Женевьева

Nächtliche Stille! Heilige Fülle, Wie von göttlichem Segen schwer, Säuselt aus ewiger Ferne daher (с) Bacio Di Tosca - Die Weihe Der Nacht.* Когда работа по перестановке норовистого «скакуна» всадника была выполнена, а связь со Свидетелями налажена, Уилсон вернулась в номер, встретившись с задумчивым взглядом Дуллахана. — Что-то не так? — опасливо поинтересовалась Джеа, ощущая повисшее в воздухе напряжение. Вдруг у Ван Бранта нюх на делишки, что проворачиваются за его спиной? В конце концов, Катарина много раз ему лгала. И он делал вид, что верит, потому что любил её. Да, пока терпение не лопнуло от осознания, что он никогда не сможет изменить отношение колдуньи к себе... А как лопнуло, то мало никому не показалось. Сносить аналогичное со стороны какой-то журналистки гессенец не станет. Даже несмотря на тёплые отношения, что сложились между ними и то, что Уилсон идёт на хитрости исходя из благих побуждений. — Абрахам? — Нет, всё так — отозвался злой дух, сбрасывая с себя оцепенение. Новая одежда одновременно шла и не шла ему, казавшись чем-то инородным. — Я вдруг прикинул, что было бы очень занятно, если бы мы встретились с тобой не сейчас. Не в современности, а в прошлом. В моём веке. И я пытался представить, как бы это выглядело. Как бы тогда сложилась моя судьба? — Корсет это определённо не моё — улыбнулась Женевьева. От сердца значительно отлегло. Пусть лучше Ван Брант остаётся в неведении, чем ищет виноватых. — Да и платья с турнюром мне не идут. Предполагать можно бесконечно, но предпочтительнее жить настоящим. Я бы очень хотела, — брюнетка приблизилась к мужчине, — провести этот вечер с тобой. Солнце скоро сядет и в укрытии не будет нужды. Ты не против прогуляться в город... э… без спецэффектов? Просто как обычные люди? В Лощине не так уж и плохо, если присмотреться. — Вообще у меня были другие планы — после недолгого раздумья поделился всадник. — Я хотел заглянуть к Дрейфуссу. Я не слишком доверяю всем этим судебным разбирательствам и комиссиям. Уверен, если он богат, то это его не остановит. Может статься, что времени у меня уже нет. А после, — узкая ладошка Женевьевы сама собой оказалась в его руках, — мы могли бы это отпраздновать. — Мне не по себе, когда ты таким тоном говоришь об убийстве — поёжилась Уилсон, переплетая свои пальцы с пальцами гессенца. — Прошу… — Они опять находились непозволительно близко друг от друга. — Дрейфусс не дурак. Я думаю, что он преследует какую-то цель и ждёт твоего появления. Потому не сдаст свои позиции легко. У него, наверняка, куча охраны, а ты сам идёшь к нему в руки. — Тем хуже для его охраны. — Я боюсь за тебя — меньше всего журналистка хотела использовать свой последний козырь, припасённый на крайний случай. Но если это поможет остановить Ван Бранта, то пусть будет так. Значит это перст судьбы. Любовный трепет только кстати. Она не кривит душой в своих тайных желаниях. — Малкольм ценитель магических артефактов. Он может опробовать что-то из них на тебе. — Меня нельзя убить. — Но можно ослабить, ранить или причинить боль — на вдох и выдох вполне достаточно откровенности. Уилсон действительно этого опасается, так же как и упрямых губ, которые она целует, привстав на цыпочки. Расстояния больше нет. Кажется, что и воздуха тоже, потому что Абрахам, поддавшись страсти, отвечает ей, сминая последнюю преграду между мирами. — Куда ты планируешь направиться после школы? — напрямик спросил Фредди Гарсия. Юноша подслушал, как его девушка говорила сегодня с учителем литературы о том, что хочет уехать из Сан-Антонио. И это обеспокоило Фреда, ведь он и Женевьева провстречалась все школьные годы. — «Как минимум, она должна объясниться! Во всём виноват этот чёртов учитель. Это он убедил крошку-Джеа, что не стоит стыдиться своих опекунов, а фамилия «Уилсон» не самое страшное, что может случиться в жизни. Как бы не так… А теперь, забил её голову шальными идеями о колледже и жизни журналиста! Какой из неё журналист? Эти ребята только и делают то, что марают бумагу, в то время как нормальные люди работают в поте лица». — Я рассчитываю продолжить учёбу — рассказала девушка, заправив за ухо непослушную прядь волос. — В Нью-Йорке. Я всегда хотела писать настоящие статьи. Не такие, как для школьной газеты. Это совсем не круто. Я хочу писать о путешествиях, о разных странах… Мистер Хеджес говорит, что у меня большой талант. Только концентрации немного не хватает. — Ясно — ожесточился парень, рассеянно посмотрев на зелёную лужайку школьного стадиона, на трибуне которого они с Женевьевой разместились. — Ты не рад за меня? — Уилсон проследила за взглядом паренька, нахмурившись. — Я надеялся, что ты образумишься — честно признался тот. — Но, похоже, тебя не переубедить, ведь так? Нью-Йорк слишком далеко. Мне будет трудно с тобой видеться. Я должен помогать отцу в автосервисе, разбирать тачки. — Я не думаю, что это помешает нашим отношениям — улыбнулась брюнетка. — Не переживай. Я сама смогу приезжать к тебе в гости на каникулы. — Мне этого мало. Помешает — он уже принял решение, когда шёл на стадион. — Нам нужно расстаться. Твоя писанина для тебя важнее, чем я. — О чём ты? — Поражённая словно громом среди ясного неба, Джеа вскочила на ноги. — Что ты несёшь? Это не так! — Что слышала — юноша тоже поднялся. — Это будет правильно. Не собираюсь тебя держать. Когда твои наивные мечты о красивой жизни разобьются вдребезги, то ты вспомнишь, что таким гринго как Хеджес нельзя доверять. — Разве идти за своей мечтой – это плохо? Я думала, ты поддержишь меня. — Ну, так иди, — скривился Гарсия, зашагав прочь. — А меня забудь. Найди себе богатенького брокера. — Фредди, не будь эгоистом… Я же люблю тебя… — Отвали. Игра перестаёт быть игрой, а дружба дружбой, в тот самый момент, когда уста любящих, наконец, соединяются и неопределённости не остаётся больше места. Равно как и условностям, пополам с отговорками. Всё тонет в волнах взаимной эйфории, где два сердца бьются в такт, несмотря «на». Можно сказать много раз «нет» и только один раз «да». И этого будет достаточно. Именно в этом горниле расцветают чувства. Рождается притяжение, сквозь время и расстояние. Запретное, оттого ещё более желанное. Потому так сложно остановиться. Проще по-детски списать с себя вину. Это он/она первый начал/а. — Я никогда не подозревал, что буду кого-то ещё настолько хотеть — слова звучат тем самым хриплым голосом, так будто война за независимость ещё не закончилась. Губы касаются мочки уха… и это заводит, как и взор с поволокой. Словно он уйдёт после, раз и навсегда, растворившись в снежной метели у дуба ангела. — Иди ко мне… — ответ на все вопросы. «Зелёный свет» за секунду до падения на постель в крепких объятиях. И много-много смазанных поцелуев. Уже куда придётся. В нос, в губы, в ключицу, в живот и ниже… исследуя каждый изгиб и сантиметр податливого тела. Этого они оба боялись. Этого они оба вожделели. Это же руководство к действию. К бесстыдно стянутой через голову футболке, к бессвязному бормотанию о том, что всё происходящее серьёзная ошибка, когда наготу уже не прикрывает никакая одежда, а руки партнёра оглаживают нежные округлости грудей. — Хочешь, чтобы я остановился? — разбросанные вещи не поздно собрать, захлебнувшись в неловкости. Вернуться к тому, с чего начали. Даже здесь образ Катарины маячит на задворках сознания как приведение, взывая к благоразумию всадника. — Заткнись и не останавливайся! — О чём вообще речь? Каждая женщина хочет быть единственной. Но тонкое – «кого-то ещё» не остаётся без внимания. Не остаётся, но прощается, с пометкой – прошлое. Вряд ли Уилсон смогла бы тягаться с рыжеволосой красавицей в утончённости, но по части искренности она безусловный лидер. — Мне хорошо с тобой, всё остальное полная фигня. — Да — взаимность цены не имеет. Она радует, наполняя душу теплотой и ликованием. Тем, чего там давно не было. И это нравится. Не может, не нравится. Под распалённый полушёпот и стоны сладострастия. Это уже не то, что именуют простым соитием, не слепая жажда обладания, а занятие любовью. Естественное соединение двух тел, увлекающее к пику удовольствия с каждым толчком. Жаркое. Глубокое. Где кульминация наступает почти одновременно, накрывая ярким оргазмом. — Уилсон? — редактор «WorldNews», выловил свою подчинённую в светлом коридоре, возле кабинета аналитиков. — Зайди-ка ко мне. Для тебя есть дельце. — Конечно, сэр — без колебаний согласилась девушка. — Чем могу? Если чем-то могу, конечно? — Ты писала статейку о тройном убийстве на Манхеттене? — ответил вопросом на вопрос начальник, когда Джеа приземлилась на стул, напротив него. — Да, я. А что? — насторожилась журналистка. — Рейтинги издания упали? — Наоборот! — многозначительно улыбнулся мужчина, поправив атласный галстук, который, казалось, начинался сразу от второго подбородка, минуя шею. — Всё более чем прекрасно. Толпа требует хлеба и зрелищ. Читателям надоела рядовая чернуха и скучные дебаты политиков. Им хочется сенсации, крови. А, следовательно, мы дадим им то, чего они просят. Поезжай в Сонную лощину сегодня же. Разузнай все, что только возможно про ритуальное самоубийство членов тамошней масонской ложи. Одна птичка в полицейском департаменте начирикала мне, что это дело более чем подозрительное и будет большой скандал, если в него сунут нос журналисты. — О! — Обрадовалась Женевьева, сверкнув глазами, — значит это задание как раз для меня! — Не думала, что всё выйдет так — проговорила Джеа. Она всё ещё прижималась к вестнику смерти, который откинувшись на подушки и прикрыв глаза, переводил дыхание. — Божий одуванчик на ресепшен это накаркал. Прозорливая старушка. — Я скажу ей, что ты меня соблазнила — пошутил Ван Брант, погладив обнаженную девушку по растрёпанным волосам. — Ты моя… Мне кажется, что я потерял голову, в прямом и переносном смысле. Дважды. Но как нам быть дальше? — Я скажу то же самое, но мне она поверит больше — усмехнулась Уилсон, целиком ощущая настроение партнёра. — Я не знаю. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно. — Теперь я явственно вижу, что не хочу больше быть тем, кем стал. Этого не должно было произойти. Меньше всего я хотел превратиться в злодея или чудовище из легенд. — Ты не чудовище, Абрахам — обнять и быть рядом, это то немногое, что Уилсон могла дать ему сейчас. — Мы оба знаем правду. — Ничто не вечно. И ты тот, кем считаешь себя сам. — Крейн как-то обмолвился — вздохнул кавалерист, — что хочет искупления для меня. Не знаю, врал ли он. Но знаю, что его жена искала средство, чтобы отделить меня от тёмной сущности с помощью ритуала. Тогда я опять бы стал человеком из плоти и крови. Мы уговорились с ней на то, что она поможет мне, а я никого не убью до тех пор. Включая Икабода и его подружку из полиции. Катарина погибла раньше, чем успела что-либо осуществить. — Понимаю. Однако, если такая могущественная ведьма как она, обещала тебе избавление, значит, шанс действительно есть! — Воодушевилась брюнетка. — Крейн может быть в курсе подробностей. — Боюсь не устоять перед искушением снести ему башку… — Ты уж постарайся — проворковала Джеа, мазнув губами по щеке любовника. — Нужно выяснить это. Следовательно – встретиться со Свидетелями. — Ты же планировала прогуляться по городу? — попытался отсрочить неприятную встречу Ван Брант. — Одно другому не мешает. — Сейчас мы будем прощаться, Абрахам. — Ведьма приблизилась к скованному магическими цепями всаднику. Камера Джефферсона, усиленная колдовством Катарины, почти выпила силы злого духа, но он всё ещё стоял на ногах в центре пентаграммы, выгравированной на каменном полу. — Я не хочу, чтобы тебя и дальше держали здесь в оковах. Я потратила недели, чтобы найти выход. — Способ убить бессмертного? — Подозрительно сощурился Дуллахан, не отрывая взора от облачённой в чёрное женщины. Современный корсет и кружево шли ей, оттеняя бледность кожи. Как всегда, она была безукоризненно прекрасна... но он с удовольствием задушил бы её, если бы был в состоянии дотянуться до её шеи. — Способ вернуть тебя настоящего — объявила Ван Тассел, наблюдая за реакцией узника. Язвительность, коей он награждал ведьму и остальных всё это время, испарилась, уступив место серьёзности. — Отделить тебя от аватара тьмы. — Я – всадник, а всадник – это я. Я давно мёртв. — Ты был обращён, а обращение может быть отменено — пояснила Ван Тассел, вложив в голос максимум прямоты. — Даже если это возможно, — не поверил кавалерист, — зачем тебе пытаться помочь мне, после всего что я совершил? Что тебе нужно? — У меня было время подумать о прошлом, Абрахам — колдунья бесстрашно шагнула в круг, приблизившись к злому духу. — Как ты, Икабод и я, оказались по разные стороны баррикад. — Смотреть в глаза вестнику смерти было тяжело. Он пошатнул её уверенность в чувствах к мужу. — Твоя ревность стала искрой распалившей пламя твоего гнева. Это делает меня ответственной за то, что ты принял мантию всадника. Подумай, Абрахам. Молоха нет и теперь ты свободен от его давления. Позволь мне попробовать восстановить то, что было разрушено. Мне больно видеть тебя таким. — Меньше всего, — с усмешкой процедил гессенец, дёрнувшись в своих кандалах, — мне нужна твоя жалость! — Все эти доверительные речи, искренние взгляды… Всё это опять могло быть двойной игрой Катарины. — Если ты закончила укреплять прутья моей клетки, то оставь меня. _________________________________ Ночная тишина! Святое изобилие, Как трудно получить божественное благословение. Так что дерзайте издалека (с) Bacio Di Tosca - Освящение ночи*.