***
Коля сидел в своей комнате и тупо водил пальцем по стене с отклеивающимися обоями, которые, впрочем, выглядели неплохо. Взгляд бездумно блуждал по извилистому рисунку. Он несколько дней подряд не мог подойти к матери и сказать, что уезжает. Все должно было скатиться к тому, что Гоголь будет составлять текст записки, которую оставит на кухонном столе перед уходом. Достоевский сказал точную дату их путешествия на следующий же день после их разговора. До этого числа оставалось меньше недели, и, предположительно, Николай должен был уже обо всем рассказать родным и готовиться к отбытию. Но все пошло не по плану, как и всегда. И здесь, что удивительно, виноват не только сам Гоголь. Дорогая мама Маша ушла в запой со своим новым ухажером, посему не появлялась дома уже пару дней. Гоголь звонил, писал, звонил и писал ухажеру, но ни к чему это не привело. Из коридора послышались тихие попытки попасть ключом в замочную скважину, потом: «Блять, Кирилл, открой эту ебаную дверь», — и в квартиру ввалилась пьяная в стельку мать с, что удивительно, другим мужчиной. — Где ты прошлого потеряла? — Николай вышел в коридор, дабы встретить матушку. — Это он меня потерял. И еще пожалеет об этом, — женщина с горем, которое звали Кириллом, стащила с себя верхнюю одежду и хотела пройти на кухню, но Коля схватил ее за плечо. — Мам, я должен тебе кое-что сказать, — он поджал губы и мрачно смотрел в пол. Простые слова, но произнести их было трудно. — Да-да, я тоже тебя люблю, мальчик мой, — мать поцеловала Колю в щёку и обняла его за плечи. — Ужас, как ты вырос. Ты уже выше меня! — воскликнула она и рассмеялась. — Мам, я уезжаю. — Куда? — женщина отстранилась и, нахмурившись, посмотрела на сына. — В Питер, мам. Я буду присылать деньги, не волнуйся, со мной все будет в порядке, — затараторил Гоголь, но мать отошла от него на пару шагов с буквально ненавидящим взглядом, что у молодого человека холодок пробежал по спине. — Отец твой тоже так говорил, когда уезжал, — жестко сказала она и толкнула Колю в стену. — Знаешь что? Катись на все четыре стороны! Я воспитывала его, пыталась сделать человека, а он… Вали отсюда, чтобы я тебя здесь больше не видела! — женщина взяла в руки пустую бутылку из-под водки и со всей силы бросила о стену, у которой стоял Николай. Тот отшатнулся и быстро скрылся в своей комнате, пока мать все еще кричала что-то на кухне. Мужчина, который все это время тихо стоял в стороне, наконец подошел к матери и попытался успокоить ее, но ни к чему, кроме очередного выплеска оскорблений, теперь уже в его адрес, это не привело. Николай старался успокоиться, так по-детски обняв себя за плечи, свернувшись калачиком в углу и молясь, чтобы мать не решила зайти к нему. Но несмотря на все надежды Гоголя на то, что скоро этот кошмар закончится, все становилось только хуже. Чем больше мать кричала, тем меньше она выбирала выражения. — Уебок! Зачем я тебя родила, пидорас ты ебаный! Да что б ты сдох, тварь! Николай не выдержал и, быстро накидав вещи в рюкзак, вышел из квартиры. Теперь он не мог вернуться домой. Слезы бесконтрольно текли по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки. Как до этого все дошло? Он даже и не заметил. Ноги сами привели к знакомой многоэтажке, а рука сама потянулась набирать нужный номер. — Кто? — хриплый голос из домофона. — Федь… пусти, пожалуйста… — слова с трудом удавалось произносить. Ему бы сейчас вообще ничего не хотелось говорить, но надо будет, как минимум, объяснить Достоевскому, что произошло. — Заходи, — Фёдор открыл дверь квартиры, пропуская Гоголя внутрь. — Я не думаю, что тебе будет приятно жить в рабочей комнате или на кухне, так что… — рассуждал Достоевский, оперевшись спиной о стену, наблюдая за тем, как Коля нес пеша стягивает дрожащими руками ботинки. — Мне все равно, Федь, — отрезал он и обессиленно рухнул на пол обняв колени. Достоевский вздохнул и сел рядом. — Мы можем спать валетом, — сказал он, то поглядывая на Гоголя, то на потолок. — А личное пространство? — спросил Николай и, выпрямившись, посмотрел на друга. — Ну, пара ночей — это ведь не так страшно, верно? — Достоевский попытался изобразить улыбку, которая опять же вышла какой-то кривой и неестественной, но какой-то теплой. Коля улыбнулся и, не особо задумываясь, обнял Федора. — Только давай без этого, — Достоевский отпихнул Николая и сам встал. — Мы — партнеры. И не более. — Какие именно мы партнеры, Федь? — Гоголь расхохотался, оставив Достоевского в недоумении.***
Спальня Фёдора представляла собой интересный организм, а Гоголь был уверен, что это самое настоящее живое существо из тысячи мониторов и одной кровати по середине всего этого. — Федь, а как тут жить то? — сказал Гоголь, когда в первый раз, уже поздним вечером, зашел в эту комнату. — Если не хочешь на вокзале ночевать, то приспособишься, — Достоевский даже не повернулся в молодому человеку, продолжая что-то печатать. Гоголь еще раз осмотрел всю эту светящуюся красоту и плюхнулся на кровать, которая оказалась очень мягкой. — Ты хоть умылся? — спросил Достоевский, повернувшись к Коле. — И давно, — протянул Николай, потягиваясь. — Иди еще раз умойся, — хмыкнул Федор и снова принялся за работу. — С чего это? — Гоголь поднялся на локтях, недовольно посмотрев на хозяина квартиры. — Я так, на всякий случай. Вдруг блох мне каких в квартиру притащишь, — улыбнулся Достоевский. — Я? А ты не охуел? — Николай вскочил с кровати и быстрым шагом направился к Фёдору. — Простая предусмотрительность, ничего такого, — тот даже не удосужился оторвать глаза от монитора, когда Гоголь уже стоял вплотную. — Тебя били в школе? — Николай скрестил руки на груди. — Нет, никогда, — пожал плечами Достоевский. — Сейчас исправлю, — хрустнул костяшками Коля. — И будешь ночевать в парке, — совершенно спокойно ответил Фёдор и ясным взглядом посмотрел на Гоголя. Тот остановился. Правда, это как-то грубо, бить человека, который тебя приютил. Так, наверное, нельзя. — Иди умойся, Коль, и ложись спать, — вздохнул Фёдор и продолжил писать. Николай фыркнул и вышел, громко хлопнув дверью. Чёрт возьми, он попал в такое зависимое от кого-то состояние, что блевать тянуло. — Как шлюха какая-то… — нахмурившись, тихо сказал Гоголь. — Шлюх трахают, а я тебя — нет, — мимо открытой двери прошел Достоевский и, не упустив возможности поиздеваться, он медленно прошел внутрь, остановившись у Николая за спиной. — Пока что, — прошептал он на ушко блондину и легко прикусил мочку.