Именно это

      Полдня ходу до нужных координат — это очень много, это сорок тысяч секунд и сорок тысяч возможностей, что Лео уже погиб за то время, пока Джим ничего не мог сделать, тупо восседая в новеньком кресле «Вэлианта». Да, сейчас Джима бесит даже это кресло. Спок уже раз двадцать посылал его в каюту отдыхать, но капитан сидит на мостике словно приклеенный. Его приводит в ужас одна только вероятность оказаться наедине со своими мыслями, поэтому он остается здесь. И спасибо, что Спок все это время стоит за плечом — почти безмолвно, но так надежно.       Близится к концу уже вторая смена, и состав вахты давно изменился, но костяк весь здесь — не по приказу, а потому что иначе не может. Единственный, кого никак не в силах отпустить капитан, — это лейтенант-бетазоид, которую взяли на замену Римане Рой. Джиму очень жаль девушку, но она у них одна, и он просто не может выпустить ее из поля зрения. В душе он оправдывается тем, что ни за что не подпишет ее на саму операцию, а значит, не так и страшно, если лейтенант Вейн пока поработает за двоих.       Конечно, они надеются на то, что корабль-призрак не изменил себе и продолжает двигаться по прежней траектории, но кто знает? Существует совершенно отвратительная вероятность того, что им придется сутками обшаривать немыслимые радиусы в поисках едва заметного шумового следа. Да, Джим-то готов искать пока не найдет, про себя он это знает, если заглядывать в самые пессимистичные прогнозы, но, черт побери, все пока складывается один к одному, и было бы странно получить такую подножку от судьбы именно теперь.       Расхождения в просчитанных координатах с реальностью оказываются минимальными — в нужной точке лейтенант Вейн отчетливо слышит тот самый, нужный, шум, который описала ей капитан Рой, и им хватает всего пятнадцати минут, чтобы подобраться к кораблю максимально близко и синхронизироваться с его ходом. Теперь они подготовлены, и им не требуются торпеды — Скотти уверен, что не ошибается, сразу послав сканеры, — но времени ждать полный расчет у них нет, поэтому, как только «Вэлиант» получает первые данные о месте, достаточном для вмещения их десанта, Джим и двадцать четыре его бойца транспортируются в выделенную зону.       Скотти шлет им поступающие от зондов данные, но МакКоя пока не обнаружено, и Джим делит людей на группы по пятеро, потому что разойтись им придется натурально в разные стороны. В голове у него впервые мелькает мысль, что Лео уже может здесь не быть, но он пропускает ее мимо, выдвигаясь в один из коридоров. Он напоминает десанту, что противник не виден на сканере и что это «хрен знает что, но будьте внимательны и осторожны», хотя сам едва ли притормаживает перед поворотами ради той самой осторожности.       От Скотти данных поступает все больше и больше, и Джиму кажется, что он сошел с ума, когда на экране перед ним разворачивается лабиринт невиданных размеров — и ведь это еще не все, это только начало, прошло всего минут пятнадцать, как они высадились. На корабле подозрительно пусто, подозрительно тихо, и приходится еще раз разделить все группы, чтобы ничего не пропустить.       Спок докладывает о том, что наблюдает с противоположного конца открытой развертки — и даже он удивлен: — Джим, этот корабль не был построен. — То есть? — Я думаю, он собран как конструктор.       Джиму не хватает еще чьей-то больной фантазии ко всем бедам. Он не представляет, для чего кому-то могло понадобиться подобное извращение, он не хочет об этом думать. Он должен найти Боунса — а потом уже они вместе обо всем этом подумают. Так что к черту конструкторы! — Спок, есть что-то стоящее? — Нет, капитан.       Джим отправляет лейтенантов Медина и Сандор на лестницу вниз и остается в одиночестве. Их «незаметная группа» рассеялась по кораблю, размеров которого они себе не могли и представить. Теперь-то Джим понимает, что первый сканер, вероятно, залез в самое нутро этого монстра, и черт знает сколько им добираться до той точки отсюда. И это если МакКой все еще там или рядом. Неловкая тишина в эфире подтверждает догадки капитана: кажется, Скотти думает о том же самом. Но у них и не было другого варианта — десантироваться куда-то глубже они бы все равно не смогли. Поэтому Джим продолжает спешить извилистыми и бессмысленными помещениями и переходами.       Все двадцать пять человек сейчас видят в реальности то, что Джим уже наблюдал в голодеке: странные сварки, странные интерьеры, неожиданные помещения и нелепые соседства. Душевая оказывается проходной и соседствует с багажным отсеком шаттлов, которых нет и в помине, нет никакого разделения на палубы, а уровни пола и потолка могут совершенно внезапно идти под наклоном.       Да, Спок абсолютно прав — это конструктор, неумелый, подогнанный не по размеру деталей, а силой гаечного ключа.       Но больше всего напрягает стерильная пустота. Судно будто мертво, и Джима вновь настигает мысль, что здесь нет совсем никого. Никого живого. — Капитан! — это энсин ш’Залон, ее акцент легко узнаваем. — Капитан, здесь наша семнадцатая палуба! Энсину можно верить — Джим лично пробивал ей место на «Энтерпрайз», она прекрасно знает корабль и не ошиблась бы. Он смотрит местонахождение андорианки: слишком далеко от него, он потратит кучу времени, чтобы просто дойти туда, поностальгировать — и, вероятно, ничего не найти, потому что семнадцатая палуба — это просто зал. — Джим, я проверю.       Это голос Спока. Споку можно доверить все. Джим не был бы капитаном Кирком без вулканца.       «Нужно будет сказать ему об этом», — внезапно приходит в голову. Когда он последний раз говорил нечто подобное Боунсу? Джим не может вспомнить. Теперь, когда все так хреново, всякие разрушающие мысли так и лезут в голову: о том, что он не успел, что не сказал или не так сделал. У них все было хорошо, но вдруг недостаточно? Точно недостаточно, а шансов исправить может уже не быть.       Джим не замечает, как переходит на бег, совершенно перестав думать о несканируемых духах и уже не сверяясь с разведданными зондов, которые все еще продолжают поступать. Он внезапно ловит себя на чувстве дежа вю, будто он снова в голодеке — и не сразу понимает, что достиг точки, которую уже видел и проходил. Это то самое место, здесь недавно был Леонард.       Джим, кажется, ускоряется еще больше, он знает, куда бежать, он прошел этот пусть во сне сто тысяч раз!       Но знакомая комната отдыха пуста. Джим застывает на пороге, в том самом месте, откуда он наблюдал проекцию, и словно наяву видит, как вот там стоял Лео и вокруг него был этот туман, а вот с той стороны двигался неопознанный объект, и они говорили что-то неважное. Если бы «Ариадна» тогда отсканировала чуть больше, он бы мог увидеть, куда увели пленника после разговора, но увы. У Джима на выбор три коридора, каждый из которых, как видно теперь по схеме, дальше делится еще и еще. Гребаный лабиринт, в котором они будут блуждать вечность!       Его ребята переговариваются в эфире, отмечая кто кусок стороннего корабля, кто — все еще странную пустоту и небывалые размеры судна. Медина озвучивает только что мелькнувшую у капитана мысль о лабиринте, добавляя слово «минотавра» — и это ни хрена не помогает, потому что Джим очень любит греческие мифы и прекрасно помнит, что выхода из того лабиринта не было. Он уже готов наорать на лейтенанта — лишь бы самого себя отвлечь от негативных мыслей, как вдруг на долю секунды падд подает сигнал, и в сердце это отзывается иглой боли. — Джим! — тут же орет в ухо Скотти. — Джим! Я засек! Сигнал был еле заметный и тут же пропал, но док здесь!       Джим видит точку — жаль, что она оказывается не в его зоне поиска, — и больше ему ничего не надо, он готов бежать напролом сквозь стены, и почему он не Супермен ну или хотя бы вулканец? Несколько десятков поворотов, пятнадцать минут бега и миллион гулких ударов пульса в висках — вот она, последняя дверь и засов, который капитан буквально отдирает одним адреналиновым рывком.       В камере темно, и Джим натыкается на что-то гремящее, пока бредет вперед, а глаза — привыкают к сумраку. Свет из коридора выхватывает кровать в углу и очертания тела.       Боунс. — Боунс!       Доктор не отзывается, пока Джим не переворачивает его пылающее тело на спину. Это приводит МакКоя в сознание, и он пытается вернуться в позу эмбриона — так меньше болит голова и проще блевать, хотя давно уже нечем.       — Джим… какого черта… Я тут падаю смертью храбрых…       Глазам все еще темно, но Джим жопой чует, что положение хуже некуда, и привычный сарказм Боунса его не обманывает. Он пытается поднять его на руки, но Джим слишком устал, слишком переживает, слишком постарел за эти недели. Даже отощавший, МакКой — неподъемная для него сейчас ноша. В отчаянии Джим стаскивает бредящего Леонарда на пол и тянет прочь из камеры. Едва он вытаскивает его в коридор, как наконец-то подоспевают двое его десантников. Эти ребята молодые и крепкие — и Джиму чуть-чуть легчает, по крайней мере, до тех пор, пока он не всматривается в лицо Лео. Нет, не лицо — посмертную маску. Заострившиеся черты, восковая кожа, запавшие глазницы — ничего страшнее Джим еще не видел, хотя столько раз оказывался на передовой и стольких людей потерял. Да, он понимает, что чувствовал Леонард, но собственную смерть проще принять, чем смерть того, кого ты любишь. Это стократ или в тысячу, а может, в миллион раз тяжелее, и Джим, кажется, не дышит все то время, пока МакКоя переправляют на «Вэлиант».       Там, когда аппараты медотсека начинают мерно попискивать вокруг доктора, создавая ощущение стабильности, и местный врач сообщает, что все обойдется и они успели, Джим позволяет себе сползти на пол и не реагировать на обращающихся к нему людей следующие полчаса.       Хорошо, что есть Спок, который знает, что капитан Джеймс Т. Кирк хотел бы сказать «Улетаем отсюда к чертям собачьим!»