Это чёртово сердце

Я вижу свет, тот свет вдали, как маяк средь тьмы, вспоминаю о том, что было завтра, и больше нет той наивной мечты. Я чувствую вкус, я слышу её, кричит и смеётся, вопит и визжит. Так странно слышать твой голос в тиши, ведь тело твоё давно охладело, грудь не вздымается, сердце не бьётся, хочу закричать, но связки рвутся… Та полевая ромашка всё ещё стоит, хранит в себе она те дни, когда всё было: и счастья радостные дни, глаза наполненные жизнью, промокшие ноги под ливнем, и маленькая бабочка в твоих руках, твоя улыбка… Но всё прошло. И ты прошла, как всё уходит навсегда, стремится к смерти каждый день, стремится к смерти жизни тень, отрезок короток и ясен, финал печален и опасен. И сколько не было б моментов, и сколько не было бы лет… Старуха, в чёрном одеянии, шепнёт на ухо те слова, что слышит каждый, но налиты, тяжки́м свинцом его уста. И жертвой смерти он падёт, не видя больше света. Не чувствуя ни радости, ни грусти, подобно маленькой звезде, которых тысячи на небе. И вот алеет твоя кровь, немеют руки, боль уходит, уходит все и всё, но вдруг… Найдёшь меня в ночи, мой друг?..

×××

Ludovico Enaudi — Solo (hidden) Уже темнело, но Чимину совсем не хотелось уходить. Хотелось сидеть и смотреть на море вечно. Остальные сидели на пляже, что-то обсуждая, Чимин сначала тоже разговаривал со всеми, но его это быстро утомило. Парень не привык к таким большим компаниям. Конечно, все очень классные, с ними уж точно не заскучаешь. Пак очень рад, что не один сидит в своей комнате днями, однако он понимает, что привяжется к этим ребятам, привяжет их к себе, а потом просто бросит. И за это Чимин ненавидел жизнь, которая так жестоко с ним обошлась. — Эй, — Чимин немного вздрогнул от неожиданности, когда хриплый голос окликнул его. — Юнги-хён? — Мин подошёл к парню и сел рядом. Молчание. Но это не было неловким молчанием, просто так комфортнее, слова лишь мешают. — Я знаю, о чём ты думаешь. Но не вини себя. — Вдруг нарушил тишину Юнги. Пак удивился, ведь это как раз то, что грызёт его в этот момент. — Скажи мне, хён, как мне не винить себя, а? Ведь я сделаю всем больно… — Ты когда-нибудь вообще думаешь о себе? — риторически спросил Юнги, а Чимин промолчал. Знал, что не думает. — По крайней мере, просто живи уже наконец, для себя, а то так и не успеешь. — Прозвучало довольно грубо и холодно, но младший понимает, что это правда. Ему осталось не так много… — Расскажи мне о своей матери, — сам того не ожидая спросил Чимин, на что Юнги чуть дёрнулся. Для Мина это больная тема, и Пак знает об этом, но знает ещё и то, что становится легче, когда выговоришься. Однако Юнги молчал. Минуту. Две. Три. Чимин уже и не ждал ответа, наверное, они слишком чужие друг другу, чтобы так откровенничать, хотя учитывая, сколько всего произошло… — Мне было пятнадцать. — Начал Юнги печальным голосом, но его лицо не выражало абсолютно ничего.Такое же отстранённое и безразличное как всегда. — Моя мама заболела и её положили в больницу. Я спрашивал, но отец говорил, что это просто обследование. Она лежала там сначала неделю, две, потом месяц, и тогда он сказал мне. Сказал, что мама больна раком четвёртой стадии. И я разозлился. На отца, на маму, я злился на всех и не ходил к ней в больницу. Тогда я не понимал, что злюсь от беспомощности, от того, что я бессилен, я злился на себя, но понял это слишком поздно. — Брюнет замолчал. Чимин не знает, что он может сказать. Банальное «мне жаль» звучит до жути лицемерно. Светловолосый видел, что лицо брюнета изменилось. Теперь на нём скорбь. — Я… Прости, что спросил. Но я думаю, что понимаю, что ты чувствовал, и… — Расскажи мне. — Требовательно сказал Юнги, глядя на младшего. Чимин неожиданно почувствовал, что ему не страшно открываться Юнги, почему-то он знает, что может доверять ему, да и Пак был переполнен доверху всеми мыслями и самокопаниями, которые некому было высказать. — Я болею с рождения. И с самого первого своего дня приношу всем лишь проблемы и боль. Папа ушёл, он не захотел такого сына, я понимаю, правда. — Ужасный ком застрял в горле, а в глазах — слёзы. Говорить вслух куда больнее, чем в мыслях. — Я рос, но моё детство — сплошные белые стены, коридоры больницы. Это всё, что я помню. — Пак натянул рукава кофты по самые пальцы, словно желая спрятаться. Было тихо. Так тихо, что казалось, был слышен каждый нервный вздох и удар сердца. Сзади слышались голоса ребят, заглушаемые ветром и морем, беспощадно хлеставшим берега. — Дальше, я пошёл в школу. Мне было сложно среди всех, ведь я не общался до этого ни с кем. Я не мог никому рассказать о том, как я себя чувствую, не мог просто жить, как все, и чувствовал себя каким-то выродком. — После этих слов сердце Юнги болезненно сжалось. Мин сам часто один, но он любит одиночество, а Чимин… Он хочет общения, поддержки, он другой… — Но я встретил Тэхёна. Точнее, это он сам меня нашёл. Ходил за мной везде, пытался заговорить, я не понимал, что ему нужно от меня, — Чимин слабо улыбнулся, вытирая рукавом скатившуюся слезу. — И мы подружились. Он всегда был рядом. Я мог ему рассказать всё, что угодно, он поддерживал меня, но болезнь брала вверх, и всё стало хуже. Я опять оказался заперт в больнице заперт внутри себя самого. По началу Тэ приходил ко мне каждый день… В один день он не пришёл. И на следующий тоже. Вот так вот я и стал чувствовать себя одиноким и забытым, потому что я узнал, как это — быть кому-то нужным. Но Тэ не виноват. У него своя жизнь, друзья, цели. Наверное, ему было страшно, так же как и тебе. Мне тоже страшно. Так страшно! — вдруг выкрикнул Чимин, а слёзы бесконтрольно лились по его лицу. Юнги вздрогнул от такой неожиданной перемены в поведении младшего. — Мне страшно умирать! Я не хочу! Нет, не хочу! — Пак истерично кричал, сильно сжимая пальцами волосы. Чим чувствовал, что внутри всё горит, и ему хочется кричать и кричать, пока грёбаная жизнь его не услышит. Никогда Пак так не срывался, но всё так надоело… — Тише, тише, успокойся. — Юнги перехватил руки мальчика, слегка сжимая. — Ты пока живой. Да, это тяжело, но ты не один. Слышишь? — Пак шмыгнул носом и, неожиданно для Мина, крепко обнял, зарываясь носом в его плечо. Так он чувствовал себя в безопасности, словно что-то успокаивало его. Юнги не ожидал такого, но тоже аккуратно приобнял мальчика, похлопывая того по спине. Это было так непривычно. Последний человек, которого он обнимал — его мама. Юнги никогда не любил подобного рода вещи. Даже руки никогда не пожимал. Но сейчас ему не казалось это чем-то противным. Это казалось самой правильной вещью в мире. Так они просидели довольно долго, пока всхлипы и дрожь не прекратились. Юнги чуть отстранил Пака, глядя тому в глаза. — Ты в порядке? — Д-да. — Ответил младший, стуча зубами. Чертовски холодно. (И не только холодно). Чимину было слегка очень неловко. Не каждый день обнимаешь Мин Юнги. К тому же, что-то странное слева в груди… — Врать нехорошо. — Мин помог светловолосому встать и повёл его на берег. Чимин чувствовал себя не очень. Голова болела, он очень утомился за день. Юнги осторожно придерживал Пака за плечи, потому что сам Чимин точно упал бы где-нибудь. Ребята уже разожгли костёр и играли в какую-то игру. Джи что-то быстро тараторила Тэхёну, Хосок валялся на песке, смеясь как ненормальный, а Намджун жарил маршмелоу на ветке у огня. Завидев Юнги, котрый вёл бледного Чимина, они тут же замолкли и подбежали к парням. — Чимини, всё хорошо? — тут же спросил Хосок, на что Чимин слабо кивнул. — Я просто устал. — Ты уверен? — переспросила Джи, и Пак кивнул. — Пойдём к костру, тебе, наверное, холодно. — Тэхён кивнул в сторону костра, и Чимин сразу оживился. Его глаза словно заискрились. — Только не говори, что ты не разу не сидел у костра! — воскликнул Джун, на что Чимин смущённо кивнул. Юнги помог ему дойти и усадил Пака на плед. Стало тепло и так уютно. Пак высунул руки и расправил их у огня, грея. — Не хочешь пожарить зефир? — предложила Джи садясь рядом с Чимином. Тот энергично закивал головой, принимая из рук девушки палочку с наколотой на неё сладостью. Пак принялся аккуратно поджаривать зефир, но из мыслей всё ещё не выходило произошедшее пару минут назад. Ему легче. Намного легче. Каждый раз, когда Чимин открывается Мину, ему становится лучше, будто он забирает боль. И те объятья… Они так быстро успокоили, такое ощущение, что это было что-то настолько необходимое, как глоток свежего воздуха и тёплый плед в холодную осеннюю ночь, словно кусочки одного пазла. Так странно, ведь в самую первую встречу Чимину совсем не понравился Юнги. Он показался ему безразличным эгоистом, которому абсолютно плевать на всех и вся. Однако, Пак понял, что он не просто так стал таким. — Чимин? — Пак словно очнулся, заметив, что совсем забыл про зефирку, и она совсем почернела. Джи рассмеялась и, выхватив палку у Чимина, наколола новую, начиная поджаривать сладость. — Спасибо, — буркнул Чимин, чуть краснея. Дожили, теперь он даже зефир на костре поджарить не может. — Держи. — Девушка протянула палочку, Чимин поблагодарил за помощь и осторожно, чтобы не обжечься, начал пробовать зефир. Это оказалось настолько вкусно, что светловолосый заёрзал, как ребёнок, от удовольствия. Джи рассмеялась и дала ещё зефирок. Рыжеволосая казалась Чимину ангелом. Всегда поможет, поддержит. Она помогла в драке, хотя даже не знала Чимина, приютила и сейчас помогает… Вдруг он заметил в её руках книгу, с таким знакомым названием «Заветы Юности», Вера Бриттен. — Ты читаешь это? — спросил Пак, кивая на книгу. — Да, моя любимая книга, ещё фильм очень классный. — Ответила Джи, а Чимин теперь ещё больше без ума от этой девушки, ведь это и его любимая книга, а фильм он пересмотрел раз двести. — Правда? Я тоже очень люблю эту книгу, а фильм действительно шедевральный. Особенно стих… — Фиалки Плокстерского леса, — договорила за Чимина рыжеволосая, а Пак опять в шоке, не может быть, чтобы им обоим нравился этот стих. Фиалки плокстерского леса я пошлю тебе за море. Странно видеть цвет прибоя Там, где друга кровь алела, Где остыло его тело, Странно видеть цвет покоя. Фиалки плокстерского леса — Что значат для меня эти цветы? Жизнь, надежда, любовь, ты. И пусть не на твоих глазах они взошли на погребальном косогорье, — От взора дня сокрыто горе. Родная, сожалеть повремени. Цветы фиалки из-за моря я шлю в родные, позабытые края. Я шлю их в память об утрате, И знаю, ты поймешь меня. — Обалдеть, я думаю, мы с тобой соулмейты. — Ответил Чим, улыбаясь. Они ещё долго говорили о фильме, книге, сюжете. Парень чувствовал себя очень уютно в компании Джи, они с ней были словно на одной волне, понимая друг друга с полуслова. Тэхён с Джуном в это время пытались словить мелкую рыбу возле моря, Юнги спал (в принципе, как и всегда), а Чон играл в какую-то глупую игру на телефоне, пока не позвонила аджума, говоря, что Чимину уже пора домой. Ребята вздохнули и нехотя начали собираться. — Юнги, — Чон окликнул друга, — помоги мне собрать пледы. Брюнет подошёл, поднимая большой махровый плед с земли. — Что случилось с Чимином? — Вдруг спросил Хосок, а Мин даже и не знал, что сказать. — Ты о чём? — Он пришёл совсем заплаканым, я давно его таким не видел. Что ты ему уже наговорил? — видно, Хосок думает, что Чимин плакал из-за Мина. Юнги усмехнулся. — Я ничего не сказал ему. Ты что, считаешь меня таким монстром? — Нет, но я знаю, что ты можешь довести людей до слёз. Как тогда с Минхёком. — Ответил красноволосый, а Мин замер на секунду. Хосок опять напомнил ему об этом. О том, что случилось по его вине. О том, кого он потерял, из-за своего безразличия. — Заткнись. — Шикнул Юнги, кидая Чону плед и быстрым шагом направляясь к машине. Хосок вздохнул, складывая оставшиеся покрывала. Когда всё уже было собрано, возник вопрос о том, как всех уместить в машину. Хосок, Джи и Тэхён приехали на такси, а сейчас навряд ли можно будет вызвать машину. Мест всего пять, включая водительское, а людей шестеро. — Я думаю, лучше я поведу. — Сказал Джун, на что Юнги фыркнул. — Я не доверяю тебе мою детку. У меня плохое предчувствие. — Твоя задница костлявее, главное, чтобы все поместились. — Юнги хотел возразить, но понял, что Нам прав. — Кому-то придётся сесть друг другу на колени. — Сказал Тэ, быстро садясь на переднее сиденье. — Но это буду не я. — Сероволосый усмехнулся, а Мина это ужасно бесило. Его же, мать его, машина. Хосок сел справа, Джи села ему на колени, видимо, у Юнги не остаётся выбора. Он недовольно сел на заднее сиденье под смешок Чона, а Чимин всё никак не мог решиться сесть на колени Юнги, всё это ужасно смущало его. — И долго тебя ждать? — буркнул Мин, а Чим, раскрасневшись, осторожно сел на колени старшего. — Все уселись? — спросил Намджун с довольной ухмылкой, радуясь тому, что сидит на водительском сиденье. Джи кивнула, и Джун нажал на газ. Всю дорогу играла какая-то дурацкая песня на фоне. Джи с Хосоком о чём-то ворковали, Тэхён уснул, а Чимин задыхался от неловкости. Ему было страшно даже дышать. Казалось, весь воздух вокруг был пропитан напряжением в двести двадцать вольт. Он чувствовал своей пятой точкой колени Мина, чувствовал его тёплое дыхание у себя на затылке, всё это было настолько ново для него. Он совсем не привык находиться с кем-то так близко. Юнги тоже было неудобно. Нет, ему не то, чтобы было неловко, просто он сам не любит быть с кем-то настолько близко. Не так близко, как секс с очередной девушкой из клуба, а по-другому. Так, как с Минхёком. Чимин слишком напоминал Мину о нём. О ещё одной его утрате. Юнги знает, что виноват, знает, что уничтожает всё, что любит. Знает. И поэтому не любит. Да, Юнги? Он боится, что начнёт всё больше привязываться — это слишком страшно. Но, наверное, Джун всё же прав. Слишком поздно. — Высади нас здесь. — Заявил красноволосый, Намджун остановил машину, и Хосок с Чимином, попрощавшись со всеми, вышли. Затем высадили Тэхёна и Джи, а парни поехали дальше. — О чём вы говорили с Чимином на море? — спросил Джун, заинтересованно глядя на Мина в зеркало заднего вида. — Мы… Осторожно, Намджун! — крикнул Юнги, но было поздно. Машина вылетела на встречную полосу. Нам изо всех сил пытался вырулить, но безуспешно. Другая машина влетела, а дальше… Яркий свет. Удар. Осколки. Боль. Кровь. Темнота.......