***
Через пару часов стало ясно: мечется, снуёт, толкается и шумит весь Хогвартс от мала до велика. Островками спокойствия кажутся только группы слизеринцев и рейвенкловцев из старших классов, но к ним подходить ближе, чем на три метра страшно, ведь Слизерин, по утверждению многих однокурсников — порождение самого зла, а Рейвенкло — пристанище безумцев. В последнем Гарри сомневается до тех пор, пока не вслушивается в разговор парочки из них: черви, слизни и рога единорогов в их представлении — ингредиенты зелья, причём для заворота кишок. Собственные однокурсники, все от мала до велика, кажутся слишком уж шумными и подвижными, так что к ним подходить ещё страшнее. Есть ещё Пуффендуй. Но они обнимаются при встрече, на прощанье, когда счастливы, когда грустно и вообще в любой момент. В общем, выбирать не приходится, и Рон становится главным спутником для Гарри, как наименьшее из зол: сам шумит, но хоть других не подпускает. Весь день для Гарри вновь окутан туманом, но теперь из-за обилия происходящего вокруг. Из всего, что происходит на переменах, он запоминает лишь нескончаемую смазанную какофонию из страха и огромного количества рыжего цвета — почти ненормального, по мнению Гарри. Но отделаться от Рона не просто, да и не хочется. Пугает перспектива остаться совсем одному в незнакомом мире. Так что Гарри просто старается с ним свыкнуться. Правда старается. Но иногда он слишком шумный. Благо на уроках проще. Там никто не толкается и в основном тихо, если не считать редких ворчаний и тяжких вздохов Рона. Ещё только первый учебный день, но он уже считает учёбу пыткой. Гарри этого не понимает, ведь большая часть уроков крайне интересна: даже лекция пугающего и мрачного профессора Снейпа оказывается на удивление занимательной. Что, впрочем, не умаляет его подозрительности. Да и придирки к нему с самого начала урока никак не помогают ситуации. А Гарри ведь всего лишь конспектировал слова самого Снейпа.***
Когда приходит время обеда, Гарри до последнего не хочет верить в то, что они снова будут есть именно там. В Большом Зале. Обители суеты, шума и толкучки. Ещё бы ей не взяться: все обитатели школы собираются в одном месте в одно время, для принятия пищи за одним (ну ладно, не одним) столом. Обойтись без прикосновений в таких условиях очень сложно, и Гарри сначала думает переждать наплыв студентов. Но вот только вездесущий Рон Уизли помирает от голода, а потому уговаривает его идти как можно раньше. Чем ближе вход в большой зал, тем больше людей вокруг, но ожидаемой толкучки на входе не образуется. Дети, особенно старшие, входят на почтительном расстоянии друг от друга, что слегка успокаивает Гарри. Даже за столом остаётся достаточно много свободных мест, на которые можно сесть спокойно, не боясь зацепить кого-то, или что кто-то заденет тебя. Гарри и Рон усаживаются на места вблизи своих однокурсников, прямо напротив Гермионы. За столом все разговаривают, но это, на удивление, не создаёт назойливый шум, который так раздражает уши в коридорах, скорее ненавязчивый фон. Кажется, все дело в том, что рты большинства заняты едой, а не беседой. Всё это заставляет Гарри немного успокоится, и, пускай двигаясь скованно, но всё же приняться за еду. Обед в большом зале — это, оказывается, не так уж и страшно. Еды за столом много, и Гарри не сразу осознает, что все это можно есть. Зато когда осознает глаза разбегаются. Завтрак он пропустил, поэтому живот утробно воет, едва он тянется к ближайшему блюду, а руки слегка трясёт от того, что можно. Не «сегодня ты не наказан, так что можешь взять себе вон ту тарелку и идти есть в свой чулан. Но учти, в следующий раз поешь только завтра, не хватало ещё и на твой ужин тратится», а «ешь, сколько влезет сейчас, ешь сколько влезет вечером, и потом завтра утром, и завтра в обед, и завтра на ужин, и послезавтра, и потом… Ешь столько, сколько нужно». И Гарри ест. Он настолько увлекается едой, что перестает обращать внимание на что-либо вокруг. Даже собственный страх на время отступает окончательно. Выходит Гарри из этого состояния только когда в большой зал влетают совы. Вокруг раздаются громкие крики птиц и детей, тут и там падают письма, посылки и газеты. Вокруг вновь поднимается суета, да такая, что Гарри даже сначала пугается этого, не понимая, что происходит. Совиная атака? Пожар? Стихийное бедствие? Но нет, просто почта. Гарри внимательнее оглядывается на детей за своим столом: кажется, абсолютно каждый ребёнок получает своё письмо. Невилл получил напоминалку от бабушки. Гермиона и Рон — письма от родителей. Малфой, на которого взгляд упал сам собой, тоже получил посылку с конфетами. Хотя почта ему прилетела не совой, а филином, чем он кичился так громко, что обрывки его хвастовства долетали и до Гриффиндорского стола. Да и все вокруг, от мала до велика, получают посылки. На столе перед Гарри — пусто. Он и не ждёт письма. Даже если бы Дурсли и впрямь снизошли написать ему, их письмо тут же оказалось бы в мусорке. Не из принципа. Просто там точно не будет ничего приятного или полезного, а если нет, то зачем читать? Становится немного одиноко. Совсем чуть-чуть. Понаблюдав немного за совами, Гарри обращает внимание на газету: движущиеся картинки в ней все ещё удивляют и завораживают. Он вчитывается в заголовок. «Ограбление банка Гринготтс». — Эй, Рон, могу я взглянуть? — немного поколебавшись спрашивает Гарри, указывая на газету, лежащую рядом с Роном. Рон кивает, едва ли отвлекаясь от дочитывания письма. И своей тарелки, разумеется.***
Статья о проникновении в Гринготтс становится первым тревожным звоночком. Гарри даже не знает, почему эта новость так сильно его обеспокоила, он ведь был там всего один раз. Да и из хранилища ничего не пропало. Хотя этот пункт только ещё сильнее беспокоил. Что-то здесь было не так. Чего-то не хватало для полного понимания картины. Большой зал шумит, это отвлекает от фактов, и он не может сосредоточиться, ухватить мысль за хвост. Она всё ускользает. Гарри не знает, почему ему так важно понять, что именно хотели украсть из банка и кто пытался это сделать. Но это понимание кажется ему жизненно необходимым. Гарри сжимает руки в кулаки и снова вспоминает поход в банк с Хагридом: вот они заходят в огромное помещение с кучей гоблинов, вот проходят к самому дальнему столу, вот Хагрид таинственно говорит о чём-то с гоблином, вот протягивает ему письмо, вот они подъезжают к хранилищу 687, в котором Гарри впервые видит накопления своих родителей, вот подъезжают к ещё одному хранилищу, на этот раз 713, из которого Хагрид забирает что-то очень секретное для директора… Вот! Кажется, мысль уже близко, она ещё туманная, но уже практически осязаемая, ну же, Гарри, ещё немного сосредоточенности, что же там было?.. С мысли самым грубым образом сбивает чужой локоть, проносящиеся слишком близко от лица Гарри. Сердце падает в пятки и тут же сбивается с ритма, начиная стучать все быстрее и громче, воздух загустевает, и рука в черной мантии будто замирает перед Гарри. Замирает, и вытесняет все мысли в голове мальчика, оставляя лишь липкий страх. Секунды: одна, две, три… Тянутся уже вечность, сердце, будто баскетбольный мяч в покрытие стадиона, бьётся о грудную клетку. В следующую же секунду Гарри совсем перестаёт себя контролировать: он отбрасывает от себя прочитанную газету и отталкивается от стола, сваливаясь с лавки. Лишь чудом удается не вскрикнуть и не начать рыдать во весь голос прямо тут. Широко распахнутыми глазами Гарри смотрит на локоть перед собой, и понимает, что он принадлежит Рону. В злополучной руке он держит графин тыквенного сока, а удивленные глаза его, как и у нескольких других однокурсников, обращены прямо на Гарри. Благо, в большом зале все слишком заняты своими письмами, едой и общением, чтобы обращать внимание на упавшего первокурсника, даже если этот первокурсник — Гарри Поттер. А сам Гарри не знает, что сказать. Не признаваться же всему курсу о том, что он, мальчик-который-выжил, испугался простого прикосновения, которое даже не случилось. Идеи для оправдания крутятся в голове как белки в колесе, но ни одну дельную не удаётся поймать. «Думай, думай…» — Паук! , — наконец находится он, — Там паук, — и указывает пальцем на стол. Глаза у Рона, как и у многих, округляются от страха, и дети начинают в панике вскакивать из-за стола. Проходит пара секунд, прежде чем весь первый и часть второго курса Гриффиндора встаёт со своих мест, а к ним пробивается профессор Макгонагалл. Эти секунды Гарри тратит на то, что бы по тихому слинять из большого зала, будучи незамеченным в общей суете. Он бежит быстро и далеко, успокаиваясь лишь тогда, когда за ним захлопывается дверь туалета для мальчиков. Сердце в груди всё ещё колотиться, и не понять, то ли от страха, то ли от быстрого бега. Осев прямо на пол не отходя от двери, Гарри закрыл глаза. Руки обхватили тело, ноги прижались к груди, и так и подмывало начать раскачиваться вперёд-назад, как умалишённому. Но нельзя. Вот так качаясь и трясясь от страха можно провести несколько часов, не успокаиваясь. Это никогда не помогает, не уменьшает тревогу, скорее наоборот, погружает в нее глубже. А это ему уж точно не нужно. Гарри силой удерживает себя на месте и глубоко вдыхает. Полностью сосредоточится на дыхании, как говорили в той передаче о здоровье по телевизору, пока не получается, отвлекает звук капель воды, стучащих о раковину, приглушённые шаги и разговоры за дверью, собственные мысли, воспоминания, озноб, пробивающий до костей, когда мелькают картинки локтя, облачённого в чёрную мантию прямо перед носом. Всё отвлекает от цели. Но глубокое, размеренное дыхание всё же помогает успокоиться. Весь остаток обеда Гарри проводит в туалете. Мысли об ограблении, банке и Хагриде так и не посещают его голову вновь.***
Младшекурсники неоднородной стайкой высыпали на поляну перед замком. Первый урок полётов, время, которого все ждали, но ждали с разными чувствами. Спустя пару команд мадам Хуч ученики выстроились в два вполне стройных ряда. Гриффиндор напротив Слизерина. Первое занятие полетами. Звучит впечатляюще. У многих уже глаза горят от нетерпения наконец оказаться в воздухе. Другие же боятся даже просто смотреть на мётлы. Звучат первые наставления, и Гарри, с непонятной дрожью в руках, предвкушением и волнением выполняет указания. Метла почти ласково, утробно отзывается, вибрирует на грани осязание, и отрывается от земли, удобно ложась мальчику в руку. Гарри на секунду восхищённо замирает от правильности ощущения метлы в руках, затем взволнованно оглядывается на других. Вдруг он сделал не то, что нужно? Или у него получилось хуже всех? Но вокруг все наперебой талдычат заклинание, каждый на свой лад, и ни у кого не получается. Взгляд Гарри из чистого любопытства падает на ряд напротив. Малфой в тот же момент вызывает метлу в свою руку. И гаденько ухмыляется. Ну разумеется. Гарри хочется закатить глаза, но он ещё слишком мал для подобной, почти старческой, фигни, поэтому он просто отворачивается к преподавателю. Мадам Хуч по прежнему раздаёт советы ученикам, и у некоторых даже начинает получаться: одна из мётел, поднявшись, даёт стоящему рядом Рону по лбу, и Гарри не может сдержать смех от этого. Рон не сказать, что бы обижается, скорее и сам начинает смеяться. Как только все дети берут мётлы в руки, мадам Хуч вновь начинает давать указания. — А теперь, когда вы все взяли мётлы — громко и чётко произносит она, — сядьте на них верхом и крепко сожмите ногами, чтобы не упасть. Когда услышите мой свисток, оттолкнитесь ногами от земли посильнее, зависнете на пару минут, слегка наклонитесь вперёд и приземлитесь. Все готовы? По полю разносится громкий свист мадам Хуч, и в ту же секунду метла Невилла неконтролируемо взлетает вверх. Как бы не старалась его остановить мадам Хуч, Невилл продолжал взлетать всё выше, приближаясь к стенам замка. На происходящее дальше смотреть было страшно, но любопытные первокурсники всё равно не сводили глаз со странного зрелища.