные плечи, растрепанные волосы, тонкую ткань белой рубашки. В этот момент он был совершенно неподвижен, казалось что даже дыхание его остановилось.       Почти минуту Франциск только и мог смотреть прямо перед собой, медленно осознавая, что цикл все-таки сбился. Он потянулся вперед, собрав в гармошку покрывало, и замер около обессилено согнутой спины. Дюйм холодного зимнего воздуха встал между ними твердой преградой. Артур закрыл глаза и с дрожью выдохнул, когда Франциск коснулся носом его шеи. Ничего не происходило. Теплое дыхание обжигало тонкую кожу на затылке, и лунный свет трепетал меж опущенных ресниц. Пять с половиной лет шли к одному моменту окольными путями, тянули время, искали лучшие цели, и, наконец, ход всего замер у давно обозначенной последней черты на пороге новой жизни. Артур открыл глаза и обернулся. Теперь он оказался лицом к лицу с Франциском. В голове все смешалось: дешевый бар, ужасная музыка, огни дороги, бессонные пьяные ночи, вишневое дерево, наброски на акварельной бумаге, запах краски, старых книг в кабинете, свежего постельного белья, тиканье часов в гостиной, серый свет придорожного фонаря, крик, звон посуды, покой на диване около неумолкающего телевизора, настольная лампа и исписанные листы… Без малого четверть недолгой жизни, наполненная важным хламом.       Артур подавил в себе порыв сказать еще слово, точно зная, что опять выдаст колкость. Подтянул ноги, сев чуть удобнее, и тронул пальцами жесткую щетину на подбородке Франциска. Опять захотелось съязвить, и Артур опустил лицо, прислонившись лбом к щеке Бонфуа. Без мыслей в голове он смотрел на открытую грудь и теребил верхнюю пуговицу рубашки. Еще сидя в грохочущем вагоне поезда, он почти знал, что в последний раз возвращается из бегства. Это стало ясно хотя бы по тому, как холодно было прощание.       Франциск крепко обнял его, притянув выше и ближе. Артур изогнулся в спине так, словно сломался, уперся ладонями в плечи Бонфуа. Объятия вышли нелепыми, тесными и болезненными. Франциск чуть ослабил хватку, позволив Артуру выпрямиться.       - Пожалуйста, не давай мне сегодня говорить! – быстро прошептал Керкленд, почти коснувшись губ.       Первый поцелуй получился слишком мягким. Он был неувереннее того, что случился далекой весной на открытой веранде. Вопреки клокочущему бурлению в груди, обоим на миг показалось, будто бы все остыло. Но только не у себя, а у другого. В сопротивлении Артура было больше страсти, чем в ответе. И Франциск почувствовал в своих руках покоренную вершину.        Но секундная растерянность исчезла так же быстро, как и возникла, стоило только легкому страху завладеть разумом. Почти не отвечая на поцелуи и отчаянные объятия, Артур дрожащими пальцами расправлялся с мелкими пуговицами рубашки. В комнате было слишком холодно от огромного старого окна. Но не из-за сквозняка тело мелко тряслось. Следом за рубашкой на пол была сброшена майка, и Артур всем телом прижался к Бонфуа. Франциск был горячим, будто бы его охватил лихорадочный жар. И от этого хотелось обнимать крепче. Не расцепляя рук, Артур упал на спину. В конце концов, в эту ночь следует довериться тому, кто лучше знает, что можно делать. Звякнула о пол пряжка ремня, сдернутого вместе с брюками. Повинуясь пуританским инстинктам, Керкленд захотел накрыться, но ладонь лишь бестолково скользнула по одеялу. Да и что нового мог увидеть Франциск?       Вскоре ветер, терзавший старое окно, стих. По крайней мере, Артур больше его не чувствовал. Осталось только тяжелое дыхание, путающий мысли запах тела и непреодолимое желание быть еще чуточку ближе.       Бонфуа разбудил телефонный звонок. Неслыханная по своей наглости вещь для субботнего утра. Мужчина, с трудом открыв глаза, стянул трубку с прикроватной тумбочки. Артур не проснулся от назойливой трели. Он продолжал лежать лицом вниз, и рассветные лучи мягко обрисовывали изгибы его спины. «Боже, храни королеву» - эта надпись вдоль позвоночника слишком долго была самой громкой провокацией. Последняя буква терялась за линией пояса и почти приравнивалась к указательному знаку. Но слишком британской была сама татуировка.       - Алло, - хрипло произнес Бонфуа.       - Сынок, это ты? – щебечущий французский язык прозвучал в трубке. - С тобой все в порядке? Что с голосом? Ты болен?       - Мадам Бонфуа, вы опять перепутали время, - Франциск откинулся на подушку.       - Тебя плохо слышно, мой мальчик. Говори громче!       - Не могу. Я не один.       - Ах, прости… Ты не занят?       - Я внимательно тебя слушаю.       - Я должна сообщить тебе важную новость! Твоего отца повысили, и теперь…       Как и следовало ожидать, сам отец ни за что не сообщил бы о своем повышении. Куча времени прошло, а он продолжал передавать приветы через мать и изредка односложно отвечать в трубку. Франциск не верил, что можно так долго держать обиду, но, видимо, мсье Бонфуа старший испытал слишком серьезное разочарование. Женщина в трубке продолжала говорить, и рассказ о повышении плавно перетек в пространные рассуждения о болезни роз на балконе. Франциск провел тыльной стороной ладони по волосам Артура. Каким же он всегда был растрепанным!       - … и сестра поедет со мной, потому что одна я боюсь летать в самолетах, - закончила мадам какую-то мысль.       - Что, мама? – переспросил Франциск, поняв, что опустил важный момент.       - Я говорю, что прилечу на это Рождество. С твоей сестрой! - женщина повысила голос, решив, что сын ее не слышит. – Ты не возражаешь? Помнится, ты жаловался, что постоянно торчишь в Рождество дома один. Папа не полетит. У него много работы из-за повышения…       Франциск еще раз осмотрел спящего Артура.       - Мне нужно тебя предупредить кое о чем…       - У тебя какие-то проблемы? С деньгами? Сколько тебе нужно?       - Нет же! Просто в это Рождество… Я вроде как не совсем один.       В трубке повисло молчание. Слышалась какая-то возня, второй голос бормотал на заднем фоне.       - Сынок, скажи… - проговорила женщина после паузы. – Это… То есть…       - Да, мама. Это воплощение всех твоих страхов за мое будущее, но я вовсе не отговариваю тебя приезжать. Мы слишком давно не виделись… Только скажи, когда тебя встретить.       После еще одной короткой паузы женщина назвала дату и время. Затем сказала, что любит и попрощалась. Франциск водрузил трубку на место.       - Я понимаю по-французски, - пробормотал Артур из подушки.       - Ты не спишь? – Бонфуа повернул голову.       - Я только уснул, когда этот чертов телефон затрещал.       - Ничто не мешает тебе спокойно спать дальше.       - Благодарю, - буркнул Артур. Затем приподнялся и перекатился на спину. Теперь солнце сквозь занавески играло на его чистой груди.       - Если тебе интересно, я не собираюсь знакомиться с твоей родней, - проговорил он, глядя в потолок.       - Можешь пожить в чулане, пока они будут тут.       - Я серьезно.       - Охотно верю. Мне бы тоже не хотелось знакомиться с твоими родственниками.       - Ты не против, если сюда будут приходить письма? – спросил вдруг Артур и перевернулся на бок, подперев голову рукой.       - Ты сейчас о своей родне?       - Да. Я писал отцу, но не мог оставить обратного адреса. Все думал сбежать куда подальше… Все-таки хочется хоть раз получить от него ответ.       Отец Артура всегда был для Франциска отрезвляющим фактором, но в этот раз упоминание о нем вселяло надежду на сомнительную радость. Бонфуа довольно улыбнулся и опрокинул Артура на спину.       - Можешь даже поставить свое семейное фото на камин.       - Ты ведь говорил, что мы похожи на Адамсов, - Артур прищурился.       - Им до вас очень далеко.