***
Я никогда не любила себя. Сто процентов любви - тебе Вся квартира опять в огне
***
Акутагава всю свою жизнь была терпеливой. Когда с ней обращались неподобающе, когда с самого детства учили быть жестокой. Она терпела не каждый день, это было бы какой-то милостью даже: терпение Рюноске трещало по швам каждое мгновение, что ей причиняли боль. И виной всему ее собственный наставник, ставший причиной множества проблем. Не только рабочих: с тех пор, как мужчина ушел из мафии, прилетать стало только ей, особенно если девушке не удавалось справиться с операцией. А ведь причину-то и скрывать оказалось не так легко, как казалось на первый взгляд. Ведь за плащом уже находилась не тонкая блуза, а теплый, почти шерстяной свитер. Акутагава замерзала. Её температура тела и так была на пределе. На самом деле даже Мори, единственный, кто знал о её "болезни", говорил, что Рюноске осталось совсем немного. Оно и было заметно: кожа, некогда бледная, стала совсем синяя и перестала что-то ощущать, действуя в боях как некая анестезия. Да, хотя бы какие-то плюсы Акутагава пыталась искать в этом. И корила себя. За то, что терпение лопнуло какой-то год назад. Когда она сказала запретные слова, когда нарушила обещание, данное сестре. Гин после произошедшего не могла без боли смотреть на нее. И, как бы девушка не старалась прикрывать обладательницу Рашомона, буквально все втайне от нее самой знали, что происходит. Но Дазаю никто не перечил. "Сама виновата" - таков был его ответ на ее тихое и скромное "Я люблю тебя". Она нервно сжимала подол плаща, успокаивая монстра в нем. Тот рвался разорвать обидчика, но разве сможет? Даже не обладай Осаму нейтрализующей способностью, она бы даже не попробовала. Не сможет. Ненависть не была так сильна, как то, что она звала любовью. Ад только начался, сказал сам Дьявол, который, к сожалению, стал ее солумейтом. Который знал, на что обрекает ее. И Рюноске даже не винила его. Ненавидела. Но не винила. Поначалу все было нормально. Она продолжала вести себя с наставником как обычно, да и он не особо старался изменить свое отношение к своей подопечной, не церемонясь, бил, издевался, унижал. Каждый чертов день. И каждый день Акутагава боролась. С болезнью, что прогрессировала с каждым ударом, с каждым унижением. Со своими чувствами, что, казалось, являлось единственным, что могло греть ее продрогшее тело. С желанием покончить со всем этим, сдаться под напором. Но раз уж ее зовут слабой, станет ли она на радость всем потакать их словам? Нет, Рюноске воспитали по-другому.***
Эта песня о чём-то важном, MP3-письмо о любви к тебе. Если было б оно бумажным, То давно б уже горело в огне. Как другие мои послания, До банальности о любви. Утопи, удали, расслабься, Песню ты не сожжешь, пойми.
***
Рюноске уже не было страшно. Спустя месяц наставник покинул мафию и ее лично, не проронив ни слова, не сказав ничего. В момент, когда, кажется, даже сердце стало постепенно замедлять свой ход. Врачей она остерегалась, но на свое блеклое и почти мертвое отражение в зеркало она смотрела без страха и почти без сожаления. Ее пальцы не гнулись, но она упорно старалась делать вид, что все в порядке. Когда один из пальцев хрустнул, стоило ей его выпрямить. Когда дышать было очень тяжело. Когда она снова увидела Осаму, иного, но того, которого, к великому сожалению, она сумела полюбить. Но подойти так и не решилась. Кажется, с ним была какая-то девчонка, яркая, теплая, как солнце, которого Акутагава не ощущала уже слишком давно. Может быть в этом и был ее прокол: она была слишком холодной для такого человека, как Дазай. Слишком тощей, слишком бледной, она была неидеальной, созданной совсем иным мастером и словно для того, чтобы сенпай никогда не полюбил ее в ответ. Что-то внутри подозрительно покрылось ледяной коркой.***
Боль причиняю себе и другим, Только в этом вижу покой, Пусть квартира горит со мной.
***
Рюноскэ не уверена в том, что поступает правильно, но она всё равно готова исполнить то, к чему готовилась месяцами. Ей слишком холодно, она стучит зубами и не появляется на работе неделями. В квартире становится неимоверно холодно и одиноко, а еще пустующе, и ей кажется, что вот-вот, и эта пустота поглотит ее,и до рассвета она не доживет. Хотя... она в любом случае не выживет. Как бы не старалась, как бы не терпела. Она- очередной способ позабавиться. Акутагава не тушит сигарету и кладёт её на кипу книг, берёт залежавшуюся в углу гитару Гин в руки и садится в кресло, попутно кусая губы, чтобы хоть что-то сказать, чтобы донести мысли до человека, чтобы он услышал ее. Впервые за долгие годы. Дрожащими руками набирает номер Осаму, кое как полученный у Чуи, оставляет в сторону телефон, дожидаясь радостного возгласа бывшего наставника, а после начинает петь свою песню. Хрипло, кашляя буквально на пятой ноте, потому что каждое слово, нота давались с адским трудом: горло и легкие выли, обжигая холодом все тело. Пальцы, окоченевшие, поломанные в нескольких местах, продолжали неумело перебирать струны. В трубке раздавались голоса, которые слушать не хотелось. Наслушалась она за все это время. Огонь рядом с ней не грел, но рос с огромной скоростью, сжигая все вокруг, но не ее. Он грубо лизал ей руки, но агрессивно шипел, оставляя слабые ожоги, заставляя хоть что-то чувствовать, помимо ужасной мерзлоты и одиночества. И голос стал громче, почти жалобным и мольбящим. Непонятно, чего, но просящим. Спасти ее. Или убить.***
Пусть по обоям стекает грусть. Не тебе - тогда никому, Лучше я пропаду в дыму.
***
Осаму не понимает, кто ему звонит, почему поет в трубку и потому находит это местами забавным и странным. Пока намеки не становятся слишком явными, а треск огня на заднем плане не стал слышен так сильно, что затмевал женский голос Рюноске. Это была ведь именно она. Признавшаяся ему, отвергнутая ради ее же блага, но сама себя поставившая в смертельное положение. Жалость к ней была бы его главной ошибкой, поэтому Дазай не смог подойти так близко, чтобы она видела его. Ему прикрывали пути в мафию и к Рюноске лично, за ним следили еще активнее, чем когда-либо. И знала бы об этом маленькая Акутагава, не стала бы слепо доверять Мори, через силу убивая врагов почти рядом с агентством. Когда он слышит почти неровное дыхание бывшей ученицы, мучительное "я люблю вас", а после звук обрушения, ноги сами мчат его к квартире девушки. Где же еще ей быть, если не там?***
Эта песня о чём-то важном, MP3-письмо о любви к тебе. Если было б оно бумажным, То давно б уже горело в огне. Не похож ты на человека, Наблюдаешь с чужих орбит, Как под чёрным и злобным смехом Песня плавится и горит.
— Еще бы немного, и ее бы не спасли. Так что вы примчались как раз вовремя, — вторит врач, заканчивая обрабатывать его ожоги. Куникида бы назвал его кретином: полез в самое пекло, чуть не сгорел сам, игнорируя крики пожарных, но замерзшее тельце прижимал к себе чуть ли не до хруста ее слабых ребер. Спас. Спас, в конце концов. И "люблю" сейчас казалось той самой маленькой частью извинений за все произошедшее. Поэтому Осаму шепчет это бессознательной Рюноске почти бесконечно, пока дыхание не ослабевает и он не оседает на землю, все также держа ее в руках, завернутую в несколько пледов. Пожар тушат, а на щеках девушки проявляется румянец. Тот самый, что в последний раз он видел в мафии. Его точно попытаются убить, за ним начнется охота, но что-то подсказывало ему, что придется очень долго вымаливать "прощение" у Акутагавы, иначе он себя не простит, несмотря на свой паршивый местами характер. Очнувшаяся вскоре Рюноске прощает его, на удивление уже на следующий день.