Принципиальный обмен

      День близился к вечеру. Формальности уладились, и оставалось только дождаться утра, чтобы взойти на борт самолета и покончить со всем. Иван сидел на скамье около общежития уже полчаса и никак не мог заставить себя войти внутрь. Там ждал собранный и запрятанный под кровать чемодан. Пришлось убрать его, так как ни на что другое Иван не мог смотреть, покуда ненавистный коричневый монстр лежал на полу. Во время завтрака Брагинский успел поболтать с Джонсом о спортивном зале в университете, потом Альфред вновь завалился в постель, а Иван отправился в корпус. Можно было дождаться ночи и, надеясь, что сосед уже спит, забрать вещи. Спортзал – не самая плохая тема для прощального разговора. По крайней мере, без лишней тоски. Глупому знакомству полагается закончиться закономерно глупо.        Было бы в сотни раз проще, если бы дома никто не ждал. Так или иначе, все сводилось к людям, оставшимся по другую сторону океана. И дело не в том, что они осудят (а можно ли не осуждать?), а в том, что им платить за чужие ошибки. Возможно, никому и вправду нет интереса, Иван не вернется, и все забудут. Будут первое время косо смотреть на родственников нелепого предателя, а потом решат, что сами на его месте поступили бы так же. В конце концов, Иваном ни секунды не двигали высокие цели. Его не манила провозглашенная свобода и странное право на счастье. Он легко обходился без них. Но в какой-то момент дела сильных мира сего, находившихся до этого в таких далях, что с земли и не видать, встали в самый центр маленькой личной жизни.       Справа хлопнула дверца. На крыльцо вышел Яо.       - Иван! – воскликнул он с явной радостью. Его голос гулким эхо разлетелся по улице. – Ты чего здесь сидишь? Я уже думал, что ты уехал. Заходил к вам на днях, но никого дома не было.       - Я улетаю завтра, - ответил Брагинский и сдвинулся влево, оставляя Вану место.       - Вот оно как… - Яо сел. - Надо бы проводы тебе устроить. Не дело это – улетать не попрощавшись хорошенько.       - Не нужно, - отмахнулся Брагинский. - Знаю я ваши праздники. Мне после них уже никуда не улететь.       - Брось! Конечно, нужно. Кстати, как вы без меня? Все так же цапаетесь? Из-за всяких мелочей ругались. Помнишь, как Фред твои вещи в коридор выкинул, когда ты на его кровать их сбросил? Он сам постоянно так делал, а тут разозлился…       Видимо, одинокая жизнь пошла Вану на пользу. Он искренне радовался возможности выговориться. Первые дни и вправду были веселыми, беззаботными и лишенными скрытого смысла. Но, как ни крути, Ван всегда был где-то между или в стороне. Его отсутствие или присутствие почти ничего не меняло. Приходилось вести себя иначе, но мысли оставались прежними. Яо рассказывал о мелких событиях, а Иван пытался вспомнить, в какой именно момент все пошло не так. Не в ночь на Хэллоуин, тем более, не в день уезда третьего соседа. Вероятно, не так все было изначально.       - …Я все равно зайду позже, - закончил Яо и поднялся со скамьи.       - Конечно, - Иван кивнул. В эту минуту он и вправду был не против кого-то третьего.       Ван ушел. Похоже, его ностальгический монолог длился довольно долго, на небе меж рваных туч проступили первые звезды, и стало заметно холоднее. День с самого утра казался пасмурным и серым. Иван поправил шарф, прислонился головой к стене. В окнах загорался свет, и на увядший газон ложились тени от рам. Боковым зрением Брагинский видел, что в окне его комнаты темно. Но Альфред должен быть дома. Ему уж точно не пришло бы в голову сбежать в последнюю ночь.       Переборов себя, Иван поднялся и, еще раз окинув взглядом безлюдную улицу, вошел в общежитие. Проходя мимо дверей чужих комнат, он вдруг понял, что не знает почти никого из соседей. Видел некоторых на кухне, но едва ли обмолвился и парой фраз.       Альфред, как ему полагалось, был дома. Закутав ноги в покрывало, он лежал на своей кровати, и поднялся сразу, как только услышал скрип двери.       - Не включай свет! – севшим ото сна голосом, попросил Джонс. Иван отдернул руку от выключателя.       Альфред высвободил ноги, протер глаза и поднялся.       - Садись на свою кровать, - проговорил он по-прежнему тихо.       Иван снял куртку и повесил ее в шкаф. Джонс, щурясь, наблюдал за его медлительным копошением. Расправившись с верхней одеждой, Брагинский занял указанное место.       - Теперь закрой глаза и не открывай, пока я не разрешу, - уже обычным голосом сказал Альфред. Ивану не хотелось задавать лишних вопросов и, тем более, спорить.       Брагинский слышал, как что-то тяжелое волоком протащили по полу, оцарапав старое покрытие.       - Подтяни ноги, - попросил Джонс.       Иван приподнял колени и почувствовал едва уловимый запах горения. Было в нем что-то знакомое, спрятанное в запредельно далеком детстве. Так пах родительский дом в непогоду, когда свистящий ветер за окном обрывает провода. Судя по звукам, Джонс возился у дальней стены; звенело стекло. Ивана одолевало смутное предчувствие. Ему казалось, что он стоит на пороге открытия. Секунда, и все само ляжет на полочки.       - Открывай, - сказал Альфред.       Иван моргнул два раза и уставился прямо перед собой. Между ним и Джонсом стояла прикроватная тумбочка. В центре, прикрепленная к донышку пластиковой бутылки, горела толстая парафиновая свеча. Огонек играл на боках пивных бокалов, а напряженное лицо Альфреда почти терялось в темноте комнаты. Ярким пятном выступал лишь кончик носа.       - Это что? – пребывая в легком недоумении, спросил Иван.       - Ужин, - ответил Джонс. – Постой, я еще кое-что поджарил, но уже остыло.       Альфред неловко выбрался из своего места и принес со стола тарелку с порубленными на колечки сосисками.       - Почти как в кино, - пояснил Джонс. – Но я готовлю гадко, и в вине не разбираюсь, поэтому пиво.       - Не видел я таких фильмов, но есть хочу до безумия, - Иван осторожно подцепил пальцами одно колечко. – Почти не пригорело.       - Меня отвлекли.       - А свеча зачем? Может, лучше включим свет? Или твое блюдо настолько ужасно, что его нельзя видеть?       - Какой ужин без свечей? Просто не задумывайся на эту тему.       - Окей.       - Может, я включу музыку?       - Пока ты возишься, я все съем.       Привставший Альфред снова опустился. Какое-то время они ужинали в тишине. Еда быстро закончилась, а пиво на вкус оказалось на удивление мерзким. Но на лучшее Джонс просто не нашел денег.       - Ты серьезно не видел ничего подобного в кино? – завалившись на спину, спросил Альфред.       - Не знаю, откуда ты это взял, но я не видел.       - То есть ты даже случайно не смотрел фильмы про всякую там романтику?       - Почему? Я смотрел. Но там точно не было свечей.       - А что было?       - Лес, - Иван задумался. – И снег.       - Суровая советская романтика, - Джонс рассмеялся беззвучно, и Брагинский этого не заметил.       - Дело не в снеге. Просто главный герой – лесоруб. А героиня кормит их бригаду.       Во второй раз смешок Альфреда все же прозвучал.       - Черт, - Брагинский сбился с мысли. - Не могу объяснить так, чтоб прилично звучало. Но есть еще один фильм!       - Валяй.       Иван перебрался на кровать Альфреда.       - Помнишь песню про медведей? Она из другого фильма. Там действие происходит в горах, где снега нет, хотя реки холодные… Но речь не о том. Постой! Выходит, я много чего видел…       Иван не договорил. Джонс молча взял его за ворот и притянул ближе, чтобы поцеловать. На короткое время отпало желание болтать, и они просто лежали, сцепив пальцы. Но вскоре тишина вновь начала давить на грудь.       - В первый раз была рыба, теперь – подгоревшие сосиски, - губы Альфреда растянулись в улыбке. – И откуда после этого берутся медовые поцелуи?       - Не знаю. Но лучше сосиски, чем зубная паста.       Альфред перевернулся на бок и тронул пальцами висок Ивана. Пламя свечи дернулось от пробравшегося в комнату сквозняка. Похоже, и вправду бывали случаи, когда свеча уместнее. Теплые отблески плясали на складках одежды, и от того все казалось живее и тревожнее, и время ощущалось острее. Говорят, счастливые не должны замечать часов. Но ни Иван, ни Альфред не могли бы в этот момент назвать себя счастливыми в полной мере. Все было иначе в минувший четверг, когда ослепительное утро застало их в крохотном номере одной из самых убогих гостиниц Лас-Вегаса. Тогда не было ни ночи, ни дня. Только бесконечно тянущееся вперед время, не задевавшее никого своим течением. Рассвет казался холодным и долгим, улицы – тихими и уставшими. Альфред дремал, привычно уткнувшись лицом в подушку, а Иван лениво гладил его расслабленную спину, так как спать ему не хотелось совсем. В тот момент они могли бы говорить о счастье в полной мере. Их мысли покоились там же, где и тела. Теперь, при всем желании остаться здесь и сейчас, ни один не мог удержать себя от ежесекундного пребывания в недалеком будущем.       Альфред шумно выдохнул и, отстранившись, сел.       - Либо найди тему для принципиального спора, либо я раздеваюсь, и все летит к черту, - проговорил он быстро. – Не знаю, что творится у тебя в голове, но меня это угнетает.       - Для меня сейчас нет принципиально важных тем для спора с тобой, - ответил Иван после паузы, не продлившейся и минуты. – Согласись, тебя не волнует коренной перелом в ходе Второй Мировой войны.       - Я тебе все сказал по этому поводу еще в начале октября, если мне не изменяет память.       - Значит, сегодня у тебя тоже нет тем для спора.       Альфред неопределенно качнул головой. В слабом освещении он мало что видел, и от того взгляд его казался особенно потерянным. Иван положил руку ему на спину, смял ткань и тут же разжал пальцы. В ушах шумело море, и голова кружилась, лишая тело опоры. Словно неведомая сила разом вырвала все кости. Мысли Ивана перескакивали с одного на другое. То резные наличники всплывали в памяти, то песчаные пустыни возникали из пустоты.       - Может, останешься? – вопрос прозвучал неразборчиво. На секунду Брагинский решил, что ему послышалось.       - Да, я дурак, извини, - Джонс встал с места, но, поскольку протиснуться между Иваном и тумбочкой было невозможно, тут же сел обратно.       - Нет, ты просто сказал…       - Забудь, - Альфред разворошил волосы. – Я наглый, знаю. И это наглость.       - Может, нам стоит все-таки это озвучить?       Вновь Иван ощутил близость открытия. Ранее все текло будто бы само по себе. Возникал порыв, и мысли следовали за ним. Ничего не обсуждалось, не спрашивалось разрешение. И что-то невероятное было в том, как ловко удавалось обходить «запретные» темы.       Альфред сидел напротив, повернувшись боком и глядя прямо перед собой. Отблеск свечи играл на его профиле, выхватывая из темноты удивительно простые и правильные черты лица. Джонс будто бы был похож на всех американцев сразу, и ни за что на свете Ивану не удалось бы выделить его из толпы.       - Сколько тебе лет? – неожиданно для себя спросил Брагинский.       - А? – Альфред повернулся. В анфас его лицо выглядело так же просто. Даже дрожащий слабый свет не мог сделать его более загадочным и глубоким. Иван закрыл глаза, и еще раз удостоверился в том, что удержать в памяти целостный образ человека напротив он не может. Он помнил отдельные черты, излюбленные жесты, голос, что-то из одежды (которая никак не выделяла Альфреда из той «американской» толпы), помнил, как лежит в руке его запястье. Но стоило закрыть глаза, и образ рассыпался на части. Держать его не имело смысла.       - У тебя сейчас такое выражение лица, что слов нет, - Джонс нервно улыбнулся, и вновь замер.       Комната медленно заполнялась запахом плавящегося парафина. От свечи потянулся черный дымок, и первый же порыв ветра в окно окончательно ее задул. Наступила темнота, только сквозь шторы лился слабый серый свет. Иван взял Альфреда за руки и склонил голову.       В дверь постучали четыре раза, громко и настойчиво.       - Это Яо, - не поднимая лица, произнес Иван.       - Пусть думает, что никого нет дома.       - Я сам его позвал.       - Зачем? – Альфред с трудом сдержал голос.       - Потому что десять часов никого не осчастливят. Убери свечу.       Стук повторился. Выйдя из оцепенения, Альфред принялся за быстрое наведение порядка.       - Подождите! – крикнул Иван. – Сейчас открою.       - Они не уйдут до утра! – прошептал Джонс.       - Какая к черту разница?       Альфред смолчал и, схватив тарелку, ушел в ванную. Дверь открылась. Вместе с Яо в коридоре стояла Джесс и еще трое неизвестных Ивану людей. Брагинский догадывался, что это кто-то из его соседей по кухне.       - Сюрприз! – провозгласила Джесс, потрясая в воздухе бутылкой с вином. – Где Фредди?       - В ванной, - ответил Иван, пропуская гостей.       - Чего в темноте сидите?       Девушка щелкнула выключателем и отметила, что в комнате пахнет горелым. Трое незнакомцев расселись на кровати Ивана. Яо вызвался отвечать за музыку, Джесс нашла в столе кружки. Для этого ей не потребовалось лишних усилий, она точно знала, что и где хранится в этой комнате.       В принципе, проводы Брагинского неплохо прошли бы и без него. Иван встал около стола, принял протянутое ему вино и бросил взгляд в сторону узкой двери ванной.       - С ним все в порядке? – проследив взгляд, спросила Джесс.       - Да… - ответил Иван. – Потороплю-ка его…       Нетронутое вино вернулось к Джессике. Яо что-то напутал с кнопками, и спертый воздух комнаты заполнил оглушительно громкий рев быстрой перемотки кассеты. Трое на кровати возмутились недружным хором.       Дверь в ванную не была заперта, и это даже удивило Ивана. Альфред стоял спиной к выходу, держась за раковину, руки его тряслись от напряжения. Грязная тарелка, разбитая вдребезги, валялась на полу. Иван дернул щеколду и сделал полшага вперед.       - Давай уйдем из этого дурдома, - проговорил Джонс.       - Куда?       - Не знаю. Просто на улицу. Пойдем к мосту и там дождемся утра. Я знаю, что от этого ничего не изменится, но ты ломаешь комедию.       - Тогда я сейчас уйду на кухню, а ты найди повод сбежать от них через несколько минут.       Не оборачиваясь, Альфред кивнул.       Ночь оказалась куда прохладнее, чем ожидалось. Иван сказал гостям, что сходит за льдом, и выбрался через кухонное окно. Бегство выглядело до безумия глуповато, но все с утра стремительно неслось к абсурду. Брагинский прошелся по заднему дворику, где зима уже взяла свое, и вернулся к окну. С кухни тянуло теплом и прокисшей едой. Через дорогу стояли корпуса соседних общежитий, дальше по улице светили садовыми фонариками профессорские дома. Машин не было.       Альфред появился через пятнадцать минут после Ивана. Он вышел через главный вход, и оттого их бегство еще сильнее напоминало игру в шпионов.       - Мост в той стороне, - сказал Джонс, ткнув рукой в темноту.       - Я и не знал, что здесь есть мост.       - Он маленький.       Шагая по разным сторонам дороги, они прошли мимо дома Бонфуа и свернули в проулок. Ночь выдалась настолько тихой, что шум воды слышался за много метров. В частных домах свет уже не горел. Только в одном, покосившемся на север, мельтешил голубоватый экран телевизора.       - Направо, - сказал Джонс. Его шепот прозвучал как крик. Иван последовал за Альфредом вниз сквозь колючий кустарник.       Мост без преувеличений оказался маленьким. Он был не больше полутора метров в ширину и пролегал над узкой мелкой речкой с каменистым дном. Она медленно текла в сторону торгового центра и шумно обрывалась на небольших порожках с выступающими валунами. От воды поднимался холод.       - Это самый бесполезный мост на свете, - сделал вывод Иван.       - Не все же строить гигантов.       Альфред исследовал берег на ощупь и в итоге облюбовал для себя замшелое бревно. Иван сел рядом. Городок светился чуть выше с обеих сторон, сама река пролегала в низине. Вокруг росли высокие травы, потемневшие от морозного воздуха, и густые кустики чего-то неопределимого в темноте. Иван тронул Альфреда за плечо, и тот сразу прильнул к его боку.       - В обед звонила мама, - сказал Джонс. – Спросила, где ты отмечаешь Рождество.       - И где же?       - Ты его не отмечаешь. Я так и сказал. - Передавай ей мои поздравления.       Единственный сверчок, притаившийся под бревном, тревожил тишь. От реки низко клубился белесый туман, пахло сыростью и разложением. Тучи, собиравшиеся на востоке, предвещали дождь. Иван уткнулся носом в макушку Альфреда. Обоих сковала дремотная тяжесть. Журчала река, светился спящий городок, и ветер шевелил обмякшие травы.       Иван очнулся только тогда, когда скрипнул дощатый настил моста. До этого шорохи доносились с другого берега, но казалось, будто все звуки снятся. Скрип разогнал наваждение. Иван выпрямился и, прищурившись, уставился в темный силуэт.       - Вы меня почти напугали, - рассмеялся мужчина на мосту. Только услышав голос, Брагинский узнал Бонфуа. - Погода мерзостная. К прогулкам не располагает.       - Немного прохладно, - Иван поднялся и протянул руку Джонсу, но тот не заметил жеста.       - В общежитии докучают гости? – Бонфуа улыбнулся. – Если хотите, можете переночевать у меня. Мне в любом случае везти тебя в аэропорт утром.       - Здесь неплохо, - проговорил Джонс.       - Как угодно, - Франциск пожал плечами. – Но я бы предпочел провести этот вечер в более уютном месте. Обещаю оставить вас в покое сразу, как только переступите порог моего дома. Безумно хочется спать, знаете ли.       Бонфуа подождал, пока Иван и Альфред обменялись взглядами, чтобы дать окончательный ответ.       - Вы правы, - заключил Брагинский. – Здесь чертовски холодно.       - Идемте, - Франциск прошел вперед по узкой тропинке и начал подъем. К этому времени туман уже выбрался в низину, скрыв собой воду.       - А вам почему дома не сидится? – задал вопрос Джонс.       – Задержался у Ройстона. Даже не заметили, как полночь подошла. Договорились с ним в среду ехать за рождественскими елками.       Франциск издал глухой смешок.       - Впервые покупаю елку. Кажется, скоро мне придется сменить машину.       Дальше они шли в молчании. Пересекли чей-то крохотный огородик, миновали проулок и выбрались к дому Бонфуа.       В гостиной работал телевизор, и, наполовину свесившись с дивана, спал Артур.       - Могу постелить вам в кабинете, - предложил Франциск.       - Не нужно, мы просто отсидимся до утра, - ответил Джонс.       По указанию Бонфуа Альфред направился на второй этаж, Иван задержался. Он молчал, пока шаги на лестнице не стихли.       - Что-то еще? – спросил Франциск.       - Я должен завтра улететь.       - Я знаю.       - Если к утру я передумаю, не слушай меня. Я дурак, и не ведаю, что творю.       - Само собой.       Помешкав немного, Иван ушел наверх.       Кабинет Франциска отдаленно напоминал крохотную гостиную в городской квартирке советского буржуа: у окна стоял тяжелый письменный стол, вдоль стен теснились книжные шкафы со стеклянными дверцами, в углу вместился небольшой диван, укрытый потертым пледом. На полках лежал слой старой пыли, и лишь около отдельных книг видны были темные отметины рук. Меж тяжелых томов и вздутых журналов хозяин дома втиснул мелкие сувениры, привезенные со всех концов света им самим и его друзьями. Окинув шкафы беглым взглядом, Иван заметил матрешку в красном платке. Кабинет Франциска казался тесным и захламленным, но в нем сильнее, чем во всех других комнатах, чувствовался дух обитателя.       - Хотя бы тепло, - развел руками Джонс.       - А мне здесь нравится.       Краем глаза Альфред заметил часы на подоконнике. Маленькая стрелка начала путь от двойки к тройке. Из коридора донесся приглушенный голос Артура:       - Он мне не брат!       Бонфуа что-то неразборчиво пробормотал в ответ, и хлопнула дверь напротив.       - Это про тебя, - улыбнулся Иван.       Альфред кивнул. А после выдохнул:       - Я устал. И мы не можем потрепаться о чем-то… Разберу диван.       Иван отошел к столу, пропуская Джонса. В коридоре опять хлопнула дверь. На этот раз был слышен голос Франциска:       - И мне принеси!       - Сам сходишь, - отозвался Артур.       С грохотом выскользнув из рук Альфреда, диван раскрылся. Еще четыре минуты Джонс возился с постельным бельем. Иван точно мог назвать время, потому как не сводил взгляд с часов.       Бессмысленное хождение закончилось. Теперь оба знали, что до утра их не потревожит никто, и дел у них никаких не осталось. Возможно, что-то и следовало проговорить вслух, но это выглядело бы пустым сотрясанием воздуха. Исход утра был ясен так же, как и его причины. Поэтому, если отбросить слишком явную тоску, все напоминало ленивый четверг. Альфред лежал на животе, повернувшись к Ивану лицом, Иван смотрел из-под полуопущенных век на его спину .       - Ты знаешь о запоздалом поезде? – спросил Брагинский, чуть приподнявшись.       - Это какая-то сказка?       - Нет. Это массаж для детей. Мне его делала Оля, когда я не хотел спать днем.       - Не знаю.       - Тогда лежи смирно. Мы все равно страдаем от безделья.       Иван сел, положив руки на лопатки Альфреда, начал историю о злосчастном поезде:       - Рельсы, рельсы…       Почти сразу Иван запнулся, поняв, что никогда прежде в английской языке ему не попадалось слово «шпала». Не долго думая, он продолжил на русском: - Шпалы, шпалы… Ехал поезд запоздалый. Из последнего вагона все просыпалось зерно.       Голос Ивана звучал для Альфреда то близко, то отдаленно. Джонс проваливался в сон и отгонял дрему, вновь смотрел на полосатые обои, стертые ближе к углу чьей-то спиной. История о поезде закончилась и началась вновь. Затем еще раз. Иван сообщил, что не помнит содержание письма дворника, и поэтому будет сочинять на ходу. Альфред ответил, что для него не имеют смысла непонятные слова на другом языке. Но слушать их ему нравится.       Закончив в третий раз, Иван наклонился и прижался губами к шее Альфреда.       В эту ночь ни один из них больше не произнес ни слова. Громко тикали старые часы на подоконнике, и неровное сбитое дыхание терялось в шорохе простыней. Тишина и молчание быстро вошли в привычку и не требовали объяснений. Даже в доме, где любая близость не вызывала вопросов.       Иван проснулся от едва слышимого стука в дверь. За окном алел рассвет, и от рам тянуло сыростью. Видимо, ночью прошел дождь. Альфред спал на боку, прижав руки к груди, и это казалось лучшим из возможных вариантов. Осторожно перебравшись через него, Иван встал и прошел к двери.       - Одну минуту, - шепнул он.       - Жду, - коротко и тихо отозвался Франциск.       Брагинский быстро оделся, расправил пальцами волосы и еще раз взглянул на спящего Альфреда. Теперь ему был виден лишь его затылок и открытые плечи. Джонс дышал ровно и медленно. От смятой постели исходило тепло, в кабинете пахло пылью и книгами. Альфред спал, и не было смысла дальше сверлить его взглядом. Это не оставило бы и грамма лучших воспоминаний. Франциск постучал еще раз, и Иван вышел.       Они заехали в общежитие за чемоданом. Бонфуа сам вынес его, оставив Брагинского ждать в машине. Обратный путь точно повторял маршрут пути первого. Дорога сверкала от луж, воздух был по-зимнему чист и свеж. Дорожные знаки выскакивали тут и там по обочинам. Бесконечно тянулись пустыри.       - Будешь? – спросил Бонфуа, протягивая Брагинскому открытую пачку сигарет.       Иван кивнул и взял одну. Франциск щелкнул зажигалкой, через пару затяжек салон наполнился крепким дымом. Бонфуа ни о чем не спрашивал и пребывал в своих мыслях. На десятой миле Иван попросил включить радио. ***       Самолет приземлился ровно по расписанию. Не было задержек, поломок, паники на борту, без проблем прошла дозаправка. Почти весь полет Иван спал с открытыми глазами или смотрел на облака внизу. Однажды он даже заговорил с соседом. Потом голос из динамиков объявил погоду в пункте прибытия, и Иван понял, что вернулся домой.       В аэропорту его встречали Наталья и Ольга. Они стояли вместе и болтали о чем-то своем, когда Иван их заметил.       - Мамочки! – воскликнула сестра и, едва не подпрыгнув на месте, бросилась к Брагинскому. Наталья замешкалась, почувствовав, как холодеет у нее в груди.       - Ванька! – Ольга трепала брата за плечи. – Как мы по тебе соскучились. Исхудал! Эх, мамка тебя не видит. Она бы здесь устроила взбучку!       Иван смотрел на Ольгу и с трудом верил, что все происходит именно с ним. Затем он перевел взгляд на Наталью, до сих пор стоявшую неподвижно около колонны. Бледная и растерянная, она прижимала руки к груди и смотрела прямо перед собой. Лицо ее не было таким, каким он его помнил. Стерлась морщинка меж светлых бровей, смягчилась линия скул. Наталья казалась напуганной и впервые мягкой.       - Вот и славно, что ее здесь нет, - запоздало сказал Иван и обнял Ольгу одной рукой. Затем, оставив чемодан, он подошел к Наталье. Она подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо.       - Ты, - начала девушка, - устал с дороги?       Иван качнул головой и, закрыв глаза, сгреб ее в объятья. Они стояли посреди аэропорта, гудел рой голосов, ревел самолет, идущий на посадку. Затуманенным от слез взглядом Наталья смотрела через плечо парня на Ольгу и мысленно молила весь мир о прощении, не зная, что впервые в жизни ее желание совпадает с желанием Ивана. Они вцепились друг в друга, как утопающий вцепляется в спасательный круг. Так было легко, так было нормально. И покуда они не разжимали объятий, никто в огромной толпе совершенно разных людей не мог их осудить.