Ни Сцилла, ни Харибда

      Когда Коннор не появился сразу после того, как Рид проснулся, Гэвин решил, что тот еще отдыхает. Восстанавливает силы, жрет водоросли, выколупывает из панцирей креветок и так далее: Гэвину было все равно, чем тритоны питаются. Освободившееся время он занял проверкой приборов и настройкой радио, думая о том, что отсутствие "Сциллы" давно зафиксировали в порту и наверняка начали поиски. Гэвину только и нужно, что подтолкнуть немного события, сделать шаг со своей стороны.       Когда еще через полтора часа среди волн Гэвин не обнаружил черноволосую макушку, он начал беспокоиться и подозревать одновременно. Что, если сраный окунь заманил его подальше в океан и бросил? Что, если с ним произошло несчастье? У Гэвина не оказалось ни единого предчувствия, которому он мог бы сейчас верить, так что он метался от рубки к лееру и высматривал Коннора то по одному борту, то по другому, и возвращался в полной уверенности, что просидит у радио следующие полчаса… но через пять минут снова вставал. Не сиделось.       К середине дня ожиданию пришел конец. Гэвин и так не значился в списке самых терпеливых, а сейчас на него давила необходимость бороться за жизнь, а подсознание хваталось за иллюзию действия: он развернул убранный на ночь парус, установил гик в более-менее подходящее положение и встал за штурвал. Идти по компасу несложно, главное поймать правильный ветер и не мешать яхте, дергая по сторонам руль.       «Сцилла» успела покрыть две мили на юг, когда Рид разобрал голос:       — Гэвин!       Зафиксировав штурвал, Рид взбежал по ступенькам на настил, а по настилу на нос. Оперся руками на релинг, вгляделся в волны, где на изрядном расстоянии от борта плавал Коннор, и крикнул в ответ:       — Что случилось? Тебя не было полдня!       — Останови яхту, Гэвин! — продолжал тритон звенящим на морском ветру голосом. — Срочно убирай парус!       Глотнув воздух, Коннор исчез под водой, так ничего и не объяснив. Гэвин заторможено попялился в волны, ожидая, потом выругался и пошел к мачте. Кто ему такой этот Коннор? Какого черта он должен слушаться дурацкого окуня?! Гэвина раздражало это слепое подчинение, но здравый смысл был силен, и именно им руководствовался Рид, когда закручивал ползун грота-шкота, чтобы быстрее спустить парус.       Боковым зрением он заметил, что штурвал, несмотря на фиксатор, провернулся в сторону, а еще через полминуты Коннор появился у кормы, зацепившись за нижнюю площадку руками.       — Где ты шлялся? — все еще возясь с такелажем, крикнул Гэвин. — Я думал, ты свалил, а меня оставил чайкам на растерзание. И почему мы должны тормозить — я сверял курс, иду правильно, небо вон даже чистое.       — Дело не в небе… Я был впереди, и там есть корабль. На нем плохие люди, Гэвин.       — Корабль? — Рид едва не бросил парус полусвернутым, услышав главную часть новости и начисто игнорируя второстепенную. — Корабль! Это ведь как раз то, что мне нужно, а я тут парус сворачиваю! Большой хоть? Чем больше судно, тем круче радио! До береговой наверняка добьет!       — Гэвин, ты меня не слушаешь! — голос Коннора стал звонче и злее, а брови, когда Рид глянул в его лицо, почти сошлись у переносицы. — На том корабле плохие люди.       Понятие «плохие люди» для Гэвина сейчас не имело смысла. В его положении люди делились на две категории — живые и мертвые, — и все, кто относился к числу первых, ему подходил. От нетерпения его пробило мелкой дрожью, нестерпимо захотелось домой, чтобы горячий душ и теплая постель, знакомая и безумно вкусная еда, телек с тупыми передачами, и пусть даже начальство звонит каждый день и спрашивает, не может ли Гэвин выйти сегодня, потому что в Департаменте мало сотрудников…       — Опиши, что за корабль! — крикнул Гэвин, все-таки заставляя себя закончить с парусом.       Коннор позади молчал и мялся, вода плескалась под его хвостом: Гэвин заметил, что впервые тритон выставил эту часть своего тела на обозрение, пускай и самый конец. Должно быть, он изрядно нервничал, допуская массу лишних чересчур быстрых и дерганных телодвижений, которых прежде Гэвин ни разу за ним не замечал.       Наконец стаксель плотным рулоном свернулся у мачты, и Гэвин, цепляясь за открепленные шкоты, перебрался на корму, к Коннору поближе. С такого расстояния он смог заметить не только явные признаки беспокойства, но и вторичные — тритон кусал губы и постоянно озирался, его лицо выдавало искренние переживания, и они читались так просто, что Гэвин залюбовался. С людьми такого не бывает.       — Ну так что, Коннор?..       — Плохие люди, — в третий раз повторил тритон, находя взглядом Гэвина и с ощутимым трудом удерживая его в фокусе. — Большое судно, стоит на рейде в нескольких часах отсюда. Думаю, что они прячутся, потому что на борту не было огней и… Гэвин, я знаю, как выглядят нормальные корабли, поверь. Я живу среди них.       По описанию у Гэвина сложился расплывчатый образ большой грузовой баржи, не более того. Он начал заводиться, но заставил себя не быть резким, по крайней мере, пока не разберется — не хватало еще собственным скотством отпугнуть единственного помощника. Мысленно сосчитав до пяти (до десяти не хватило терпения), Гэвин уточнил:       — Ты уверен, что это был не танкер?       — Я думаю, это был китобой.       Гэвин медленно кивнул. Китобой — это аргумент. Лет десять уже, как их объявили полностью вне закона, морякам запретили промышлять не только китовым жиром, но и морскими котиками: почти все их виды попали в Красную Книгу, несколько тысяч отправились в заповедники на берегах Гренландии, но китов так просто не обезопасить и не сохранить. А чем реже встречается животное, тем оно ценнее, и чем сложнее его достать, тем больше за него платят.       — Не знал, что в этих широтах есть киты, — миролюбивее прежнего проговорил Гэвин. — Как ты это понял?..       — По гарпуну.       Гэвин поднял бровь, присаживаясь на ступеньку, а Коннор в ответ упрямо поджал губы. Несколько долгих секунд они мерились силой взглядов, и, видимо, Рид победил, потому что тритон вдруг опустил ресницы и очень по-человечески вздохнул, а потом повернулся боком и… Из воды вдруг полез темный лоснящийся горб, напоминающий вязкую и тяжелую волну. Распрямился полностью, превратившись в длинный хвост, похожий больше не на рыбий, а на змеиный, только с короткими светлыми полосками то ли плавников, то ли гребня.       Коннор весь оказался на нижней площадке кормы и едва там поместился; яхта чуть накренилась назад — тритон был тяжелым. Конец его дважды неловко согнутого хвоста все равно уходил в воду, но Гэвин туда не смотрел, как не видел он ни удивительного серебристо-голубого отлива, ни мелко подогнанных друг к другу чешуек: взгляд утонул в рваной ране, достающей до белой кости.       Гэвин, повидавший на своем веку немало ранений, до сих пор не встречался с подобным. На ране запеклась серая корка соли, кое-где она просвечивала голубым, края расходились лоскутами; даже смотреть на это было немного больно.       Рид механически потянулся к ране рукой, но Коннор успел сжать пальцы на его запястье и тихо попросить:       — Не надо.       — Нужно осмотреть рану. У меня есть небольшой опыт.       — Доводилось лечить тритона? — Коннор горько улыбнулся и отпустил руку. — Я справлюсь сам. Это… не критично. Морская соль, некоторые виды водорослей и время — вот все, что мне нужно.       — Что произошло? — Гэвин проворно перехватил предплечье тритона и развернул его ладонь к себе. Коннор сжал пальцы, но сразу вздрогнул от боли и медленно расслабил ладонь, а потом Гэвин осторожно раскрыл ее, изучая счесаную о жесткие волокна кожу. — Ничего себе… синее.       — Да, — вздохнул Коннор. — Синяя кровь. Я подплыл слишком близко, думал, на корабле никого нет или они спят, но они не спали. Хотели меня поймать, я еле вырвался.       — Ты ужасно рисковал.       Гэвин отпустил руку Коннора, на душе стало мерзко. Почти незнакомый человек — ну ладно, существо — едва не погиб из-за него, плыть на юг теперь нельзя, ведь сталкиваться с китобоем опасно. Хорошо, если пройдут мимо, но если предположат, что одинокий пассажир хрупкой яхты догадался, что они такое… А когда узнают, что он еще и коп… Нетрудно представить, в каком виде Гэвин Рид отправится на дно Атлантического океана.       — Я могу помочь тебе, Коннор? — сейчас Гэвин должен был думать не о себе. Да, у него кончается пресная вода и практически нет пищи, но он продержится столько, сколько нужно. Он крепкий, не так-то просто прикончить его — если буря не смогла, то и у голода не получится. Он хотя бы не ранен.       — Поможешь, если останешься на месте. У тебя есть якорь?       — Даже два, но они слишком короткие, сорок основной, тридцать запасной.       — А штормовой?       Рид запнулся на полуслове, судорожно припоминая самый первый свой инструктаж и плавание. Штормовой якорь он видел и использовал только тогда, после этого все шло отлично и о наличии штормовика на борту Гэвин особенно не задумывался.       — Возможно, — он так и не смог решить и уклонился от ответа, — я должен поискать.       — Поищи и спускай его. Переждем эту ночь, а потом двинемся по дуге и ляжем на прежний курс.       — А что будешь делать ты?       Вопрос выбил Коннора из колеи. Он опустил голову и пристально осмотрел свои руки — Гэвин только в этот момент представил, как должны болеть его ладони, — потом развернул их и провел вдоль хвоста, еле-еле касаясь. Рану он не тронул, но взгляда с нее не сводил еще некоторое время, раздумывая и покусывая губы, пока наконец не решил:       — Отдохну и перестану совершать глупости. — Уголки его губ приподнялись. — Доведу тебя до места, где ты отправишь сигнал, и исчезну.       Гэвин тоже позволил себе улыбку:       — По рукам, напарник.             ***       К утру Коннор почувствовал себя одновременно и лучше, и паршивее. Спина уже почти не беспокоила, но с ладонями и хвостом он продолжал мучиться: стоило приложить небольшое усилие, как порезы на руках начинали саднить и кровоточить. Плавать так быстро и ловко, как прежде, он тоже пока не мог, чтобы не тревожить задетые гарпуном продольные мышцы, а это значило никакой вкусной еды в ближайшие недели. Есть придется то, что подвернется.       Намного хуже боли был страх. Осознание произошедшего дошло до Коннора с опозданием: это люди хотели поймать его, они его ранили. Такие же люди, как Гэвин.       Но, возражал он самому себе, Гэвин выглядел огорченным и хотел помочь. Гэвин не опасен. И тут же настаивал: стоит Гэвину оказаться в безопасности, как он первый снарядит экспедицию на поиски тритонов! Он ведь знает теперь, где они живут!       Долго в нем боролись страх и здравомыслие, пока Коннор не устал от противостояния. Кое-как выспавшись и подкрепившись, он вернулся к яхте, соблюдая всю возможную осторожность: проверил течение и воду вокруг, потом поднялся к поверхности как можно дальше и осмотрелся, и только тогда вынырнул на привычном месте у кормы.       Гэвин уже ждал его, но вместо вопросов о ветре или шторме спросил:       — Как поживает хвост?       Коннор слегка приподнял хвост, демонстрируя увеличившийся слой соли поверх раны. Внимание человека стало приятной неожиданностью, но надолго останавливаться на личных проблемах Коннор не хотел — он четко решил свести общение к минимуму, чтобы в будущем себя обезопасить. Нельзя дать человеку узнать себя, чтобы он не смог заинтересоваться.       — Вчера ты продвинулся немного на юг, поэтому сегодня постараемся взять западнее, ладно? Сначала я поверну перо, потом вместе поставим парус.       Новый день обещал быть погожим. По небу бесконечной вереницей проходили облака, стоящие так высоко, что любому было понятно — дождем они не грозят. Ветер к полудню усилился, но дул в подходящем направлении, и «Сцилла» проворно двигалась туда, куда было нужно. Коннор вначале контролировал ее ход издали, но потом устал все время держаться на плаву и пристроился к излюбленной площадке на корме, не забираясь на нее полностью, но опираясь руками.       Разговаривать с Гэвином он не собирался, но тот ничего не знал об этих планах и задавал вопросы, которые заставляли Коннора чувствовать себя окруженным вниманием, хотя сами по себе были элементарными, если не смешными:       — А тебе никогда не хотелось ходить по земле, как люди? Тритоны лишены стольких вещей, что подумать страшно.       — А тебе не хотелось никогда плавать под водой?       — Ну, может быть, только пару раз, для интереса.       — И мне вот тоже, — Коннор улыбнулся, склоняя голову вправо. — Я не чувствую себя чего-то лишенным.       — Но люди хотя бы могут погружаться с аквалангом.       — Это не то же самое, Гэвин. Все равно что я могу забраться на яхту, или, например, на берег или причал.       — Черт, это так необычно, — признался человек, поскребывая пальцами бороду. — Тебе, наверное, эти вопросы кажутся тупыми. Но я никогда не встречал русалку и не думал даже, что придется. Хвост этот, он просто огромный! Ты видел когда-то наши картинки с русалками?       — С тритонами, — поправил Коннор.       — Да-да, тритонами. Не видел, значит? Обычно там дамочка с рыбьим хвостом. Половина сверху, половина снизу. Сверху вот прямо как ты, по пояс, а потом столько же хвоста, а у тебя тут в три раза больше! Или в четыре. Ты как угорь, не как рыба!       — Это человеческий способ делать комплименты?       — Я полностью серьезен! — Гэвин подался назад, как будто обидевшись, но сразу вернулся в прежнюю позу и оперся локтями о колени. — Можно потрогать?       — Что?.. — недоуменно переспросил Коннор.       — Ну, хвост твой.       Коннор нахмурился и замолчал. Он не собирался разговаривать с человеком и не хотел обсуждать с ним тритонов или самого себя, но его интерес и восторг были такими искренними, что Коннор не удержался. Позволять к себе прикасаться он, тем не менее, не хотел: не любил прикосновения, и вчера не испытал к ним отвращения только потому, что было больно и страшно.       — Я… не думаю, что это хорошая идея.       — Почему? — Гэвин тактичного отказа понять не сумел. — Я только слегка коснусь, не сделаю тебе больно. Даже не близко к ране.       Обведя губы языком, Коннор опустил голову. Придется отказывать в куда более грубой, категоричной форме, раз по-простому ничего не вышло, но произнести ничего он не успел — Гэвин издал понимающий выдох и сказал:       — Или это потому, что у вас не принято это вот? Вы там друг друга не лапаете и все такое?       — Нет, мы прикасаемся, конечно, со всеми бывает. Но я не уверен, я не хотел бы, если только…       — Что?..       — Если только ты дашь мне потрогать тоже.       Гэвин озадаченно глянул Коннору в лицо, потом медленно перевел взгляд на свои колени, и Коннор, опережая неправильные выводы, которые вот-вот должны были сформироваться в его голове, объяснил:       — Я говорю о волосах на лице.       — Ах черт. Ты про бороду!.. — облегченно воскликнул человек. — А я уже подумал…       — О ногах?       — Да не совсем, — уклончиво ответил Гэвин. — Короче, хочешь потрогать бороду — так сразу бы и сказал, это вообще без базара. В обмен на хвост, конечно. Все честно, я считаю. Могу быть первым, если ты стесняешься.       У Коннора закрались прозрачные подозрения, но подвести под них основания он не успел, ведь Гэвин уверенно потянулся головой вперед, подставляя заросшее щетиной лицо и даже закрыв глаза. Упускать возможность Коннор не стал. Он осторожно дотронулся до подбородка человека, и пальцы укололись о жесткие волосы, но не больно, а необычно и немного щекотно. Потом он провел вдоль линии челюсти, по щеке, вернулся обратно и отдернул руку из-за того, что Гэвин заговорил:       — Смелее, Кон, я не Джоконда. Это всего лишь щетина.       — Откуда она берется?       Коннор вернул руку и прижал пальцы сильнее. Под волосами наконец почувствовал теплую кожу, и продолжил гладить, наслаждаясь новым для себя ощущением, которое вряд ли когда-то удастся получить опять.       — Сама вырастает. Брить надо, иначе появится длинная борода. Многие мужчины бреются каждый день, а я обычно пропускаю, или там на ночь, когда не лень. И это не все места, где есть волосы.       — Еще на голове?       — Нет, на груди и кое-где еще.       — Где?       — О, Коннор. — Гэвин открыл глаза. — На руках, на ногах… — Он сдвинул к локтю рукав кофты, показывая предплечье, и Коннор дотронулся уже до него, изучая темные волоски, растущие совсем не так густо, как на лице. — И еще в паху.       Коннор понятливо кивнул, отпустил руку и осторожно приподнял штанину Гэвина, изучая его ногу так же пристально, как до того лицо и предплечье. Закончив, он потянулся к ремню на поясе человека, но тот аккуратно перехватил его запястья, не позволяя.       — Это будет уже лишнее. Просто поверь, что там все примерно так же.       — Ладно. — Коннор согласился, понимая, что договаривались они только на лицо, а руки и ноги и так в уговор не входили. — Твои волосы очень интересные.       — Не сомневаюсь. — Лицо человека расчертила широкая ухмылка, но она не показалась Коннору опасной. — Твоя очередь.       Коннору было не очень удобно забираться на площадку из-за того, что болели руки, поэтому он подтянулся на локтях, медленно согнул хвост, проверяя, чтобы рана была в порядке, и устроил ровно половину его рядом с собой. Для него в хвосте не было ничего интересного — обычная длина, заурядная расцветка, но то, какими глазами смотрел Гэвин, заставляло сердце биться быстрее. И неясно пока — от страха или от удовольствия.       — Вау…       Вначале человек ничего не трогал. Просто смотрел, и Коннор следил за его взглядом — он начал от живота, где кожа становилась тверже и делилась на отдельные чешуйки, а потом на их плотные ряды, и вниз, к первым гребешкам на бедрах и к местам, где цвет с темно-серого менялся на голубоватый.       Потом подрагивающие пальцы дотронулись до чешуи. Коннор в первый момент подобрался, напрягая мышцы, но быстро расслабился — Гэвин касался невесомо, как гибкая водоросль, вел пальцами поверху, не пытаясь подцепить край чешуи. Пожалуй, это было даже приятно. Было бы приятно, поправил себя Коннор, если бы рядом сидел не человек, а другой тритон.       — Ты такой теплый, — неожиданно признался Гэвин. — Я думал, будешь как рыба, а ты… теплый. Ничего, если я потрогаю вот это?       — Это малый гребень. Можешь потрогать.       Гэвин так и сделал. Его лицо отобразило странную эмоцию, Коннор долго думал над ее названием, а потом все-таки определил — трепет.       — Ты невероятное существо, — убирая руку, подытожил Гэвин. — Просто… невероятное.       Он глубоко вдохнул, зажмурил глаза и открыл их, словно одергивая самого себя:       — Надо проверить, как там курс. И радио. И вообще.       По мнению Коннора то, как поспешно Гэвин вскочил и скрылся в рубке, выглядело как побег. Не понимал он главного — от чего именно человек хотел скрыться.             ***       Везения с ветром казалось Гэвину достаточным, но с приборами у него по-прежнему не ладилось. Можно было построить курс и узнать точное направление, но подать сигнал через спутник он уже совсем отчаялся, а радио по-прежнему улавливало вокруг только белый шум. Несколько раз, правда, сквозь него пробивались обрывки слов, искаженные расстоянием, и ритмичный писк, но контакт обрывался слишком быстро.       Окрыленный успехом и воодушевленный откровенностью Коннора, Гэвин к вечеру снова вернулся в привычное состояние. Усталость, дефицит пищи и воды, постоянная качка и пустой горизонт: все это влияло на его настроение, и стоило солнцу исчезнуть, как в голову полезли неприятные мысли. В большинстве своем они были о смерти. О том, что Гэвина здесь никто и никогда не найдет, а его друзья и коллеги не узнают, что с ним случилось. Что он так и не сможет добиться звания лейтенанта, не вытряхнет из города наркокартель, не простит родителей. Список всевозможных «не» Гэвин мог продолжать еще долго, но хватило и его начала для того, чтобы замкнуться и ссутулиться, предаваясь отчаянию.       — Гэвин, ты еще не устал? Пора убирать парус?       Коннор был где-то по правому борту, но Рид поленился вставать с настила и ответил, даже не поворачивая туда головы:       — Я по жизни устал, — над вторым вопросом он задумался, но так и не решил, хочет ли спать. Парус, как ему начало казаться, ничего не дает. «Сцилла» движется куда-то, но нет ни суши, ни кораблей, ни спасателей. Все это бесполезно.       — А парус? — настаивал Коннор.       — Пусть еще постоит.       Сейчас Гэвин был в таком состоянии, что мог оставить поднятый парус на всю ночь без присмотра. Ничего ему не сделается, а хуже, чем есть сейчас, все равно не будет.       — Ты плохо себя чувствуешь? — голос тритона донесся от кормы. — Нужна еще пища?       — Все в порядке.       При упоминании пищи Рид поморщился: есть хотелось со страшной силой, но только не рыбу! Сегодня Коннор уже поймал одну, не очень большую, и Гэвин еле впихнул в себя пару кусков. Вряд ли там набралось хотя бы сто грамм или пятьдесят калорий. Что уж говорить о тех двух тысячах, которые нормальному мужчине положены в день…       — Гэвин?       Пришлось разворачиваться. Коннор в полутьме здорово напоминал мертвеца — белая кожа, поблескивающие стеклянно глаза, — и поэтому гармонировал с настроением Гэвина.       — Ты не замерзаешь в воде?       — Я могу регулировать температуру тела.       — А откуда ты знаешь человеческий язык?       — Мы общаемся на нем, когда не используем жесты. Я не понимаю твое состояние… ты умираешь?       Это заставило Гэвина тщательнее прислушаться к своему организму, который хоть и чувствовал себя отвратительно, но до предсмертных конвульсий пока не дошел. Нет, голод сперва измучает его как следует, а уже потом убьет, вот как все будет… никакого быстрого избавления тебе, Гэвин Рид.       — Жизнь — это вообще постепенное умирание. Мне вот стало интересно, — Гэвин немного оживился, поворачиваясь в сторону Коннора побольше, — что ты сделаешь, если я здесь умру?       — Наверное… — Коннор начал, и сразу затих, раздумывая. Гэвин попытался влезть в его шкуру и представить себе ситуацию, в которой он тритон и болтается в воде рядом с яхтой, а на ней труп. Пожалуй, он полез бы изучить тело, обшарил карманы, осмотрел палубу и каюты… В общем, действовал бы так же, как любой нормальный детектив, только с огромным хвостом вместо ног.       — Не знаешь? — поторопил Гэвин, закончив играть с воображением.       — Мне неприятно об этом думать. Я не хочу, чтобы ты умирал, ладно? Поэтому давай не будем убирать парус.       Это были самые искренние и приятные слова, которые Гэвин слышал за последние несколько лет жизни. В груди потеплело, пока он смотрел на Коннора, захотелось обнять его в благодарность просто потому, что сказать «спасибо» Гэвин правильно не умел, и одновременно проклюнулась жалость к себе: ну что за человек, которому лучшие слова говорит морской тритон, толком с ним не знакомый?       Потому Коннор это и сказал, тут же понял Рид. Узнай он Гэвина лучше, немедленно забрал бы слова обратно.       — Ладно, окунь, — Гэвин тяжело поднялся на ноги, отмечая, что голова стала кружиться. Такого не бывало с ним со времен эпидемии гриппа в тридцать шестом году, и значило это, что дела идут скверно. — Давай посмотрим, что у нас с курсом.       Проверяя приборы, Гэвин ощущал себя как еще одно бортовое устройство с севшей батарейкой. Он двигался медленней обычного, видеть стал хуже, из памяти выпали термины, которые раньше он хорошо знал. Глядя на один из электронных механизмов в рубке, Рид хмурил брови и силился припомнить, что это такое и для чего нужно, но не мог. Знал, но забыл, как часто он говорил экзаменатору в колледже; вот только тогда все это было забавно, а теперь — страшно.       Упустил из виду штормовой якорь, теперь не может дать название аппарату, а что будет дальше? Не сумеет воспользоваться радио?..       Для проверки Гэвин снял рацию и вжал кнопку в корпус, одновременно начиная перещелкивать каналы с самого первого:       — Приём, яхта «Сцилла» передает сигнал бедствия, кто-нибудь слышит меня? Тридцать два северной, семьдесят восемь западной, приём.       И снова, и снова, и снова, на все тридцать четыре канала, пока не начинал заплетаться язык и болеть палец, переключающий кнопки. К концу сеанса Гэвин чувствовал себя выжатым досуха, как послушник после изнуряющей молитвы невидимому и жестокому божеству.             ***       — Что ты будешь делать, когда вернешься домой?       Коннор смотрел на Гэвина, который в лучах утреннего солнца выглядел не так утомленно и измученно, как ночью, и чуть-чуть улыбался. Только что человек закончил описывать свой город и квартиру, и Коннор понял, от какой тесноты и суеты тот убегал в океан каждое лето. Если бы ему пришлось ежедневно видеться с братьями, он сделал бы точно так же.       — Прям вот домой… — Гэвин лежал на настиле, вытянувшись во весь рост, ногами к носу яхты, а головой к корме и Коннору. — Приму теплый душ, выброшу всю эту одежду. Что-нибудь съем, выпью чай с сахаром… У меня там есть печенье в жестянке, оно не портится, а еще в морозилке всяких полуфабрикатов полно, их по-быстрому можно пожарить, или даже в микроволновку сунуть на пять минут. А потом буду спать целый день, на нормальной кровати, знаешь… Кажется, что не усну, если качать не будет, как тут на волнах, но на самом деле вырублюсь моментально, можешь мне поверить.       — И все?       — А что еще? — удивился Гэвин. — Может, в твиттер напишу… «Утритесь, мудаки, я выжил». Ну и телефон поставлю на зарядку.       — Ты не станешь рассказывать про меня?       Человек выдержал паузу, задумчиво пожевал губы, подцепляя зубами тонкую светлую корочку на нижней. Коннор следил за этим внимательно и пристально, но взгляд все равно соскользнул к подбородку, покрытому щетиной — эти короткие жесткие волосы никак не давали ему покоя.       — Не задумывался. Скорее нет. Вы же типа скрываетесь.       — Да.       — Понимаю. Не хочу тебя подставлять, Кон. Ну да не беспокойся, если бы я даже стал о тебе говорить, никто бы мне не поверил.       — Почему это? — Коннор ощутил некую обиду, для него это звучало с оттенком пренебрежения, который сам Гэвин вряд ли имел в виду.       — Да потому что мир такой. Можно кричать о чем угодно, но пока нет доказательств, никто не станет тебя слушать. Всем нужны аргументированные факты, вот такая херня.       — А давно она такая?       — Тридцать пять лет минимум.       Коннор улыбнулся, догадавшись:       — А тебе и есть тридцать пять?       — Так точно. А ты что будешь делать, когда вернешься?       Попытаюсь придумать, как скрыть рану от брата, подумал Коннор. От встречного вопроса он сник, снова начал разглядывать белесые линии на ладонях. На шрамы они не походили и вскоре обещали сойти, но с хвостом, Коннор знал, все намного серьезнее. Рано или поздно брат увидит, начнет задавать вопросы, поэтому лучше приготовить жизнеспособную версию заранее.       — Тоже отдыхать. Мы сейчас с тобой похожи. — Он с трудом удержался от вздоха. — Пора проверить радио, Гэвин.       — Ладно…       Коннор из-под ресниц наблюдал за тем, как человек медленно и неловко поднимается, разминает плечи и руки, потом поясницу, как обходит штурвал и идет к рубке, и спускается потом вниз, не закрывая за собой дверь. На рассвете Коннор проверил территорию вокруг и увидел большое судно; наученный опытом, он не подплывал ближе, но следил издали, и вскоре заметил красно-желтый вертолет, летящий с востока и садящийся прямо на верхнюю палубу.       Он не сказал ничего Гэвину, но и так знал, что именно сегодня тот наконец осуществит мечту и попадет домой.       Приподнявшись на локтях, Коннор прислушался к его голосу из рубки:       — Приём, яхта «Сцилла» передает сигнал бедствия, — заученно твердил он, — кто-нибудь слышит меня? Тридцать два северной, семьдесят девять западной, приём.       В ответ зашипел динамик, и Коннор с трудом разобрал покрывающие расстояние слова:       — Приём, «Сцилла», борт восемнадцать-ноль-девять. «Сцилла», дайте координаты по геоточке, приём.       Коннор закрыл глаза, но продолжил слушать.       — Приём, борт восемнадцать-ноль-девять, даю точные координаты…       Гэвин диктовал набор цифр, для Коннора не значащий ничего, кроме главного: совсем скоро он погрузится в воду и больше никогда не увидит ни эту яхту, ни человека. Он не должен грустить, Гэвин не принадлежит морскому миру, тут ему не место, да и Коннор не создан для общения с людьми, но…       — Коннор! У нас получилось!       Он был таким радостным, когда вернулся, таким полным жизни и посвежевшим, что Коннор смог улыбнуться искренне, и тоже ощутил часть этого счастья, горящего внутри Гэвина.       — Я слышал, — опередил его рассказ Коннор. — Значит, они скоро заберут тебя.       — Это вертолет. Вряд ли им понадобится больше минуты. А «Сциллу» возьмут потом на буксир, так что она будет в порядке. Черт, я давно так не радовался, наверное, со дня концерта «Enemies» в Чикаго!       Коннор не знал, что сказать, поэтому промолчал, но этой паузы Гэвин не заметил:       — Кон, ты понимаешь в координатах?       — Э…       — Я имею в виду, ты сможешь найти это место?       — Конечно, — Коннор ответил с легким удивлением. Он уже держался за площадку только ладонями, высматривал в небе вертолет и готовился в любой момент нырнуть, лишь бы не заметили.       — Супер! Отлично! Встретимся тогда здесь через месяц! Мы были крутой командой, Коннор, дай пять!       — Э, Гэвин… — Коннор автоматически хлопнул по подставленной ладони присевшего рядом человека, но выглядел он обескураженным и совсем не воодушевленным. — Я думаю, это плохая идея. Ты не справился с яхтой, нужна команда, а других людей я не хочу знать, мне нельзя.       — Брось, Коннор, все будет отлично. Через месяц, понял?       — Гэвин, нет, — Коннору хотелось бы звучать тверже, но он услышал ритмичный рокот в небесах и забеспокоился. — Я не приплыву.       — Через месяц, — в последний раз повторил человек и задрал к небу голову. — Все, Кон, сваливай! Место только запомни и прячься!       Коннору хотелось попрощаться, но он, подгоняемый Гэвином, беззвучно исчез в темных водах океана, ушел на несколько метров вниз и еще некоторое время смотрел на днище яхты. Он увидел смутную тень вертолета, зависшего где-то над «Сциллой», а потом эта тень растаяла, и Коннор понял — наверху больше никого нет.       Он не поднялся, чтобы проверить, просто развернулся и поплыл домой, и в голове было пусто и отчего-то тяжело.