Клоунами просто так не становятся...

— Николай!       Гоголь сидел на кухне и неспешно потягивал чашечку чая, когда на стол с громким звуком опустилась ладонь Достоевского. — Что такое? — Коля невинно похлопал глазками, посмотрев на разгневанного Фёдора. — Где такая хорошенькая маленькая, в А4 размером, папочка. Она ещё красного цвета, — Фёдор сел напротив своего друга, оперевшись локтями о стол и сцепив пальцы. — Даже и предположить не могу, — Гоголь театрально отвел взгляд. — Может быть там же, где и наши билеты в Питер? — Коль, я же объяснял… — Нихуя ты не объяснял. Мы торчим тут уже больше месяца, и ничего не происходит. Мы даже в школу не ходим. Федь, я ни на что не намекаю, но, возможно, я бы хотел получить образование. Школу закончить там… колледж? Я понимаю, ты не сильно волнуешься, у тебя уже есть диплом, а меня это ебёт по самые гланды. — Как раз месяц назад тебя это все не сильно беспокоило, — Достоевский откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — А теперь беспокоит! Ты даже из дома выйти не даешь! Жить с тобой ужасно сложно, ты знаешь? Это не трогай, то ставь на место, одно принеси, а другое подай. Ну, а что, Коленька, ты же все равно сидишь весь день и чаи гоняешь, тебе трудно поработать чуть-чуть для своего папика? — «Папика»? — нахмурившись, Федя изумленно посмотрел на агрессивно жестикулирующего Гоголя. — Я утрирую, не обольщайся, — грозно посмотрел на того Коля.       Достоевский тяжело вздохнул, понимая, что папку с такой помощью он в жизни не найдет, и уже собирался уходить, но Коля неожиданно резко успокоился, рухнул на диванчик, стоящий спинкой к окну и, оглядываясь на серый пейзаж за окном, еще раз спросил: — Так… что там с Питером? — Следующая неделя. — Обещаешь? — Клянусь.       Гоголь снова взял в руки чашку уже почти допитого и почти остывшего чая и, чуть вздрогнув от громкого звука захлопнувшейся двери, постарался погрузиться в свои мысли.       Месяц. Чертов месяц происходит совершенное ничего. Абсолютная рутина. Подъем в десять, встают оба, чтобы не нарушать режим (Федя сказал, что это очень важно), да и получится ли встать незаметно, когда вы лежите на одной кровати, и каждый из вас чувствует даже через сон любое мелкое движение другого. Далее завтрак, который готовит преимущественно Гоголь, всё-таки опыт приготовления еды для матери оказался полезным. А дальше без перерывов на обед и ужин, а лишь с маленькими чаепитиями раз в часа три, Фёдор и Николай расходились по своим делам. Достоевский работал, Гоголь созерцал.       И сначала всех все устраивало. Мать Коли не звонила, что было неудивительно, в последний раз она поставила рекорд по равнодушию и не волновалась о сыне недели три, так что с разницей в семь дней ровно она поставила новый рекорд. Коля даже был отчасти рад за нее, это ее маленькая победа над материнским инстинктом.       Что касается прогулов в школе, Достоевский аргументировал это тем, что некто «нехороший господин» может увидеть его или Колю. Тогда всем будет плохо. Посему, сидим дома и не выпендриваемся. Гоголь был отчаянно против, но был все еще не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Находясь рядом с Достоевским, он на самом деле начинал задумываться, а наступит ли вообще это время «Условий Николая Гоголя»? Фёдор большую часть времени держался слишком уверенно, чтобы допускать возможность смены власти в их команде. Николай бы сравнил его с самоуверенным монархом, который даже не может помыслить о предательстве народа, который на деле бунтует, но это сравнение шло в разрез с поступками Фёдора. Конечно, Гоголь судил о них настолько, насколько мог, потому что понять смысл в отрывках телефонных звонков и увиденных из-за плеча фрагментах переписок было сложновато. Однако, то, что Николай знал точно — Достоевский не сидит просто так, он всегда что-то делает. С кем-то договаривается, что-то пишет, кому-то помогает. И за все получает плату. Поэтому на жизнь им обоим хватало так, что они могли год питаться едой с доставкой на «от Достоевского». И, что больше всего поражало Николая, Фёдор никогда и ни с чем не промахивался. Ни один расчет, ни один совет, ничто не было не подкреплено фактами и аргументами. Ничего просто так.       Гоголь так не мог. Он слишком активен и импульсивен.       Фёдор же наоборот больше склонен к аналитике и логическим доводам.       Гоголю проще выполнять чьи-то приказы, чем их давать, хоть и это он тоже может.       С Достоевским же все наоборот. Коля подозревал, что ему доставляет удовольствие чувство контроля над людьми, но углубляться в эти дебри он не спешил, да и не надо было.       К слову… — Достоевский, — Гоголь свесив голову вниз лежал на их общей постели и с небывалым, больше искусственным, интересом разглядывал представшую в новом свете комнату. — Да? — Фёдор напряженно работал уже восемь часов, не прерываясь даже на любимый чай с Гоголем. — Что «да»? Я тут думаю, фамилия у тебя какая-то… — Гоголь задумчиво прищурился. — Какая? — Достоевский наконец-то отвернулся от монитора, развернувшись лицом к Коле, попутно расправляя плечи, уставшие от долгого нахождения в одной позе. — Длинная, неудобная. Вот бы ее как-то сократить… — Гоголь резким движением перевернулся на живот и, мечтательно прикрыв глаза, начал накидывать варианты. — Достик? — Нет. — Достус? — Нет. — Достикус? — Тебе не кажется, что это еще длиннее? — Хорошо. Тогда просто Дост. Тебе как? — Гоголь посмотрел на своего задумавшегося на пару секунд друга. — Идет. Если тебе нравится, то зови так, — вздохнул Фёдор и снова принялся за работу.       «Ситуация выходит из-под контроля, Николай Васильевич, Фёдор Михайлович не желает продолжать разговор». — А Питер? — К слову об этом, собирай вещи, завтра рано утром выезжаем.       Широкая улыбка озарила лицо Гоголя, и ему показалось, что он даже тихо пискнул от радости, но даже не обратил внимания и побежал собирать разбросанные по всему дому вещи.

***

— Гоголь!       Фёдор стоял у двери, нахмурившись и нетерпеливо отстукивая ритм носком громоздкого ботинка. — Гоголь! — более требовательно позвал Достоевский. — Бегу, Достик, бегу! — из комнаты послышался грохот. — Не называй меня так! И что у тебя там происходит?       Достоевский резко распахнул дверь и замер на пороге, увидев распластавшегося на полу Николая, с усердием пытавшегося распутать шнурки ботинок. — Ты серьезно? — с привычным скептицизмом спросил Фёдор. — А ты хочешь, чтобы я по дороге еще раз упал? — чертыхаясь, ответил Гоголь. — Возможно я открою для тебя тайну, но внизу нас ждет машина. Такси. Ты знаешь, как таксисты дерут за ожидание? — Доестоевский присел на корточки рядом с Николаем и пристально посмотрел на него. — А таксист знает, как сильно эти ебаные шнурки могут запутаться с нихуя? — Коля с силой дернул за пластмассовый конец, и маленький узелок чудом развязался, позволив наконец Гоголю закончить со шнуровкой. — Давай быстрее, — Фёдор тяжело вздохнул и, поднявшись, направился к двери.       В последний раз он обернулся, прощальным взглядом осмотрев всю квартиру: кухню, которая стала такой уютной, особенно после того, как Гоголь натаскал в дом кактусов и красиво расположил их на подоконнике, спальню, из которой пару часов назад рабочие убрали все мониторы и компьютеры, подготовив их к переезду обратно домой, в Петербург. И «рабочую комнату». Достоевского охватил какой-то параноидальный страх забыть какое-то маленькое лезвие под тумбочкой, которое совершенно случайно угодило туда и совершенно случайно содержало его отпечатки, а еще лучше, ДНК. Конечно, все это было исключено. Во-первых, почти вся мебель была убрана в один угол, соответственно, ни о каких тумбочках и речи быть не могло. Во-вторых, Достоевский работал исключительно в перчатках, никогда не резался, всегда собирал волосы в тугой хвост. В-третьих, после работы он всегда убирался, очень тщательно и несколько раз. Иногда мог встать посреди ночи и еще раз проверить «рабочую комнату» на чистоту. Тем не менее, Достоевский не мог отказать себе в удовольствии ехать в родной город со спокойной душой, так что, преодолев коридор в несколько шагов, аккуратно приоткрыл дверь. Заглянул, будто опасался чего-то, а затем нащупал выключатель и зашел внутрь.       Все было идеально. Мебель была расставлена по своим местам и покинула угол. Достоевский, правда, не был уверен, что расставил все в нужном порядке, но если хозяйка позвонит и спросит, то он скажет, что делал перестановку. И даже если ей не понравится, ему будет плевать. Он будет за много километров от нее. Будет заниматься своими делами и никто его не потревожит. — Достик, я готов!       Ах, да.       Фёдор все еще не придумал, что ему конкретно делать с Гоголем. На самом деле, он никогда не знал, что делать с Гоголем. Просто так получилось. Николай с первого взгляда показался Фёдору каким-то не таким, как все остальные. Конечно, когда Достоевский где-то понаблюдал, что-то услышал, а о чем-то спросил, стало понятно, почему. Но тот их первый разговор… Это было незапланированно. В какой-то момент Достоевскому подумалось, что если он не заговорит с Гоголем сейчас, то упустит свой последний шанс. И он сделал первый шаг. И не был удивлен отказу. Но был правда шокирован, когда Николай сам заговорил с ним. А потом все получилось как-то естественно и легко, как минимум, для Федора. А сейчас Достоевский даже не знал, что делать. Его все устраивало, если бы они остались в Москве, но обстоятельства сложились иначе. — Достоевский, мать твою, ты про такси забыл? — крикнул Гоголь, видимо, направляясь к «рабочей». — Я иду, — Фёдор вышел из комнаты, оказавшись лицом к лицу с Николаем. — Отлично, — замерев на пару секунд, все же ответил Гоголь и смущенно отвел взгляд в сторону.       Достоевский усмехнулся и, обогнув раскрасневшегося парня, вышел на лестничную площадку.       Гоголь еще с полминуты стоял не в силах оторваться от вида стены и стоявшего в голове образа Фёдора. Но внезапные мысли о том, как злой таксист берет с них за ожидание сумму, которую они получают за один заказ, заставили его быстрым шагом выйти за дверь, выключив свет в квартире. — Мы успеваем? — спросил Гоголь, поравнявшись с Фёдором перед лифтом. — Вполне, — ответил Достоевский, посмотрев на свои часы, а после кинул взгляд на место, где они оставили багаж. — Мы все взяли, не волнуйся, — улыбнулся Николай. — Надеюсь, — Фёдор расправил плечи и вздохнул. — Что ж…       Гоголь вопросительно посмотрел на Достоевского, и вместе с этим они оба зашли в приехавший лифт. — Я не хочу тебя слышать до самого нашего приезда в Питер, — на лице Фёдора появилась легкая умиротворенная улыбка, а его рука потянулась в карман кожанки за наушниками.       Они наконец-то едут домой.