Ни Сцилла, ни Харибда

      Прошло полчаса. Гэвин сидел на куче водорослей, накрытой рыболовной сетью, и больше даже не смотрел в сторону акваланга. Тридцати минут более чем достаточно, чтобы убедиться в сложности его устройства. Проверить целостность трубок и легочного аппарата оказалось легко, но что там внутри — неизвестно. Ни разбирать аппарат, ни обследовать рычаги и стабилизатор давления Рид не умел, он просто закрыл все туго поддающиеся вентили, открепил трубки, а потом вернул обратно и попробовал еще раз.       Нырять в воду снова было страшновато, но в основном Гэвин ощущал только одно — обреченное чувство усталости. Он опустил голову под воду, вдохнул ртом осторожно и медленно, и вынырнул сразу, как только почувствовал знакомый вкус соленого.       Один из компонентов акваланга пропускал воду. Рид не специалист, ему не под силу решить проблему. Может быть, из-за неисправности в баллонах больше нет ни грамма сжатого воздуха: Гэвин понятия не имел, как это проверить.       — Мы что-нибудь придумаем, — без лишней уверенности обещал Коннор; его хвост взбивал брызги за спиной из-за того, как неподдельно тритон нервничал.       Гэвину тоже впору было начать волноваться, а он оттягивал резиновый ремешок часов без единой дельной мысли в голове. Только воспоминания приходили ему на ум — о том, например, как хорошо было на потерявшей управление яхте, когда он мог видеть небо над головой, ставить парус и пытаться настраивать радио. В дайверских часах нет спутникового модуля, потому что он там не нужен. Никто не предполагает, что водолаз заплывет в чертову пещеру, откуда не сможет выбраться.       Подняв голову, Гэвин увидел карабкающееся по скале пятно солнечного света. Форма его напоминала угловатую шестеренку, сдавленную сверху и снизу, размытые края и размер вселяли надежду — может быть, получится выбраться через разлом. Если так, Рид потом как-нибудь спустится уже с той стороны, доберется до яхты и единственной проблемой станет то, какую сумму придется заплатить за утраченный акваланг.       Коннор догадался о его мыслях, вылез из воды на камень и виновато тронул Гэвина за ногу.       — Тебе может пригодиться веревка. Жаль, что я никак не могу закрепить ее там, наверху…       Край расщелины из пещеры не был виден, его загораживала почти отвесная скала с вертикальными полосами каменных наслоений. Гэвин пристально рассматривал эту породу — соль, старые и сухие водоросли, птичий помет, — и прикидывал, каково будет по ним подниматься. Он не занимался скалолазанием, но знал, как правильно крепить веревку, да и готов был пробовать что угодно, лишь бы использовать шанс.       — Прости меня.       На тихий голос Коннора Гэвин обернулся не сразу. Обвинять тритона в произошедшем — последнее дело, ведь Гэвин взрослый мужчина, он сам принимал решение сюда плыть, он, получается, и виноват. Но рассуждать настолько рационально не получалось, в мыслях творился кошмар: если бы не Коннор, думал Рид, все было бы в порядке. Чертова пещера, чертовы ракушки, смотреть тут даже не на что! Не стоило оно того. Смерти не стоило!       — Гэвин.       — Нормально все, Кон. Судьба у меня такая, проёбываться посреди моря. Первый раз выбрался, и сейчас выберусь, не ссы.       Чтобы движения ничего не стесняло, Гэвин снял гидрокостюм, оставшись босиком и в нижнем белье. Тут же начал мерзнуть, но заставил себя не обращать внимания — температура все равно не опустится настолько, чтобы это сказалось на организме хуже, чем заточение в пещере, верно?       Веревка, которую Коннор давным-давно выловил со дна, длиной оказалась всего пять метров, но сеть добавила столько же после того, как они вдвоем выбрали из нее все водоросли и распутали узлы. Связав все вместе, Гэвин прикинул, что вполне мог бы справиться, как справился бы на его месте любой герой современного боевика.       Что ж, Риду всегда хотелось почувствовать себя героем. Может быть, ради этого он и пошел в полицию.       — Я могу как-нибудь помочь?       По несчастному лицу Коннора было ясно, что он хорошо понимает, что не может. Даже яхту толкать ему было легче, чем хоть что-нибудь придумать сейчас, но Гэвин уже полностью увлекся предстоящим делом, так что на обиду и обвинения у него не оставалось времени.       — Я полезу наверх, — он начал наматывать веревку вокруг левой руки. — Я в этом не мастер, так что если ты сможешь остаться внизу и подстраховывать, буду благодарен.       — Конечно, Гэвин! — Коннор обрадовался возможности сделать хоть что-то и стал выползать на каменную площадку, двигаясь будто змея.       Совсем скоро он занял почти все свободное пространство, а Гэвин начал ступать между острыми камнями, пока вплотную не подобрался к уходящей вверх скале. Она поднималась местами вертикально, а местами под углом, опасно нависая над головой Гэвина, но Рид видел точку, где у скалы зиял разлом и где должна была начинаться расщелина. Оттуда его отделяло каких-то четыре метра — мелочь, если по правде. Немногим больше чем два гэвиновых роста.       С третьей попытки удалось закинуть привязанную к веревке сеть так, чтобы каменные сколы угодили между ячейками. Спорная надежность, но Гэвин дернул несколько раз на себя и рассудил, что это лучше, чем вообще без страховки. На него посыпалось каменное крошево и пыль, но больших обломков не было, а скала выглядела чертовски крепкой. Восемьдесят килограмм точно выдержит.       Схватившись за веревку обеими руками, Гэвин уперся босой ступней в скалу и на пробу оторвал от земли вторую ногу. От сильного натяжения волокна чуть скрипнули, у Рида появилось такое чувство, как бывает у заядлого игрока в покер, когда он пошел ва-банк и вот-вот увидит чужие карты. В таких играх люди лишаются состояния, а ощущается это так, будто теряют целые жизни. У Гэвина подобное бывало, когда задержание шло не по плану или случалась перестрелка, к которой он не был готов.       Но при задержании и во время перестрелки он был на работе. Имел при себе как минимум оружие, как максимум — бронежилет. Не сравнить с плавками, древней веревкой и напарником в образе длиннохвостого окуня, конечно.       Первые небольшие шаги дались с трудом. Руки еще не привыкли удерживать полный вес, мышцы чрезмерно напрягались от странного положения тела. Неровности на камне кололи ноги, а скрип веревки то ли чудился, то ли по-настоящему звучал откуда-то сверху — голову Гэвин не поднимал, чтобы не потерять концентрацию.       Вниз смотреть ему тоже не хотелось, но частично он все-таки видел, что с каждым новым шажком по отвесной скале камни внизу становятся все острее и острее. Среди них темной лентой маячил хвост Коннора и бледным пятном выделялись его торс и лицо.       Наверняка он волнуется, подумал Гэвин, прикусывая губу. Вон как проебался.       На следующем шаге он перехватил веревку удобнее, нагрузка перераспредилилась и волокна затрещали уже громче и надрывнее. Гэвин вспомнил, что эта вещь дохрена лет могла пролежать на дне, прежде чем тритон нашел ее и выловил. Вряд ли морская вода пошла фиговине на пользу — канаты для кораблей делались надежными и покрывались десятком водостойких веществ, но время переваривает и не такое.       Когда Рид в следующий раз переставил руку выше, веревка оборвалась. Звук походил на лопнувшую струну; на миг тело застыло в невесомости — или сложилось такое ощущение, — а потом вниз рухнуло сперва сердце Гэвина, а потом и он сам, все еще механически сжимающий в пальцах двойное плетение.       Он ударился до звенящей боли в спине и пояснице и до острой, изматывающей — в ногах. Зажмурился инстинктивно, перестал дышать, пока вдруг не понял, что живой, и что болит совсем не так, как если бы в самом деле пострадал.       — Ты в порядке?       Сверху на нем валялась бесполезная веревка — это то, что Гэвин увидел в первую очередь. Оборвалась она под узлом, в месте, где крепилась к сети, и это значило, что сама сеть осталась наверху, для Гэвина навсегда утраченная. Стоило огорчиться на этот счет, но Рид не стал, наконец осознав, что не разбил башку о камни потому, что упал не на них, а на тритоний хвост.       Прямиком Коннору в руки.       — А ты? — Гэвин привстал, стараясь не сильно опираться об и так пострадавшего тритона, и обернулся. — Если бы не ты, я бы точно башку разбил.       — Если бы не я, ты бы здесь не оказался.       Коннор был еще бледнее обычного. Гэвин, еле отыскав место, свободное от колец его хвоста, поднялся на ноги и глянул вверх, чтобы убедиться — до сети он не достанет. Значит, и от веревки толку нет: даже не вздернуться на ней, ведь не на чем закрепить.       — Попробую так.       — Без… ничего?       — Ага. — Гэвин готов был на это, лишь бы не терять времени. Знал, что стоит допустить хотя бы мысль о том, что он не способен о себе позаботиться, как руки опустятся и поднять их в следующий раз будет куда сложнее.       Рид боялся остаться здесь и умереть, но еще он боялся своей беспомощности.       — Будь осторожным. Я поймаю, если упадешь.             ***       Надежды на то, что с первым неудачным опытом Гэвин бросит попытки взобраться вверх по скале, не оправдались. После обрыва веревки человек еще трижды пытался покорить отвесной склон, цепляясь пальцами за небольшие уступы и вжимаясь в камень грудью. И трижды он срывался, неловко падая — Коннор успевал ловить его, так что боль накапливалась только в самолюбии Гэвина… и еще в хвосте Коннора, где рана от гарпуна постоянно ныла, растревоженная нагрузкой.       На третий раз Гэвин ободрал о недружелюбный камень ладони и колени, но все равно захотел продолжить, и тогда Коннор не выдержал.       — Тебе нужна передышка, — строго сказал он, обвивая кольцом лодыжку, а потом бедро Гэвина. Чуть-чуть потянув, тритон усадил его на себя, поближе к основанию хвоста, где вес человека не причинил бы неудобств, и продолжил: — Посмотри на свои ладони. Сейчас ты и на полметра не поднимешься.       Гэвин устало глянул на запятнанные кровью и пылью пальцы, и Коннор поддержал его руки своими, тоже рассматривая. Он знал, что внутри людей течет алая жидкость, а не синяя, но никогда ее не видел так близко — кровь казалась яркой, как драгоценный рубин, и удивительно живой. Коннор наклонил голову и провел у края ладони человека языком, пробуя, какая эта кровь на вкус, и ощутил хорошо знакомый солоноватый оттенок.       — Красное море, — он улыбнулся, опуская руки. — Пожалуйста, отдохни. Ты проголодался? Я могу поймать тебе рыбу.       Лицо Гэвина скривилось в отвращении:       — Снова…       — Яхта совсем рядом, — сообразил Коннор. — Могу попробовать забрать с нее твою еду.       Человек задумался, но по тому, как дернулся его кадык, Коннор определил, что мысль попала в цель. И самое главное — он вправду мог попытаться. Однажды он уже почти забрался на палубу «Сциллы», и хотя видел, что спуск в каюту довольно узкий, но все равно считал, что попасть внутрь у него получится. Ради Гэвина он готов был попытаться, оставалось получить согласие.       — Так тупо, — неожиданно фыркнул Гэвин, — что ты можешь попасть на мою яхту, а я нет. И она вроде бы так близко, а… — он вздохнул и замолчал, глаза закрылись. Коннор не отвлекал его, давая время, но в знак поддержки сильнее затянул теплое чешуйчатое кольцо вокруг его ног. Человек в ответ на это улыбнулся: — Вмерзну в скалу, пока тебя не будет.       — Значит, ты согласен?       — Все, лишь бы не рыба, Кон. Там есть пластиковый бутыль с пресной водой, белый с красной крышкой, захвати его. Спустишься по палубе вниз, каюта спереди, но еда налево. Там типа кухня. Ты узнаешь еду, не зря я тебя ею кормил, а? А справа будет рубка… Посмотри, можешь ли ты туда попасть.       — Там радио?       — Оно.       — Понял. Научи меня им пользоваться!       — Научу, если ты сможешь туда попасть.       — Как оно выглядит?       Гэвин нахмурился, сделал ладонями такой жест, будто старался вылепить прямоугольник из воздуха:       — Большое, оно встроено в стенку, там есть тумблеры, переключатели, а еще можно выдвинуть длинную антенну. В рубке установлены и другие приборы, но я объясню все потом.       — Хорошо. Тогда я плыву?       — Давай уже.       — Ты не по-настоящему вмерзнешь в скалу?       — Нет, я костюм надену и буду тут делать согревающую гимнастику… Кстати, там в холодильнике стеклянная бутылка есть…       — Алкоголь, — кивнул Коннор. — Я понял. Вернусь очень быстро.       На прощание переливчатый хвост сжал Гэвина сильнее, и тот улыбнулся, поднимаясь и не мешая кольцам распрямляться, а Коннору с тихим всплеском проваливаться в воду. Перед тем как окончательно исчезнуть, тритон пристально посмотрел на стоящего в полный рост Гэвина и махнул ему рукой.       По дороге Коннор заставлял себя не очень торопиться, чтобы из-за спешки не перепутать ответвление подводных путей, и поэтому к яхте добрался, когда солнце касалось краем горизонта. Поднялся вначале на низкую заднюю площадку, потом, в обход штурвала, на палубу. Судно было маленьким, не предназначенным для того, чтобы по нему с комфортом передвигался тритон, но Коннор нашел ступеньки — тот самый спуск, о котором говорил Гэвин, — и даже смог ими воспользоваться.       Перед ним находилось три белых двери, он толкнул среднюю и увидел небольшую комнатку с низким потолком, койку у стены и стол с бортиком вокруг столешницы. Всюду были разбросаны вещи Гэвина, здесь пахло им, и Коннор чуть было не поддался желанию продвинуться внутрь и все хорошенько рассмотреть.       Повернув влево, он увидел крохотный закуток с массой дверок прямо в стенах. Начал в них рыться и вскоре забросил в пластиковый пакет различные упаковки и баночки, контейнеры и свертки — почти все, что помещалось в компактном холодильнике. Прихватил стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью и большую белую — с питьевой водой. Она не была полной, но Коннор не знал, где набрать еще, поэтому ограничился этим.       В самом конце он заглянул вправо. Рубка тоже оказалась миниатюрной, количество незнакомых Коннору приборов давило на него угнетающей массой — тумблеры и переключатели торчали отовсюду, а еще маленькие окошки мониторов и шкал, в которых тритону нечего и думать разобраться самому.       Обратно он возвращался в темноте, ориентируясь благодаря присущему всем тритонам и многим рыбам чувству глубины и расстояния, но на подходе к пещере различил бледный свет, струящийся сквозь толщу воды. Гэвин зажег фонарики на акваланге.       — Я здесь.       Коннор поставил на скалистый уступ баклажку с водой и пакет, подтянулся на руках и сел рядом.       — Надеюсь, он не промок. Я завязал, но давление, сам понимаешь.       — Спасибо, Кон. — Гэвин улыбнулся и схватил бутыль, с трудом отвинчивая крышку пораненными ладонями. — Как там на яхте дела?       — Свет не горит. А так все нормально, она же на якоре. Я заглянул туда, где радио… но там все очень сложное. Расскажи поподробнее о том, как там работают вещи.       — Расскажу. — Коннору показалось, что Гэвин смотрит на него по-другому, но из-за непривычного освещения он мог перепутать. — Но когда будет рассвет. В темноте это гиблое дело, да и тебе надо отдохнуть. Сам ты хоть поел?       — Не успел. Но это не проблема.       — Проблема.       — Не проблема, — настойчивее повторил Коннор. — Не беспокойся. Ты не замерз?       — Не беспокойся, — передразнил Гэвин, зарываясь руками в развязанный пакет. Стоило ему вытащить непочатую упаковку сосисок, как настроение переменилось на благодушное: — Ладно, похоже, мои шансы здорово повышаются. Впервые буду ночевать в пещере. Как спят тритоны?       — С закрытыми глазами.       Коннор присел на камень и высунул из воды хвост, сворачивая его позади себя так, чтобы опираться спиной. Улыбнувшись, он подождал, пока Гэвин уберет с лица удивленное выражение, фыркнет и сядет рядом — он привык и не ждал приглашения. Коннору нравилось, что человек ведет себя свободнее и что часть уверенности снова к нему вернулась.       — Плаваете в воде как дохлые дельфины? — уточнил Гэвин. — Или обвиваетесь хвостом в кокон?       — Я так понял, тебе интересно, буду ли я спать здесь, с тобой, — Коннор ухмыльнулся так, как научился у человека. — Ответ: да. Ты же сам опасался замерзнуть, а я этого не допущу. Я могу поднять температуру тела выше, так что…       — М, горячий парень.       — Это твой голос для флирта?       Гэвин рассмеялся с набитым ртом и протянул Коннору банан, сказав, что такое он еще точно не пробовал. Тритон улыбнулся: уж больно это напоминало их первую встречу после месячной разлуки, когда человек был просто одержим идеей накормить его как можно большим количеством новой еды.       Тогда Коннор отнесся к этому с осторожностью, но сейчас благодарно принял фрукт, по-быстрому оглядел и вгрызся в него зубами под негодующий возглас Гэвина:       — Нет, Кон, сперва почистить, кто так жрет!.. Рыбу с внутренностями, бананы с кожурой, а вроде умный парень!       Коннор не обиделся — он рад был слышать в голосе Гэвина жизнь, и для этого мог съесть с кожурой что угодно еще.             ***       Ночью Рид долго не мог заснуть. Проваливался в дремотное марево, но вскидывался через десять минут от холода или боли в содранном колене, а то и просто так. Кое-как накрыв спину гидрокостюмом, Гэвин лежал почти на груди у Коннора, а его ноги обвивал мягкими, но плотными кольцами тритоний хвост. И от этого было тепло, но в расщелину наверху иногда задувал порывистый морской ветер, от которого ежился не только Гэвин, но и Коннор.       Еще одна причина бессонницы заключалась в том, что Гэвин нервничал. Давно ему не приходилось спать с кем-то, еще и так плотно к нему прижавшись. Он буквально всем телом чувствовал Коннора, особенно его руки, обнимавшие поверх плеч и гидрокостюма. И хвост, конечно, тоже, но к ощущению твердой чешуи удалось быстро привыкнуть, а гребни наполовину втянулись и развернулись так, чтобы острой кромкой случайно не задеть человеческую кожу. То ли дело обнаженная грудь…       В полусне Гэвин силился предсказать, будет утром стояк или все-таки нет. Потому что обычно бывал, но обстановка вроде не располагала…       А еще — бывает ли стояк у тритонов. Карман, о котором Коннор только раз упомянул, теперь не давал уставшему воображению покоя: как он устроен, как работает, много ли вмещает… Ни в каких книгах об этом не пишут, в передачах не показывают, а если бы и показывали — Гэвин теперь никогда не узнает!..       Рид вздохнул, снова просыпаясь. Он в шаге от смерти посреди моря — снова, — а думает о какой-то херне.       — Попробую еще раз на стену, — сказал себе под нос Гэвин, когда проснулся в следующий раз и увидел вместо кромешной темноты разбавленное серым утро.       По углам собралась тьма, вода блестела таинственным зеркалом, но скалистые своды уже хорошо виднелись, их можно было сколько угодно рассматривать в поисках удобного и рабочего пути наверх, к расщелине. Гэвин позволил себе несколько лишних минут в тепле — тритон за ночь нагрелся будто старый компьютер с неисправным кулером, и был теперь все равно что спальный мешок, который не хотелось покидать.       Мешок. Гэвин уцепился за возникшее в голове слово. Спальный мешок, каменный мешок без выхода.       Руки Коннора обняли его сильнее:       — Как ты себя чувствуешь?       — Как Сцилла внутри скалы, а ты как думал? Интересно, она все способы выбраться попробовала, или уже подохла там?       — Она не может подохнуть, — Коннор виновато улыбнулся. — Она все время спит.       Тритон пошевелился, но не сбросил Гэвина, а взял его руки и вгляделся в ладони. Они продолжали болеть, но не резко, а тянуще и постоянно, нудно, утомительно. За всю свою насыщенную в определенном плане жизнь Гэвин успел хорошо познакомиться с этой болью, привыкнуть к ней, и теперь собирался игнорировать. У него нет времени на выздоровление, и лучше он поднимется наверх с изодранной в клочья кожей, чем не поднимется вообще.       Наскоро перекусывая, Гэвин думал о том, нет ли на борту яхты чего-нибудь, что помогло бы ему с решением главной проблемы. Жаль, что он не прихватил второй акваланг, вот бы что пригодилось на все сто процентов. А так он припоминал, не оставил ли хозяин на «Абилити» бухты канатов или какие-нибудь незакрепленные тросы, сети, веревочные лестницы.       На ум ничего не приходило. Только такелаж, состоящий из корабельных тросов, но он весь закреплен под парусом и мачтой, и Коннор не сумеет снять его без корабельных инструментов.       — Все, я готов. — Он встал и размялся, игнорируя холод. — Попробую полезть другим путем, а ты пока плыви, поймай себе рыбёху на завтрак.       — А кто будет следить, чтобы ты не упал?       — Я не упаду.       — Я останусь здесь, Гэвин. Если не получится и ты устанешь, то я найду завтрак, пока ты будешь отдыхать.       Коннор подполз к скале и занял то же место, что и вчера, а Гэвин принялся покорять четырехметровую вершину снова. Он пробовал и срывался, пробовал снова и застревал на одном месте, выбирал другой маршрут — соседние выемки, мелкие углубления, — и царапал руки, ступни, колени, грудь, всего себя.       Растеряв силы, Гэвин начал понимать, что ничего не получится. От злости он саданул кулаком по скале, добавив к горящим от боли ладоням еще и костяшки, и грязно выругался, оборачиваясь к тритону:       — Это блядская подстава! Ничего не выходит!       Коннор приподнялся на основании хвоста и перехватил руку Гэвина, рассматривая свежую кровь на коже. Потом погладил запястье, выпустил из-за того, что Рид нервно дернул плечом, и сразу обнял, притянув слишком близко к себе. Гэвину не с чем было сравнить это объятие — родители обычно держали его за плечи одной рукой, а другой хлопали по спине, любовники вкладывали в жест то интимность, то пошлость, а родных братьев или сестер у него не было, что такое «братские объятия» он не знал.       Близость Коннора его немного успокоила. Примирила на короткий срок с действительностью, заставила выдохнуть и угомонила злость.       — Мы попробовали еще не все, — уверенно сказал тритон. — Отдохни, ладно? Я скоро вернусь. Не делай глупостей, пока меня не будет.       — Да о чем ты. Все возможные глупости я уже сделал.       Оставшись в одиночестве, Рид пересмотрел запасы еды и воды, немного перекусил — аппетита не было, глубоко ушедший, но вполне ожидаемый страх умереть заглушал желание есть. Снова стал думать о Конноре, о том, какой он терпеливый и разумный окунь, как всеми силами пытается помочь. За Гэвина никто до него и вполовину так не переживал, и Рид сомневался в том, что этого достоин.       С другой стороны, в положении Гэвина была и вина Коннора. Если он сдохнет в этой пещере, то эта смерть останется с Коннором навсегда. Кто знает, что там у тритонов с совестью, чувством вины и подобным дерьмом.       Перед самым возвращением Коннора Рид подумал, что это, должно быть, негласные законы мира — любой человек, познакомившийся с тритоном, обязан умереть, не раскрывая тайн их народа. Это объясняло, почему о тритонах никто не знал. И если так, то Гэвину необходимо понять как можно больше, чтобы удовлетворить перед смертью любопытство.       — Я здесь, Гэвин! — Коннор вырос из воды почти у ног Рида. — Захватил пару дополнительных рыбин, на случай, если тебе захочется.       Он выложил бешено трепыхающиеся тушки на камень, и Гэвин автоматически прижал их руками, а потом, спохватившись, бросил подальше в водоросли. В том, что ему захочется, он серьезно сомневался.       — А еще я хорошо подумал о том, что у тебя не получается залезть на скалу… Это относится к тому, как устроен организм тритонов. Возможно, ты не заметил, но здесь есть жабры. — Коннор провел руками по своей шее так, будто темные щели на ней и правда можно было не заметить. — Если тритон глотает воду, она выходит через них, а воздух, которого в море есть немного, поступает в кровь.       — У меня таких штук нет.       — Потому вдруг ты можешь воспользоваться моими.       Гэвин ничего не понял, и потому смотрел на Коннора как на полного идиота, вынуждая поторопиться с объяснениями:       — Ну, я беру воздух из воды, а потом выдыхаю его тебе в рот, а ты им дышишь.       — Херня какая-то, — Рид потер шею и подвинулся, освобождая место для тритона, вылезающего на камень рядом. — Ты же не воздух выдыхаешь, а углекислый газ.       — Какой такой газ?       Вздохнув, Гэвин вкратце объяснил Коннору про кислород и про газ, и еще о том, что это не одно и то же. Тритон выглядел разочарованно и грустно, и Риду захотелось подбодрить его, но кроме тупых шуток в голову ничего не шло:       — Это вы так типа целуетесь рот в рот? Просто сказал бы, что хочешь целоваться, а то навыдумывал — жабры, воздух.       Коннор поднял голову, посмотрел странно перед тем, как ответить:       — Нет, мы не так целуемся. Я тебе покажу.       И он обнял ладонями лишенную жабр шею Гэвина, подвинулся вперед и — Гэвин не успел остановить его и не хотел останавливать — впервые поцеловал.             ***       Коннор не знал о том, что его мысли во многом совпадали с мыслями человека. Он чувствовал, что шансов на спасение остается все меньше, почти видел, как сокращается отведенное им время, и боялся за его остаток чего-то не успеть. Он не должен был связываться с людьми, но так получилось, и Коннор успел узнать множество интересных вещей и попробовать столько нового, что хватит на целую жизнь вперед, но ему было недостаточно.       Мысли вертелись вокруг да около, но Коннор не решился бы — не сейчас и не сегодня, — если бы Гэвин снова не сделал попытку быть остроумным.       Шутить Гэвин не умел, зато целовался превосходно.       Коннор рассчитывал на что-то легкое, отдающее дань вежливости и любопытству, которое вызревало не только в нем, но и в человеке, а взамен получил секундный шок и последовавший за ним напор. Гэвин стал агрессивным, его пальцы вдруг оказались в мокрых волосах Коннора и сжали их в горсти, и теперь уже не Коннор целовал Гэвина, а наоборот.       В первый момент почувствовав во рту влажный язык человека, Коннор встрепенулся, но его уже крепко держали и настойчиво доказывали, что люди целуются совсем не так, как это делают тритоны. Не прошло и минуты, а Гэвин успел подержать его за волосы, погладить шею и затылок, укусить и втянуть в рот губу, ласково дотронуться до языка — и все на одном дыхании, без остановки.       Когда Гэвин прервался, они вдохнули одновременно; Коннор малодушно хотел подождать, пока мужчина заговорит первым, но разговаривать тот не собирался, а сразу приник ртом к подбородку, легко кусая, поцеловал под ним. Он повторял все то же самое — ласково прикасался и тут же болезненно прихватывал кожу зубами, втягивал ее в рот так, что начинала болеть, и опускался ниже с обманчивой нежностью. У Коннора путались мысли, его руки уже не держали Гэвина, а держались за него, и тритон не успел представить, как далеко все может зайти, когда человек натолкнулся на жабры вместо гладкой кожи и твердых мышц, и остановился.       Коннор боялся встретиться с Гэвином взглядом. Человек, должно быть, опасался того же, потому разглядывал, стоя по-прежнему близко, шею Коннора, и грудь, а потом опустил взгляд ниже и сразу вскинул голову. Глаза выражали удивление, неподдельное и ошарашенное:       — Ты сияешь как блядский светляк!       Он преувеличил. Хвост не сиял, но тускло светился проявившимся между чешуйками голубым люминесцентным узором. Линии брали начало от пояса, где шли толстыми полосами, а потом расслаивались на мелкие ручейки, порой почти невидимые. Они обвивали в несколько раз хвост, впадали в гребни и выцветали к концу.       — О, это железы, они, м, реагируют на выброс гормонов… у вас, людей, разве по-другому?       — Мы не сияем!       — Как же вы понимаете, что партнер чувствует возбуждение?       По лицу Гэвина потянулась победная ухмылка, и Коннор осознал, как именно прозвучало то, что он опрометчиво спросил. Скулы потемнели от прилива крови, голубой узор стал ярче; Коннор понял, что сдает позиции.       — С женщинами сложно, а у мужиков обычно член встает, — объяснил Гэвин, перехватывая с плеча руку Коннора и прикладывая ладонью к своему паху. Тесные плавки не мешали чувствительным пальцам, и тритон смутился сильнее. — Понял?       Коннор скованно кивнул, не делая попыток отодвинуться.       — Твоя очередь.       В голове стоял туман. Коннор повторил жест мужчины и медленно поднес его руку к хвосту у основания, прижал и спустил ниже, вдоль узора, давая чужим пальцам ощутить приподнявшийся борт кармана.       — Ты горячий.       Гэвину уже не нужны были подсказки. Он провел вдоль борта изучающе, с любопытством просунул первые фаланги пальцев внутрь, и Коннор чаще задышал, волнуясь и предвкушая. Подобного с ним не случалось, он не понимал, как далеко собрался зайти человек, не знал, что делать, но когда он отнял руку от паха Гэвина, тот досадливо рыкнул:       — Верни.       Под ладонью Гэвина карман раскрывался сильнее. Коннор мог контролировать в своем теле почти все, кроме предательского свечения, но сейчас не мешал естественному процессу — касания были приятными, возбуждение настоящим, а хвост начал укладываться медленными кольцами вокруг ног Гэвина: инстинкты требовали удерживать партнера.       — Как интересно, — шептал человек. — Вот что тебе нравится, да, Кон?..       Ладонь скрылась в кармане наполовину, Коннор дрогнул, ощутив пальцы вокруг органа, но вмешиваться не стал, предоставляя Гэвину полную свободу. Тот умело распорядился ею, погладил и обхватил, потянул, а дальше организм довершил движение за него, высвобождая из-под твердой, покрытой чешуей кожи член и мошонку.       Коннор опустил взгляд вниз, сравнивая, и ощутил что-то вроде инстинктивной гордости — его достоинство было крупнее, чем у Гэвина, но человека это не заботило. А, может быть, даже радовало.       — Как знал, что ты везде красавец… — Губы Гэвина снова мазнули по шее, уже не избегая жабр; под давлением хвоста он приблизился сильнее и начал двигать кольцом пальцев вдоль изогнутого кверху органа, лаская его. — Вот так тебе приятно? Хотел бы я это узнать… Давай договоримся: ты сделаешь со мной то, что нравится тебе, и наоборот.       — И я первый? — уточнил опьяненный от возбуждения Коннор.       — Нет. — Гэвин шептал почти в его рот. — Одновременно.             ***       На эти полчаса Гэвину удалось выбросить из головы всё лишнее. Мысли занимал один Коннор, и как будто вокруг не было состоящей из каменных стен безысходности, проблем, неудач и ошибок. Тритон в его руках плавился, хвост шевелился без остановки, сжимался и отпускал, чуть перемещался, сдавливал снова — все равно что секс без проникновения. Наверное, поэтому Гэвин так быстро кончил. Или из-за осторожной ладони на члене. Или потому что Коннор загнанно дышал и светился, и хотел так, как Рида никто до него не хотел.       Сперма тритона оказалась жидкой и знакомо-белесой. Гэвин лениво перегнулся через медленно гаснущий хвост и окунул испачканную руку в воду, поморщился от того, как болезненно соль кинулась на раны. Стряхнул с ладони капли и выровнялся, позволяя Коннору себя обнять. Расслабленный тритон постоянно улыбался; карман вернулся в закрытое состояние, хвост прижимал Рида к себе уже не так настойчиво, но все еще крепко.       — Надеюсь, я никак не нарушил твою религию, Кон.       — А я твою, — Коннор повернул голову. — Удивительно, как люди на нас похожи.       — Разве что не такие жизнеспособные в море, — вздохнул Гэвин, переводя взгляд на скалу и солнечное пятно, покрасневшее и разбавленное тенью — вечер, да еще и облачно.       Краем глаза Гэвин заметил, как изменилось выражение лица Коннора. Он помрачнел, улыбка разом исчезла, а острые зубы закусили губу, прошлись по ней и выпустили, когда тритон сказал:       — Я кое-что придумал. Но для этого нужно время. Мне придется уплыть, возможно надолго… много часов. Ты сможешь подождать меня?       — Куда я денусь, — не очень обрадованно отозвался Рид.       — Я говорю о том, чтобы ты не рисковал со скалой. Если ты упадешь и разобьешь себе голову, тебе уже ничего не поможет.       — Знаю.       — Значит, ты этого не сделаешь?       — Я не сделаю, Коннор. Ты собрался плыть прямо сейчас?       Перед ответом тритон помедлил, но все-таки твердо кивнул:       — Прямо сейчас.       Гэвин встал, отошел в сторону, взялся за гидрокостюм. Без Коннора ему скоро станет холодно, но чертов неопрен был таким тесным, что все ссадины и раны на ногах начали жечь и пульсировать, так что Гэвин отбросил бесполезную тряпку и скрестил на груди руки. Выдержит как-нибудь, не дохляк. К тому же Коннор притащил бутылку с джином, и мистер Гордонс наверняка поможет согреться.       На прощание Коннор улыбнулся, напомнил о том, что Гэвин в любой момент может полакомиться его рыбёхами, и спрятался под водой до того, как Рид успел на него рыкнуть.       Гэвин остался один. Походил туда-сюда по крохотной площадке, посидел на водорослях, выпустив рыбёх в море. Перекусил и долго смотрел то на бутылку, то на скалу — все внутри так и чесалось подойти и попробовать еще раз. Четыре метра! Для копа в обычной обстановке это не такая уж преграда, но когда ты босиком и без одежды, когда твои руки и ноги болят от каждого движения…       К тому же он пообещал, что не станет.       — Так-то, — пробормотал Гэвин, сворачивая крышку на бутылке. — Сила воли.       Время шло, и шло, и шло. Вокруг все посерело, потом утонуло во тьме, и Рид включил фонарики. Светодиодные лампы в них могли гореть еще долго, а вот заряд в дайверских часах заканчивался. Гэвин старался смотреть на них как можно реже, но отследил наступление полуночи. В два ночи он был уже пьян и, зарывшись в водоросли и накрывшись гидрокостюмом, провалился в густой сон; проснулся раз, другой, третий, на четвертый был уже трезвым, но выпил почти весь остаток пресной воды — так плохо себя чувствовал.       В пять утра, когда было светло, но еще холодно, Гэвин начал грызть ногти.       В пять тридцать из-под воды вынырнул Коннор, и Гэвин вскочил, собираясь отругать его, но тритон опередил:       — Я все уладил, — без улыбки сообщил он.       Вода забурлила пузырями, и оттуда начали подниматься головы. Одна, две, четыре… Головы были в масках с фонариками, за спинами виднелись профессиональные акваланги; когда Гэвин как следует рассмотрел все это он понял, что спасен.       Коннора к тому моменту в воде уже не было.