Schmale Bruecke

      За окном грустно мигнул и зажёгся тусклым жёлтым светом старый фонарь. Ветра на улице не было, птицы не пели, только раз в несколько минут громыхали проезжающие по далёкому железнодорожному пути поезда. Вечер был прохладным и сырым. От сигареты поднимался густой дым, вонь которого уже не так выедала ноздри, как несколько часов назад.       Он ждал. Долго и нетерпеливо. Ногу уже сводило от постоянных нервных подёргиваний ею, а всё тело затекло от долгого сидения в одной позе. Каждый шорох казался шагами, и внутри всё переворачивалось.       Он потушил окурок. Пепельница впервые за его жизнь была полна до краёв.       Зубы сами собой сжались, когда он снова обратил взгляд к окну. Сколько ещё ждать? Опаздывает на полтора часа. Он пошарил мертвецки бледной в болезненном свете фонаря рукой в кучке выпотрошенных картонных коробочек и выудил из одной из них очередную сигарету.       Щелчок зажигалки прозвучал в тишине оглушительно громко. После затяжки его лицо не скривилось в гримасе отвращения, как от первых десяти сигарет за сегодня. Он даже не ощутил вкуса. В голове всё плыло от зверского количества никотина.       В окружающем воздухе будто что-то едва уловимо изменилось. Он уже не мог сказать точно, снова ли ему чудится или в этот раз он в самом деле почуял чужое присутствие. Пепел от тлеющей сигареты упал на подлокотник старого пыльного кресла в паре сантиметров от шикарного зелёного шарфа в мелкую клетку.       Он закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям, хватаясь за то чуждое этому миру, что появилось где-то вдалеке. Вообще, его чутьё было не особенно острым, хоть многие и верили в обратное: он мог обнаружить присутствие ангела или демона всего лишь с пары десятков метров, и то, если те не прятались, а он сам старательно концентрировался на поиске.       Он не мог точно описать то, что чувствовал. Это напоминало запах, энергию, ауру и, наверное, какое-то излучение, но вместе с тем ни на что не походило. Одно он знал точно: к нему приближался его старый и очень неприятный знакомый, которого он в этот день ждал ещё с большим нетерпением, чем ждал когда-то своей смерти; а умирал он долго и страшно. Ощущения были практически одинаковые: этот знакомый явно не был лучше смерти, но ожидание было самой мучительной из пыток. Осознание того, что всё решится спустя считанные минуты, опьяняло надеждой и скручивало внутренности страхом перед подкравшейся вплотную неизвестностью.       Он погасил не успевшую догореть даже до середины сигарету и сложил руки на груди. Он бы с радостью сыграл раздражение и недовольство опозданием, но заполнивший комнату сигаретный дым выдал бы с головой его тревожное нетерпение и липкий страх.       Чужое присутствие стало совершенно отчётливым. Дверь оглушительно скрипнула, слегка приоткрываясь – совершенно необязательное действие для идущих по изнанке этого мира, но чего ещё ожидать от пафосного придурка? Прямо посреди комнаты воздух внезапно пришёл в движение, налетел чёрный вихрь. Через секунду на старом выцветшем ковре очутился длинный и худой азиат, закутанный зачем-то в кроваво-красный палантин. Выглядел он как обычный человек – правда, страдающий каким-то жутким ментальным расстройством или абсолютным отсутствием вкуса и чувства стиля, нормальные с такой причёской ходить не станут, – однако от него так и несло демоническим духом.       – Заждался, Хеби-чан? – отвесил пришедший шутовской поклон.       – Давай к делу, – коротко потребовал прождавший его весь вечер курильщик.       – Какой же ты ядовитый, Сугуру, мать твою, Дайшо, – мрачно пробурчал демон в палантине, – и бестактный, вот.       – Зато Куроо-сан у нас образец безукоризненной вежливости, – нараспев проговорил Дайшо.       – Да, я такой, – приложил растопыренную пятерню к груди придурок с глупой причёской.       – Ты принёс его? – снова попытался вернуть разговор в нужное русло его собеседник, сминая в руке свой дорогой шарф.       – Какой ты быстрый, Хеби-чан, – скривил свою ехидную физиономию Куроо. – Я устал с дороги, а ты мне даже чаю не предложишь?       – Чай будешь? – буркнул Дайшо, закатывая глаза и уже сожалея, что связался с ним.       – Буду, спасибо, добрый хозяин.       – Вот сам и делай, – выплюнул Сугуру.       Куроо, конечно же, понял, что ему попытались грубо отказать, однако с издевательски-вежливым поклоном направился в тёмную крошечную кухоньку.       – Куда ты пошёл, морда ежиная? – зашипел Дайшо, уже начиная тихо беситься: он этот дом снимал не для того, чтобы чаи с этим придурком гонять.       – Котик пошёл за чаем, – оповестил гость, включив свет и уже успев что-то уронить.       Дайшо почувствовал, как у него дёргается веко. На кухне открыли и закрыли кран, клацнули кнопкой старого электрического чайника и загремели посудой.       – Раз так, то заодно кофе мне налей, – кофе Сугуру не хотелось совершенно, просил исключительно из вредности, – три четверти чайной ложки сахара, две с половиной ложки сливок, половина ложки васаби. В таком порядке.       – Васаби? – удивлённо переспросили с кухни.       – Ты глухой или глупый? – ответил Дайшо.       – Ну точно, ты всё зелёное любишь, – по голосу было понятно, что Куроо прямо сейчас скалится так, что желание ударить его по лицу становилось невыносимым, – васаби, шарфик, твой цвет лица…       – Заткнись.       Лохматое недоразумение снова зазвенело чашками и, судя по звукам, принялось что-то искать. На лице Дайшо сама собой появилась гадкая усмешка, когда с кухни донеслось тихое ругательство. Чайник издал характерный щелчок, и через пару минут гость вернулся в гостиную с двумя кружками. Сугуру был уверен, что если бы не табачный дым, то можно было бы разглядеть поднимающийся от них пар.       – Как же ты накурил здесь, а, – недовольно пробубнил Куроо, – самому не противно?       – Противно на рожу твою смотреть, – привычно парировал Дайшо, внимательно следя за гостем глазами, – глупый ёж.       – Я всё ещё котик! – ожидаемо возмутился тот и протянул одну из кружек.       – Так и знал, что по поводу глупости возражений не будет, – Сугуру закинул конец своего дорогого шарфа на плечо и забрал кружку из цепких пальцев.       – С кем поведёшься, Хеби-чан.       Дайшо поджал сухие губы и опустил взгляд на напиток в кружке. На белом облачке сливок красовалась крупная зелёная клякса васаби, по форме отдалённо напоминающая сердечко. Пока он придумывал, как бы сформулировать вопрос поехиднее, Куроо сам заговорил об этом.       – У тебя васаби не было, Хеби-чан, – протянул он, забираясь с ногами на скрипучий стул, – но ты же знаешь, на меня всегда можно положиться!       – Только не говори, что высморкался в мой кофе.       Куроо на своём стуле так расхохотался, что на пол выплеснулось немного горячего чая, но демона это, похоже, не смутило.       – Эта была хорошая, – радостно прокомментировал он, – я даже отвечать не буду.       – Итак, – Дайшо сделал новую попытку заговорить о деле, – тебе есть что мне рассказать?       Куроо сделал глоток из своей кружки и склонил голову набок.       – Лисятки сегодня какой-то нанайский обряд пробовали, – снова увильнул от ответа он, – интересно было.       – Ты туда за плясками нанайскими ходил? – чтобы заставить голос звучать снисходительно усилия потребовались просто титанические.       – Вообще-то я много чем интересуюсь, культурой разных народов в том числе, – оскорблённо проинформировал Куроо. – Ты чего кофе не пьёшь?       – Отравиться не хочу, – раздражённо буркнул Сугуру.       – Не бойся, – что-то в голосе гостя неуловимо изменилось, – я нормально сделал.       Дайшо послушно поднёс чашку к губам и сделал крошечный глоток.       – Если у тебя ничего не вышло, то просто вали отсюда, – посоветовал он.       – У меня? Не вышло? – ахнул Куроо и театрально взмахнул свободной рукой. – Я же не ты. А ты о чём именно?       – Прекрати строить из себя клоуна, – вспыхнул Дайшо, но тут же справился с собой и заставил себя говорить спокойно. – Ты прекрасно знаешь, зачем ты здесь.       – Да, я пришёл пить чай, – кивнул гость и демонстративно сделал из своей кружки глоток, оттопырив мизинчик.       – И?       – И мотать тебе нервы, конечно.       – Понятно, – Сугуру со стуком поставил кружку возле пепельницы и поднялся на ноги, – у тебя ничего нет и ты ничего толком сделать не можешь. Убирайся.       – Я всё могу, – закатил глаза Куроо, ёрзая на невыносимо скрипучем стуле. – Ты вот грубишь мне, обижаешь, а нужно просто попросить.       Дайшо гордо поджал губы и вздёрнул подбородок, прожигая взглядом гостя, который по-прежнему спокойно и расслабленно сидел на своём месте, подобрав под себя ноги и потягивая чай.       – Расскажи мне, с чем пришёл, – в приказном тоне произнёс Сугуру, чувствуя, как сам загоняет себя в ловушку этого патлатого недоразумения.       – Как грубо, – поморщился Куроо. – Ты совсем меня не ценишь, дорогой.       Лицо Дайшо перекосило от последнего слова. Захотелось ударить этого клоуна, схватить за шиворот и швырнуть на пол, а потом долго и с наслаждением избивать его ногами – частое желание в его отношении.       Он примерно понимал, чего от него хотят. Это было несложно физически, но вот морально…       Морально он не был готов. Не мог. Не хотел. Не переживёт. Потеряет к себе уважение. Ниже плинтуса в своих глазах упадёт.       Он сделал два широких шага по направлению к двери, но застыл в каком-то метре от неё, задохнувшись – будто в живот кулаком ударили. Его мозг судорожно пытался решить, что же для него важнее.       Сможешь снова вернуться домой с пустыми руками, Сугуру Дайшо? Прекратишь пытаться, получив реальный шанс? Снова поставишь своё эго выше всего сущего?       Сможешь жить с этим дальше?       – Пожалуйста, – едва выдавил из себя Дайшо, пряча перекосившееся до боли лицо.       – Что «пожалуйста»? – ответили из-за спины, скрипнув стулом.       Сердце забилось где-то в глотке, и от внезапного приступа тошноты Дайшо едва не упал. Мерзко, унизительно, сущий кошмар. Можно просто уйти и забыть – чем не решение?       Сделай вдох, Сугуру Дайшо. Нужно только пережить ближайшие полчаса – потом всё наладится, вот увидишь.       – Пожалуйста, скажи, что медальон у тебя, – медленно считая про себя секунды отчётливо проговорил он.       – Присядь, – мягко предложил Куроо, – есть разговор. По делу.       Прежде чем вернуться в кресло, Дайшо подошёл к окну и распахнул его настежь, впуская прохладный чистый воздух, пахнущий сладко и свежо после удушливого сигаретного плена. Старый фонарь ободряюще подмигнул ему, и он сел на своё прежнее место и сцепил перед собой худые руки в замок.       – Медальон у меня, – серьёзно, без доли сарказма или издёвки произнёс Куроо, и от такого тона мурашки по спине поползли. – Но прежде чем разбежимся, хочу кое-что спросить, Хеби-чан.       – Не тяни, – выплюнул Дайшо, едва не подавившись собственным языком.       – Начну, пожалуй, с начала, – Куроо откинулся на спинку и опустил одну ногу на пол, – как я к этому вопросу пришёл. Ты не против?       – Говори.       Гость медленно сделал глоток из кружки и склонил голову вперёд, будто о чём-то задумавшись.       – Прежде чем ввязываться в игры в угадайку с Лисятками, – начал он, – я спросил у них, что за побрякушку ты так страстно желаешь заполучить. И знаешь что? Они охотно рассказали.       Дайшо хотел было вскинуться и сказать что-нибудь едкое про сование длинного ежиного носа куда не следует, но его остановили жестом.       – Медальон привязывает к себе бестелесную душу и даёт ей сил, чтобы построить себе новое тело, так? – продолжил Куроо, глядя на своего слушателя колючим и цепким взглядом. – Лисятки сказали, что очень похожей магией построены хранилища душ на Небесах и в Преисподней. Ты знал?       – Знал, – кивнул Дайшо и хотел продолжить, но его снова прервали.       – Мы питаемся от хранилищ, как пылесос от розетки, – задумчиво произнёс Куроо, – и тебе зачем-то нужна такая розетка. Только маленькая.       Сугуру подавил желание судорожно вздохнуть и как мог расслабился в своём кресле, будто его вовсе не волновало, что там этот наглый ёж себе под нос нафыркивает. На сегодня его лимит унижений уже исчерпан, нельзя позволить себе пасть ещё ниже.       – Ты же не думаешь, что я совсем глупый и не догадаюсь, Хеби-чан? – тихо спросил гость. – Скажи, что стало с той девочкой из богатенькой семьи? Где она там жила? В Киото? Как её? Мона? Мира?       – Мика, – внезапно даже для самого себя выпалил Дайшо. – Её зовут Мика.       – «Зовут», значит. Не отрицаешь очевидного, уже хорошо, – мрачно произнёс Куроо, глядя в свою кружку. – Я думал, ты разрушил её душу.       – Тебя это не касается, – высокомерно ответил Сугуру.       – Нет, теперь меня вся эта история очень даже касается, – скривил губы гость, – ты сам меня на это подписал, когда заключил сделку.       – Я? – с мерзким смешком бросил Дайшо. – Ты забыл, кто предложил это? Ты стоял с протянутой рукой, глупый ты ёж, и говорил, что будет здорово, не так ли?       – Я всё ещё кот. И откуда я знал, что ты согласишься? Я издевался, – фыркнул Куроо и подался вперёд. – Когда ты вцепился мне в руку и сказал, что согласен, я чуть коньки от удивления не отбросил.       Сугуру довольно хмыкнул и скрестил руки на груди. Отчего-то на лицо запросилась улыбка.       – Помнишь, ты пообещал, что выполнишь любое моё желание, если я раздобуду медальон? – напомнил гость о том, от чего настроение Дайшо снова стало гаже некуда. – Так вот, я планировал прогнать тебя по главной улице серного городишки голым. Или заставить тебя носить какой-нибудь нелепый наряд до скончания дней твоих. А ещё ты мог бы отсосать мне при целой толпе очень важных демонов. Не решил, хотел унизить тебя по полной, если коротко.       Сугуру понимал, что от него ждут реакции, и потому не произнёс ни слова, не позволил своим расслабленным кистям сжаться в кулаки, ценой поистине колоссальных усилий не дал ни одному мускулу на своём лице дрогнуть. Он решил, что подумает об услышанном позже, когда останется один.       – А потом я не отдал бы тебе побрякушку, – Куроо издал лающий смешок, – потому что обещал её раздобыть, а про отдать разговора не было. Магический договор с моей стороны был бы соблюдён, ты не смог бы отказаться от выполнения своей части. Но знаешь, что меня остановило? Ну-ка, спроси меня.       Дайшо сжал губы и уставился прямо в лицо гостя.       – Спроси-спроси, чего стесняешься?       – Ну и что твою морду ежиную остановило? – произнёс Дайшо так ядовито, как только мог.       – Моё кошачье превосходительство остановило то, что Лисятки мне всё рассказали про этот медальон, очевидно же, – взмахнул рукой Куроо. – Вернёмся к Мике? Я ещё не закончил. Я думал, что её больше нет, но оказалось, что ты пытаешь бедную глупенькую девочку в своей жуткой норе уже сколько? Сто лет? Больше?       – Я её не пытаю, – ощетинился Дайшо, – я пытаюсь ей помочь.       – Ах это помощью называется? – повысил голос Куроо, но тут же вернулся к спокойному тону. – Мой вопрос. Тот, о котором я говорил в самом начале. Итак, Сугуру Дайшо, есть ли твоему ублюдскому эгоизму и бессердечности хоть какой-то предел?       Дайшо дважды мелко моргнул, пока мышцы лица не стали его снова слушаться – вопрос привёл его в замешательство.       – О чём ты говоришь? – холодно спросил он, надеясь, что голос не дрожит.       – О чём я говорю? – Куроо всплеснул руками, и его чашка упала на пол и с громким звоном разлетелась на множество осколков. – Я, конечно, сам не эталон праведности, но больше века издеваться над несчастной душой? Над абсолютно безгрешной, светлой, над чистейшей душой? Опомнись, Дайшо, это ни в какие ворота!       Вся напускная расслабленность мигом слетела с гостя, его издевательские повадки и витиеватые язвительные выражения испарились без следа. Прохвост, лжец и редкостный говнюк Куроо выглядел шокированным; его обыкновенно хитро прищуренные глаза сейчас были распахнуты, и в них Дайшо видел неподдельные, непритворные ужас и осуждение. И ему бы радоваться, что он довёл-таки своего извечного врага, вот только такой искренний порыв именно от этого демона удовлетворения принести не мог по определению. Глядя на тяжело переводящего дыхание и пытающегося взять себя в руки Куроо, его непримиримый соперник ощущал, как где-то в животе ворочается что-то первобытное, дикое, такое, что заставило его коленки неистово дрожать, а к глазам подогнало жгучие слёзы.       Было тихо, и тишина затягивалась. Дайшо ненавидел курить. Он терпеть не мог сигаретного дыма, не выносил запаха табака. Но сейчас ему был просто необходим никотин – без него даже дышать было неимоверно тяжело. Он потянулся мимо кружки с забытым остывшим кофе за измятой пачкой, выудил оттуда предпоследнюю сигарету, нашарил зажигалку. Прикурить получилось раза с десятого – руки тряслись как у последнего пьяницы, а мелкие частые вдохи никак не желали совпадать с теми моментами, когда пальцы нажимали на кнопку зажигалки, и яркий огонёк красил живым светом бледные сухие ладони.       Наконец кончик занялся, и глубокий вдох не принёс облегчения, но всё тело хотя бы перестало так ощутимо дрожать. Куроо напротив сидел, согнувшись и опираясь согнутыми в локтях руками на коленки. Его голова была склонена, лица видно не было, но Дайшо знал точно: выглядел он в тот момент хреново.       – Курить будешь? – спросил он хрипло, протягивая пачку.       – Не курил уже лет триста, – пробубнил гость, забирая последнюю сигарету из измочаленной упаковки, – огоньку дашь?       Сугуру потянулся вперёд и несколько раз щёлкнул кнопкой зажигалки, пока его заклятый недруг не отстранился с тлеющей сигаретой в зубах.       – Ты её хоть не в банке держишь? – спросил Куроо, выпуская в потолок струю белого дыма.       – Нет. Привязал за ногу проклятой цепью. Ну, как раньше призраков к замкам привязывали, – подавленно поделился Дайшо; он сам не понимал, почему откровенничает с тем, кто только что называл его бессердечным эгоистом и грозился прилюдно отыметь в рот, но почему-то ему становилось от этого немного легче.       – И она всё ещё не возненавидела тебя? – устало задал новый вопрос гость, откидываясь на спинку немедленно заскрипевшего стула.       – Она ждёт меня каждый день, – покачал головой Сугуру, – и каждый раз так сияет, когда я прихожу. Как звёздочка.       – И за что тебе такое счастье? – пробубнил Куроо и снова затянулся. – Но ты же понимаешь, что медальон не заработает просто так, да? Я, ты, все демоны и все ангелы – мы же питаемся по большому счёту от человеческих душ. Этой цацке тоже нужны души.       – Знаю, – кивнул Дайшо.       – И, конечно, в медальоне нет ни источника вечного блаженства, ни источника вечных мучений, – продолжил свою речь его собеседник. – Души в нём будут рассеиваться, знаешь же?       – Знаю, – тупо повторил Сугуру.       – Скажи, – тут Куроо замялся, – а Мика всё такая же? Чистая, как тогда?       – Чище некуда, – ответ прозвучал шёпотом.       Гость старого прокуренного домика грязно выругался.       – Тогда медальон можно кормить только совсем чистыми душами. Зло её просто разъест изнутри, точно говорю, уж я-то в душах смыслю, – Куроо покачал головой.       – Я найду их, – уверенно произнёс Дайшо, вызвав у собеседника горький смешок.       – Где? Чистых нынче совсем мало. Разве что прямо из младенцев вынимать, – задумчиво протянул тот.       – Я готов к этому, – кивнул Сугуру.       – Ты совсем больной? – возмутился Куроо. – Ты же знаешь, что без души младенцы не живут.       – Ну и пусть умирают! – ожесточённо прошипел Дайшо.       – А Мика? Мика твоя знает, что ты собрался убивать детей? – с диковатым смешком спросил его оппонент.       – Ей этого знать не нужно, – ответ получился резким, ледяным.       – А чего ей ещё знать не нужно? – стрельнул злым взглядом Куроо. – А знает она, например, что ты делал в свободное от издевательств над ней время, пока она была ещё жива? Знает, с кем ты там шлялся по всему миру? Помнишь Коноху, да?       Дайшо скривился, услышав знакомое имя, но отвечать не стал.       – Помнишь. Значит, помнишь, что вы делали весь ваш счастливый девятнадцатый век. Помнишь, что вы, два молодца, делали в России в двадцать девятом? А в Германии в тридцать первом? В пятьдесят восьмом в Корее? – Куроо говорил чётко, жёстко, не повышая голоса, но перебить его не хватало духу. – И это я только холеру припомнил. Что молчишь? Скажи, Мика знает, как Коноха заражал людей всякой жутью несусветной, а ты нахваливал его и смотрел, как они умирают в муках? А знает, как ты сводил людей с ума, и что с ними потом делали?       Гость сделал последнюю мощную затяжку и затушил окурок о ножку стула.       – А как вы «отмечали» особенно удачные на ваш взгляд случаи, пока бедная Мика сидела одна в своём Киото и вздыхала по тебе – это она знает? – слова звучали всё более отрывисто, всё более рвано, будто говорящий задыхался. – Ну что молчишь? Ответить нечего?       Сугуру головой понимал, что уместно было бы разозлиться. Уместно было бы нагрубить, оскорбить, даже ударить – но внутри было пусто.       – Я понял, что тогда всё делал неправильно, – выдавил он, и голос прозвучал жалко.       – То есть сейчас ты думаешь, что собираешься поступить правильно? – вскинул брови Куроо.       – Это всё ради Мики.       И тут гость разразился хриплым лающим смехом. Его всего крупно трясло, он запрокинул свою лохматую голову и прижимал ладонь к лицу – казалось, будто он болен чем-то страшным, и с ним случился припадок.       – Ради Мики? – повторил он, когда приступ хохота оборвался так же резко, как начался. – Ради Мики? Дайшо, мать твою, Сугуру, кого ты пытаешься надуть?       – Что ты такое несёшь? – вспылил упомянутый Дайшо Сугуру. – От никотина крышу сорвало?       – Хеби-чан, я не поведусь на это, – ласково и снисходительно проворковал Куроо. – Я-то знаю, что ты – самый эгоистичный кусок дерьма, который этот свет когда-либо видел.       – Ты ничего не знаешь, тупой ёж, – клацнул зубами Дайшо и добавил со всей убедительностью, на которую был только способен: – Я люблю Мику.       – Во-первых, я кот. Во-вторых, нет, Хеби-чан, Мику ты не любишь, – рассудительно покачал головой злейший враг. – Если бы любил – отпустил бы. Ты, Хеби-чан, любишь только себя.       – Это не…       – Не правда? – перебил Куроо. – Ты её держишь при себе не из любви к ней. Тебе просто нравится, когда тебя боготворят.       – У тебя совсем с головой плохо стало? – оскалился Дайшо и до хруста сжал кулаки.       – С головой у меня как раз всё хорошо, – усмехнулся его собеседник, который имел все шансы получить по лицу. – Потому я и допёр: тебя ненавидит так много народу, что ты просто прилипаешь к тем, кто относится к тебе не как к мусору, разве нет?       – Закрой рот, – предупреждающе процедил Сугуру, напрягшись всем телом.       – Ты подлизывал Конохе, пока его от тебя не воротило, а как он понял, какой ты урод – так всё, разбежались, и больше бедный Коноха даже слышать о тебе не может, – запальчиво продолжил вещать неприятнейший гость.       – Всё было не так, – повысил голос Дайшо.       – Всё так и было, – выплюнул Куроо. – А теперь бедняжка Мика души в тебе не чает, и ты играешь с ней как с куклой. Только ей тоже однажды надоест, и знаешь что? Она бросит тебя, зуб даю, бросит и вспоминать забудет.       – Этого не будет, – рявкнул Сугуру и рванул из своего кресла.       Его давний враг молниеносным движением дёрнулся в сторону, перекатился по полу и встал на ноги, тогда как сам Дайшо нелепо и так глупо врезался в скрипучий старый стул. Повидавший виды предмет мебели не вынес такого обращения и с громогласным треском сломался прямо под попытавшимся развязать драку демоном.       – Как же ты жалок, – с отвращением бросил Куроо, сверху вниз глядя на возящегося в куче обломков врага. – Даже злиться на тебя брезгую.       Сугуру с трудом поднялся на ноги. Слабое человеческое тело было не в восторге от недавнего столкновения: ушибленные места нещадно ныли, в ладонь впились щепки.       – Вот что. Желание я пока приберегу на всякий случай, – лениво протянул гость. – Медальон тебе не отдам – не обязывался.       – Урод.       – Всегда головой думай, прежде чем в колдунство лезть, – с наигранной безмятежностью посоветовал Куроо. – Я не собираюсь ничего делать для отброса типа тебя. Медальон отдам Мике лично в руки, понял?       – Не подпущу, – прохрипел Дайшо.       – Как знаешь, пусть дальше на цепи сидит, – пожал плечами его собеседник. – Нравится тебе из неё собачку делать – продолжай.       Эти слова подействовали как хороший пинок под рёбра.       – Я согласен, – зло клацнул зубами Сугуру. – Отдавай лично.       – И перед этим я с ней поговорю, – предупредил Куроо. – Наедине.       – Не смей с неё ничего требовать, – угрожающе процедил заказчик медальона.       – Хеби-чан, – будто маленькому ребёнку принялся втолковывать его враг, – я расскажу ей, с каким чудовищем она жила больше века. И отдам ей медальон сразу – и всё это безвозмездно.       – Ты не посмеешь, – вкрадчиво проговорил Дайшо.       – О, вообще-то я хочу помочь девочке. По доброте душевной, – театрально приложило руку к груди лохматое недоразумение и прибавило до тошноты сладким голосом: – дорогуша.       После этого Куроо развернулся на пятках и направился к распахнутому окну.       – Ах да, – воскликнул он, обернувшись, – Лисятки сказали, что чары на медальоне примитивные, прямо как твои мозги. Любой, кто умеет говорить, может наложить их на любой кусок мусора. Чао.       И после этого самый неприятный гость за всю историю человечества исчез в чёрном вихре, оставив Сугуру Дайшо в маленькой насквозь прокуренной комнате наедине с роящимися в его голове мыслями – неприятными, противными, пугающими, причиняющими боль.       Фонарь за окном грустно мигнул, и крошечный кусочек мира вокруг него затопила ночная темнота.