Ни Сцилла, ни Харибда

      Вторая рыба тоже оказалась крупной, почти черной на спине и бледно-серой в области пуза, и за собственную безбедную старость она боролась изо всех сил. Гэвину даже стало жаль ее, подумалось: почему бы не отпустить, он ведь все равно не сможет и куска проглотить, но из воды все время наблюдал Коннор. Напоминало своеобразный ритуал, как те, о которых крутили целые выпуски по Дискавери: гостю племени предлагают традиционную еду, которая у белого человека может вызвать разве что серию рвотных позывов, и если гость ее съедает, его принимают с почетом.       Риду было необходимо, чтобы его приняли.       Коротким ножом он отрезал рыбине голову, вспорол брюхо и вывалил кишки прямо на настил. Руки испачкались в черном и слизистом, но ветер отнес запах, и Гэвин не успел его как следует распробовать. Спустившись на корму, он вымыл руки, нож, саму рыбину, потом разделал ее вдоль хребта и деловито занялся отделением мяса от хребта.       Коннор все еще смотрел, и это уже начинало раздражать.       — В этот раз поделиться? — не выдержал Гэвин, наполовину закончив и подняв голову.       В свете сигнальных огней лицо Коннора выглядело более живым, наполненным красками. Несколько оранжевых ламп, каждая не больше ладони в размере — а вот как здорово они могли преобразить существо, приближающееся по воде. Гэвин неверяще следил за тем, как тритон подплывает к корме, как опирается на низкий скат локтями и склоняет голову вбок, к плечу. Тени теперь падали на него с обеих сторон, делали его старше и еще любопытнее.       — Давай.       Рид хмыкнул, закончив делить рыбину напополам, а потом бросил кусок Коннору. Подходить ближе он пока не решался, помня, каким робким и пуганым был тритон еще совсем недавно, но расстояние совсем немного превышало два метра — как можно не поймать?..       Коннор не поймал. Рыбина шлепнулась о воду, тритон молниеносно исчез из виду и так же быстро вернулся, сжимая ее в ладони. По лицу узкими дорожками текла вода, начавшие подсыхать волосы вновь потяжелели и слиплись, а темные полосы на шее приоткрылись и сложились обратно. Гэвин не сумел рассмотреть жабры как следует, но все равно был доволен.       — Все нормально. — Коннор виновато улыбнулся Гэвину и впился твердыми пальцами в рыбье мясо, отламывая первый кусок. — Давай, попробуй тоже.       Коннор ел с аппетитом. Клал в рот не очень много, быстро пережевывал и глотал, отчего горло отрывисто дергалось. Он мог облизать пальцы от удовольствия или откусить прямо от рыбины, а иногда удовлетворенно прижмуривал глаза. Можно было подумать, что он пробует изысканное блюдо высокой кухни; при взгляде на него у Гэвина тоже просыпался аппетит, хотел он этого или нет.       Он не хотел, но знал — поесть необходимо. Теперь-то уж наверняка, так что Рид пересилил отвращение и постарался думать о чем-нибудь более приятном, чем мясо, попадающее ему в рот.       И он справился лучше, чем предполагал. Не испытал ни удовольствия, ни насыщения, но хотя бы знал, что внутри теперь не один только желудочный сок плещется, да и Коннор выглядел довольным, будто мамочка, впервые покормившая ребенка с ложки.       — Вот видишь, — сказал он, показывая зубы в странной имитации улыбки, — это моя самая любимая.       Редкостное дерьмо твоя самая любимая рыба, подумал Гэвин, улыбаясь в ответ. Язык не поворачивался поблагодарить, но здравомыслие не дало высказаться прямо — уже успех.       — Поплыву теперь, — Коннор еще раз облизал пальцы, прежде чем омыть их в воде. — Попробую что-то узнать. Я вернусь через несколько часов, пока что не умирай, Гэвин.       — Ну раз уж ты просишь.       Коннор оттолкнулся от кормы, в желтом свете на секунду мелькнула гладкая грудь и подтянутый живот, где кожа перетекала в что-то темное и мерцающее, быстро исчезнувшее в воде. Гэвин понимал, что это чешуя и тритонов хвост, но поверить до конца так и не мог.       В следующий раз, подумал он, спускаясь вниз, чтобы вымыть руки, нужно попросить его показаться полностью. Почему бы и нет, просьба-то невинная, лапать Рид не будет, только посмотрит издалека, лишь бы светло было и без шторма. Будет ради чего жить, чтобы внукам потом рассказать, или как там говорится…       Ждать целых два часа на палубе было невозможно: Гэвин быстро замерз, из-за непроходящего привкуса рыбы во рту его подташнивало. Он спустился в рубку и проверил радио, отправив очередную порцию вызовов на разных частотах, потом забрался в каюту, оставив дверь открытой, чтобы услышать, когда приплывет Коннор. Спать Гэвин не собирался и, естественно, тут же уснул, истощенный очередным днем на воде, а проснулся с больной головой и чувством непонимания.       Что-то его разбудило. Коннор звал? Радио приняло сигнал? Шторм начался снова?       Гэвин приподнялся на локтях и сразу услышал глухой стук снаружи. Тусклый звук заставил его похолодеть от неожиданного страха: в голову полезли мистические эпизоды с восставшими утопленниками или кораблем, полным трупов, а следом мысли о русалочьем воинстве, окружившем яхту. Темный плеск волн, десятки пар злых глаз, заплетенные в боевые прически волосы, раскрашенные тела, острые и длинные трезубцы в руках.       Выходить не хотелось. Гэвина поднакрыло чувством из детства: как будто если он продолжит прятаться в одежном шкафу, в темноте и тесноте, то никакие проблемы здесь его не достанут.       Но Гэвин повзрослел, проблем у него и так не оберешься.       На всякий случай он прихватил с собой разводной ключ из ремонтного ящика, которым подпирал дверь. Медленно поднялся по узким ступеням на борт, осмотрел блеклую в лунном свете палубу — пустая. Гэвин поднялся еще выше и ступил на край настила, поворачиваясь к корме, и в тот же момент услышал судорожный и контрастно громкий всплеск. Что-то большое упало с кормы за борт, вспенило воду и превратилось наконец в узнаваемые очертания человеческих плеч и головы.       — Коннор…       — Разве ты не должен был ждать?       — Уснул, — Рид медленно наклонился и оставил ключ на настиле. — Это ты стучал?       — Я решил, что случилось плохое.       — Нет, не случилось. У тебя есть новости?       Коннор поглядывал недоверчиво, не рисковал подплыть так близко, как раньше, хотя благодаря луне и звездам здесь хватало света. Чтобы не нервировать его, Гэвин сел на сухие доски настила и принялся увлеченно развязывать шнурки на кроссовках. Высвободив ноги, он пошевелил пальцами, растер ступни руками и спросил:       — Ты не против, если я сяду там, поближе?       — Это твой корабль, ты можешь сидеть где угодно.       Гэвин устроился на нижней площадке кормы, подвернул джинсы как можно выше. Они и так были влажными, но вот-вот должны были просохнуть, и Гэвин не хотел им мешать. Медленно опустив ноги вниз, он окунул их в воду и сразу поморщился — стало холодно до дрожи, аж зубы застучали, но Рид усилием воли заставил тело расслабиться. Во время шторма было хуже, что ему теперь ледяная вода по щиколотки?       — Ближайшие торговые пути находятся южнее, — Коннор не подплывал, но Гэвин делал вид, что ему все равно. — Лучше всего двигаться на юго-запад. Есть еще на северо-западе, и в основном зависит от направления и силы ветра. Но если он будет удачным, ты сможешь поставить парус.       Гэвин пока еще не понимал, обнадежили его слова тритона или нет, но все равно уцепился за них как за единственную возможность спастись. Он, конечно, не бросит попытки достучаться до кого-нибудь по радио, но и парус поставит, и за штурвалом постоит, и что там еще нужно — все сделает.       — Шторм не намечается?       — Он пройдет восточнее. Тебе требуется отдых или ты готов начать сейчас?       — Черт возьми, конечно, я готов! — Гэвин выдернул из воды ноги, обтер ступни ладонями и обулся. Он был уставшим, факт, но сонливость сняло как рукой, стоило узнать, что предпринимать шаги для спасения можно немедленно. — Сейчас разверну стаксель! Когда будет сделано — проверяй направление.             ***       Это неправильно, вот что Коннор знал о ситуации. Он нарушил с десяток правил, когда вначале стал наблюдать за человеком, потом начал помогать, попался ему на глаза и заговорил. Коннор понимал, чем все это грозит не одному ему, но и большинству его братьев — стоит людям узнать, что тритоны живут не только на юге Тихого океана, но и здесь, как всё. Никакого покоя, никакой безопасности. Вот так спасение одной человеческой жизни обернется катастрофой для нескольких сотен тритонов.       Стоит ли этого Гэвин? Коннор знал ответ. Ни один человек этого не стоит.       Но все уже завертелось, и Коннор не знал, как это можно прекратить. Человек рассчитывает на его помощь… можно, конечно, бросить его и уплыть, больше никогда не подниматься рядом с яхтой на поверхность и надеяться, что дело само разрешится, но если Гэвин все-таки выживет и доберется до суши, он будет зол на Коннора и захочет отомстить. Исчезнув без предупреждения, Коннор только настроит его против себя.       Второй вариант даже в мысли проникал труднее. Он заключался в том, чтобы убить Гэвина Рида — мертвый он никому и ничего не расскажет. Так было бы надежно, пусть и неправильно. Брат сотню раз говорил Коннору — если совершил глупость, имей мужество ее исправить.       Мужества у Коннора было маловато, буквально на донышке. Подплыв к яхте, он долго следил за ней, выискивая, где Гэвин, пока не понял, что человек внутри. Тогда Коннор попытался как можно аккуратнее подняться на корму — нижняя площадка, пара низких ступеней и одна высокая. Он старался не шуметь, но не знал, что газовый баллон плохо закреплен, а в рундуке хлипкая крышка — Гэвина привлекли звуки, и Коннору пришлось убираться с кормы так быстро, как он только мог.       И лгать. Это Коннор ненавидел почти так же, как морской мусор.       А потом ему стало стыдно, ведь Гэвин поверил ему и ничего не заподозрил, и Коннор, рассказывая о торговых путях, твердо решил не быть подлецом. Брат мог убить человека с легкостью — он уже делал это в прошлом, — но Коннор был не таким. Он хотел помочь.       — Левее на десять градусов! — крикнул Коннор, вытягивая руку со штурманским транспортиром и сверяясь по нему. Прибор был прост и сложен одновременно, разобраться с градусами и углами самостоятельно Коннор бы не смог, но после инструктажа чувствовал себя знатоком.       На борту Гэвин подскочил и схватился за сломанный гик, приподнимая с конца и силой собственных мускулов проворачивая его влево. Человек тяжело дышал, будто от кислородного голодания, но это было всего-то признаком усталости, Коннор понимал. Он хотел бы помочь Гэвину, но на борту от него никакого толку, гораздо полезнее он здесь, в воде, откуда чувствуется ветер и течение.       Надежно закрепленная шкаторина туго натягивалась под порывами юго-западного ветра, и к середине ночи яхта прошла двадцать с небольшим миль. Гэвин считал это успехом, но даже ему пришлось признать, что для плодотворной работы нужно иногда отдыхать.       — Потом продолжим, раз у тебя нет других дел. Ты б тоже отдохнул.       Коннор кивнул и положил транспортир на корму, где Гэвин сразу подхватил его и боком сунул в ящик для инструментов. Потом человек сел на нижнюю ступеньку; Коннору показалось, что он его рассматривает, но чужое внимание больше не беспокоило так, как вначале. Коннор к нему привык.       — Хорошая работа, Коннор, — Гэвин показал на пальцах жест, который здесь и сейчас не имел смысла: «Поднимаемся к поверхности». — Спасибо за помощь, за рыбу и вообще… Пока все идет классно, да? Дай пять.       Новым жестом Гэвина было «Оставайся на месте». Коннор подался назад и с недоумением посмотрел на раскрытую пятерню, выставленную в его сторону — Гэвин чего-то ждал и невозможно было понять, чего именно.       — Что?.. — человек озадаченно поднял брови. — Не можешь дать пять?       — Я не до конца это понял.       — Не умеешь давать пять? — догадался Гэвин, убрав наконец руку и рассмеявшись. — Это просто, я тебя сейчас научу. Сделай ладонь как я. Да не сжимай так пальцы, просто подними кисть. Обычно между пальцами есть небольшое расстояние, а ладонь напряжена не сильно, но немножко. Вот, отлично! — Коннор улыбнулся, довольный, что у него получается. — Теперь скажи «Гэвин, дай пять».       — Гэвин, дай пять.       Человек неожиданно потянулся вперед и хлопнул Коннора по руке ладонью. Не больно и даже не сильно, но пальцы все равно зазвенели, рука отдернулась сама собой, и Коннор сжал ее в кулак и сунул под воду.       — Не понравилось?       — Ну, было странно, — нехотя признался Коннор. — Что это означает?       — Это значит, что все здорово. Что все получается, но не просто так, а потому что мы команда. Ничего, еще пару раз, и ты войдешь во вкус.       Коннор по-прежнему считал это странным. Он знал сотню жестов, которые делались одной или двумя руками, и несколько сотен их комбинаций с движениями хвоста, но ни один из них не требовал физического контакта с собеседником. Уплывая под воду, чтобы пару часов поспать, Коннор то и дело поглядывал на ладонь, проверяя, все ли с ней в порядке: несмотря на воду и на расстояние он до сих пор ощущал чужое прикосновение.       Через несколько часов Коннор вернулся к яхте, вынырнул неподалеку и присмотрелся. Луна зашла за тучу, свет поступал лишь от бортовых огней, и пришлось обплыть нос яхты, чтобы убедиться — на ней никого нет. Гэвин, должно быть, еще спал; Коннор припоминал, что у людей другие биоритмы, им нужно больше времени. Что ж, это время Коннор может провести с пользой: например, проверить, что там к юго-западу, не предвидится ли буря и не появились ли корабли.       Большую часть пути Коннор проделывал под водой, ориентируясь на течение, но далеко от поверхности не уходя. Иногда всплывал и осматривался, позволяя случайной волне поднять себя повыше, а потом погружался снова. Он искал взглядом искусственный свет, вслушивался в звуки — где есть корабли, есть и чайки — и следил за вкусом воды.       Что-то появилось, когда он почти решил возвращаться. Совсем слабый привкус дизельного топлива, так что вначале не совсем понятно было, откуда именно он доносится. Коннору ощущение горечи на языке не нравилось, но сейчас это был хороший знак, так что он искал усерднее и наконец почувствовал судно с большим водоизмещением впереди. Появились и чайки, и наполовину утопленные в воде окурки, пара пустых жестянок; Коннор старался не обращать на них внимания хотя бы сейчас — у него тут дело.       У корабля была одна странность, которую Коннор не мог разгадать: его мотор не работал. По привкусу дизеля было понятно, что не так давно судно все-таки шло, но сейчас оно стояло в тишине и покое, и Коннор подумал — что, если люди покинули борт?       Коннор, немного помедлив в нерешительности, все-таки направился в сторону судна, чтобы посмотреть на него поближе.       Корабль ему не понравился. Грязные и ржавые борта, облепленная водорослями и мусором якорная цепь — сложилось ощущение, что судно простояло на рейде посреди океана несколько месяцев. Коннор вынырнул по левому борту, довольно далеко, чтобы рассмотреть темный силуэт судна — на носу и корме горело по одинокому проблесковому фонарю, кое-какой слабый свет подавался на одну из палуб. Зрение не позволяло Коннору разглядеть подробностей, так что он решил напоследок послушать, что делается внутри. Он нырнул и подплыл к борту, прижал под водой ладони к грубому металлу и закрыл глаза.       Сперва не было ничего. Потом отдало тонкой вибрацией, которая могла Коннору и почудиться. Он перебрался на другую сторону, проделал то же самое и получил похожий результат. Неудача расстроила его и озадачила, он не знал, что еще может предпринять, и уже собрался уплывать, как руками натолкнулся на почти невидимую в воде сеть.       Мелкие ячейки, металлические звенья на стыках, быстрое движение веревок и воды между ними. Коннор отдернул руки и взмахнул хвостом, направляясь назад и вниз, но сеть уже обступила его и врезалась в спину. Пространства становилось меньше, хвост, обхваченный уже снизу, подвернулся и сложился в два раза; Коннор развернулся вокруг себя и ухватил сеть руками — крепкая, не рвется.       Веревочная клеть, уходящая всеми углами куда-то вверх, медленно начала подниматься. Коннор забарахтался, вспенивая воду и ища выход, выпустил гребень, но даже его острая кромка не сумела разрезать веревку, а только изогнула несколько ближайших ячеек, образовав дыру, в которую не то что Коннор, но даже рука его не пролезла бы.       Он запаниковал. Сеть обхватывала туго, сжимала тело, вытягивала его наверх, как заурядную рыбешку, а Коннор беспорядочно метался, дергал за веревки, счесывая кожу на ладонях о металл звеньев, и проигрывал.       Среди вспененной и мутной от грязи воды Коннор ничего не видел, кроме собственных рук, но остро чувствовал спиной приближение поверхности, знаменующей для него смерть. О нет, его не убьют — он был наслышан о том, что люди могут сделать с пойманным тритоном, поэтому живо представлял операционный стол, яркий свет, десятки входящих под кожу игл. От воображаемых картин делалось тошно и страшно, Коннор рвался сильнее, заставляя сеть раскачиваться из стороны в сторону…       Его выдрало на поверхность. Тело тут же налилось весом, сеть сжалась еще туже, Коннор глянул вверх — его освещали двумя прожекторами, из-за которых он не видел своих пленителей. Но прекрасно слышал их грубые прокуренные голоса:       — Тащи, Мёрф, осторожнее, но быстрее, юркий, сука, как угорь!       — Подцепи вторым крюком, да осторожно, не проткни ублюдка!       Фоном скрипел металл по металлу — прокручивалось колесо лебедки где-то наверху.       Коннор никогда до сих пор не попадался. Брата однажды едва не поймали, но это было очень давно, еще до переселения в эту местность, которую до сих пор они считали полностью безопасной и пригодной для жизни. Что там брат говорил, нужно делать, если попал в сеть?..       На ярком галогеновом свету глаза слепли и слезились. Коннор выдохся, мышцы от напряжения болели; он понял, что сеть не разорвет — можно было пытаться разрезать ее гребнем, но времени на это не хватает. Тогда он посмотрел наверх, в место, где концы сети туго сходились к металлическому держателю: если и было у конструкции слабое место, то именно там.       Развернувшись удобнее и усевшись на собственный хвост, Коннор обеими руками схватился за мокрые веревки как можно ближе к держателю. Дернул раз, другой, третий, и под низкий матерный крик с палубы почувствовал, как волокна поддаются, разрываясь и растягиваясь от его усилий. Счесанные ладони саднили и резко покалывали болью, но Коннор не обращал внимания, когда на новых рывках налегал на веревки всем своим весом.       — Быстрее, Мёрф! Пабло принес дротики? Пабло, сукин сын, он вырывается!       Веревка поддалась. Сперва одна из них, потом соседняя, и Коннор почувствовал — это первый и единственный его шанс. Из последних сил он рванулся вверх и вперед, в образовавшуюся дыру, пролез в нее головой и руками, протащил плечи, тремя царапинами ободрав кожу снова, а затем выскользнул легко, но шумно — ударился о воду, оглушенный собственным успехом, взмахнул руками, загребая, наконец нырнул, устремляясь вперед и вниз и глотая грязную, но родную воду.       На втором глотке его прошило незнакомой до сих пор болью, прокатившейся от хвоста до самой макушки. Он чуть не захлебнулся, подался вперед, но за хвост что-то держало, раздирая острым концом чешую.       От боли Коннор растерялся, перестал думать. Паника парализовала его мышцы, он утратил чувство направления, потерял низ и верх, право и лево, но когда неведомая сила потащила его обратно, все встало на свои места.       Еще не конец.       Коннор развернулся. Короткий и тяжелый гарпун впился в хвост, держал крепко и надежно. Он был предназначен для китов и косаток, но не для тритона, у которого есть руки — Коннор сообразил это, подцепил рукоять и, сжавшись от нового оттенка боли, выдернул гарпун из себя, отталкивая и сразу уходя глубже.       Вода вокруг гудела и вибрировала, расступаясь перед Коннором; вскоре он понял, что эти звуки — просто шум его собственной крови в висках. По ощущениям отплыл он достаточно далеко, но даже несмотря на недостаток кислорода он не рисковал подниматься к поверхности. Было страшно и больно; кровь остановилась, но и рана, и царапины на спине, и содранные ладони пульсировали и саднили.       Коннор не привык к боли. В обычной жизни тритон не получает ранений — только если будет неосторожным и напорется на рыбу-ежа или проплывет слишком близко от острых коралловых рифов. Или встретится с людьми.       Парадоксально, но именно к человеку Коннор сейчас и направлялся — у него не было плана и цели, боль мешала ему думать, так что к яхте Гэвина он плыл автоматически, инстинктивно: оттуда он пришел, туда должен и вернуться.