Коммунизм, капитализм, долбоебизм и всё идёт по плану

Спёртость, неестественность воздуха в этом подводном городе можно заметить лишь оказавшись в нём сразу же после Колумбии, прыгнув в серый разрыв. Дейзи старается вдохнуть его побольше, так жадно, словно пытается взять про запас. Дейзи чувствует запах гари так отчётливо, словно горит на костре. Чувствует едкий дым в своих лёгких, в голове, словно он вместе с кровотоком расходится по всему телу и затуманивает взор. Во рту у неё вкус пепла и крови. В ушах — стойкий, ровный гул, в который превратилась какофония звуков войны. Дейзи оборачивается — разрыв уже закрыт. Она и Атлас стоят в пустом помещении, где слышны лишь потрескивания разрядов тока вокруг рамки машины. Дейзи слышит детский плач. В трущобах всегда кто-то плакал. Она не в трущобах. Она в Восторге, в подводном памятнике человеческому упрямству. Памятник воздвигнут не ей, но достоин её. Интересно, Атлас просто выкинет её труп за порог, или похоронит? Кровь заливает мостовую, пуля в животе ощущается всем телом. Дейзи даже не ранена. У неё медленной струйкой течёт кровь из носа. Умом она понимает – этого всего не происходило. Есть две реальности, и в одной из них всё пошло не по плану. Но ведь вот она, цела и невредима, смотрит куда-то за спину недоумённо глядящего на неё Атласа, и видит за толстым стеклом переливающийся косяк рыб. Умом она понимает, что всё это похоже на дурацкий сон. Одно из тех беспокойных, рваных сновидений, снившихся в каморке, в которой она жила в доме Комстока. – У тебя кровь, – говорит Атлас и показывает на нос. Дейзи в ответ лишь закашливается, её кренит вперёд. Ей кажется, что вместо воздуха изо рта выходит клуб чёрного дыма и брызжет кровь. Цвета начинают сливаться в одну дикую палитру. Полыхающее знамя, лавка с подгнившими фруктами, мечущиеся солдаты и бойцы Гласа. В пляшущем перед глазами цветном тумане Дейзи замечает на одном из их плакатов Букера ДеВитта. Дейзи понимает, что помнит его. Букер ДеВитт был потерян, озлоблен и безжалостен. Он мог заменить собой целый отряд опытных вояк, а его речи могли зажечь огонь в самом отчаявшемся человеке. Это ложь. Этого никогда не было. Он ненастоящий. Атлас придерживает её за плечи, мягко, но в то же время крепко, чтобы она не упала, и пытается понять, что с ней. Он тоже ненастоящий. Его тоже никогда не было. Кто такой Атлас? Откуда у Дейзи эти мысли? – Я должна была умереть, – шепчет она. О чём-то таком упоминали Лютесы, что предлагали ей отдать свою жизнь ради победы Гласа. Мёртвые и живые одновременно, они всё время казались отвлечёнными на что-то. Они смотрели свою жизнь, словно диафильм, проносящийся у них перед глазами. Они смотрели его миллион раз, от начала до конца, изредка меняя слайды то в середине, то в конце. Прямо сейчас Дейзи смотрит на тот слайд, где она отвечает им «нет». Лютесы понимающе кивают, говорят какую-то несуразицу про переменные, и выходят в коридор, в котором их нет уже через мгновение. Дейзи смотрит им вслед, чувствуя, как из носа течёт солоноватая кровь. В коридоре две лампы, и одна из них то потухает, то снова загорается, вызывая раздражение. – Твоё дело живо, а значит, жива и ты, – Дейзи слышит голос Атласа. Картина агонизирующих трущоб снова сменяется на его белую рубашку, которую она испачкала кровью. – И наша задача — не позволить повториться тому, что случилось. Атлас тоже ненастоящий. Но сейчас это единственная сила, что держит Дейзи на ногах, и позволяет не запутаться в двух сознаниях. Дейзи вцепляется в него, тянет за рубашку на спине, закрывает глаза и ждёт, когда окончательно потухнет вторая лампа в коридоре. Умирать холодно и страшно. У Атласа горячие руки.