Female Robbery

      В голове у Ермака — легион опутанных до кровавых следов зелеными цепями-проклятьями, тянущимися из святого святых его разума. Сплошь и рядом расступаются перед ним почтенные дамы и господа, ощеривающиеся злобно, демонстрирующие множество диких, кровожадных ран, которые нанес убивший — чаще всего это расплющенная молотом голова или сердце, нанизанное на зеленую стрелу — и они все живы, и кричат на него истошно-сухо: чужой, чужой, изыди, а Кенши всё идет к эпицентру этих цепей, а потом ползет, потому что самые озлобленные начинают пожирать его телепатическую проекцию, и так, через гнилые катакомбы, с отгрызенной рукой, из которой сочится голубая энергия, грызя пропитанную гноем и кровью землю, он добирается до сути.       Душа Шао Кана, вся сплошь покрытая рунами, рассыпается в прах, едва проклятый меч проходит сквозь нее; а с ней и путы, коим она была источником, и Кенши, вконец ослабший, тоже там — внутри — исходит прахом.       Потом Кенши долго выворачивало, скудными-то холостяцкими объедками; в глаза будто вдавили бритвенные лезвия; о чувстве равновесия и говорить нечего: земля плавно утекала из-под ног — и рук, потому что он упал на четвереньки, а затем и вообще сознание потерял.       — Ты освободил нас, — позже спросит Ермак аккуратно, тихо, — но зачем?       Мне показалось, что вы не заслуживаете такой жизни, думает Кенши, но говорит:       — Жаль стало.