Амортенция и Магловедение

За окном поблескивали молочные хлопья снега. Они крутились, мерцали, создавали ураган изо льда. Они были свободные и летели в единственном нужном направлении, существовали в полной мере своих возможностей. Очень грустно наблюдать за этой замёрзшей водой, которая не подвластна ни общественному мнению, ни внутренним правилам. Гермиона смотрела в окно, полностью погруженная в свои мысли. Метель завораживала, заставляла переключить внимание на себя. Гриффиндорка не знала, сколько времени прошло с того неприятного инцидента на Зельеварении, но судя по погоде: достаточно. После визита к МакГонагалл Грейнджер начала чувствовать себя ещё хуже и, хоть и не понимала причины, списывала это на слишком большую загруженность в учебе и прочие внеурочные чтения. За такой короткий промежуток грейнджеровской отреченности её друзья уже смирились с тем фактом, что она не желает общения, и что ей прекрасно быть одной. Она, в принципе, была не против такого положения дел. Давно пора было разобраться в себе и привести сознание в порядок. Рассудок совсем распался. На самые мелкие кусочки. Покинул голову и не собирался возвращаться. Ни одна книга по психологии не могла вытащить её из омута недопонимания и внутренних переживаний. Ни одна книга, ни один пергамент, ни одно зелье, зато одни глаза. Серо-голубые, холодные, лишенные любви и внимания глаза. Порой они пересекались в коридоре, неловко смотрели друг на друга и шли в разных направлениях. Иногда даже сталкивались. После таких мимолётных телесных контактов к Гермионе будто бы возвращалось желание существовать. Жить. Все завязывалось на том, будто бы Малфой является центром её вселенной. Тем, кто даёт жизнь всему, что находится в поле его зрения. Тем, кто ей так необходим. Тем, кто не может быть рядом. Никогда. Она уже определила для себя, что больше не имеет права начинать разговор с ним. С Магловедением он справляется и сам довольно отлично, и это является большим плюсом и поводом к тому, чтобы лишний раз не встречаться с ним. Не важно, размыты границы чистоты крови или нет, совсем не важно. Да, теперь у всех волшебников, вне зависимости от происхождения одинаковые права, но под предлогом юридических норм отношение чистокровных семей к грязнокровкам не изменится. Они так и продолжат женить своих детей друг на друге, дабы не примешать случайно какую-нибудь дрянь. Они будут ничтожно забиваться в свои особняки и выращивать, как в инкубаторе, наследников своей чистой крови. Омерзительно. В комнату постучали. Из-за двери вылез несуразный мальчик и тревожно посмотрел на Гермиону. — Там в туалете на первом этаже… Все дети убежали оттуда, там что-то страшное, — бормотал он. — Я-я, я просто не нашел старосту и постучался в первую попавшуюся комнату старших, я подумал, что кто-то тут сможет помочь. Сердце задрожало. Неужели снова Тайная комната? Нет, этого не может быть. Она самолично видела останки Василиска. А может он был не один? — Иди к себе в комнату, я разберусь, — выпалила Грейнджер и пулей вылетела из комнаты мимо юного волшебника прямиком к портрету. Гриффиндорская натура, которая жаждала «приключений» и чувствовала, что со всем может справиться сама, взяла верх, и шатенка решила первым делом не рассказать кому-то из старших, а пойти и проверить все самой. Времени ждать не было. Лестницы симфонично передвигались, а по ним летела все ниже и ниже наша героиня. Запыхавшаяся Грейнджер забежала в туалет и ничего необычного там не обнаружила. Там было очень тихо, и только капли воды из неплотно закрытого крана противно стучали по раковине. Ну да, Гермиона, какая же ты глупая. Первокурсники просто разыграли тебя, отправив в туалет, который, как все знают, не работает. Наверняка они сейчас рвут животы от смеха и рассказывают о глупой гриффиндорке всем в этой школе. Она тяжело дышала и решила присесть на холодный мраморный пол, чтобы перевести дух. Капающая вода отражалась от стен и порой даже создавала сладкозвучные мотивы. Тайная комната. Их первое совместное приключение. Ну почти, если не считать, что Грейнджер провалялась в больничном крыле всё то время, что Гарри сражался с Василиском Тома Реддла. Первое оборотное зелье обернулось милыми ушками и кошачьим хвостом. Вспомнив, то как она выглядела в тот момент, Гермиона слега засмеялась. Ну вот, докатились. Героиня сидит в женском туалете на полу и смеётся сама с собой. Совсем с катушек съехала. Нервное хихиканье было прервано импульсивным шагом вглубь помещения некоторого в помятой рубашке с растрёпанными платиновыми волосами. Парень все также быстро дошёл до раковины и очень нервно посмотрел на свое отражение в зеркале. Безумный взгляд, дрожащие руки, в одной из которых был плотно сжат пергамент, который, вероятно, и был причиной такого состояния. Из-за полного погружения в свои проблемы парень не заметил сидящую на полу у него за спиной худощавую фигуру с каштановыми кудрявыми волосами. А она его заметила. И успела разглядеть в полной мере. — Малфой, — окликнула Гермиона дрожащего человека, — что ты здесь делаешь? Драко резко обернулся и непонимающе уставился на такого нежданного наблюдателя своей неуравновешенности. Ужас в глазах сменился привычным презрением и тот ответил: — Чего тебе, Грейнджер? — последнее слово он выпалил максимально гадко. — Проваливай отсюда. Непонимание. Сметение. Что делать? Так хотелось кинуться к нему, заключить в объятия и успокоить. Узнать, что случилось? Впервые она видела его таким. Слабым. Потерянным. Он трясся как осиновый лист на ветру. Так хотелось успокоить его, утешить. Нет, Грейнджер, ты никто для него. Самоконтроль превыше всего. — Что случилось? — Не твоё собачье дело, — снова этот мерзкий тон. Снова хочется лезть на стену от его слов. — Проваливай! К черту самоконтроль, Гермиона. Она поднялась с холодного мрамора и тихой поступью приближалась к блондину. Она шла осторожно, будто бы не хотела спугнуть маленькое испуганное существо, которое обидели ужасные люди, которое никому больше не доверяет. Она остановилась от него в сантиметрах двадцати, чтобы убедиться в том, что он не швырнет её прочь, что он позволит быть так близко. И он не швырнул. Лишь обратил всё свое внимание на неё. Он пристально смотрел, уже не пытаясь скрыть своего состояния. — Мой отец умер. Вот так просто. Он доверил такую вещь этой мерзавке, которую даже видеть больше не хотел. По крайней мере, ему нужно было не хотеть её. Хотя бы не хотеть видеть. А он хотел! Гермиона подошла ещё ближе и прильнула своей головой к его груди. Сердце бешено колотилось, но она слышала, как с каждой секундой к нему приходит умиротворение. Ей тоже стало так хорошо. Такое чувство она испытывала при случайных толчках в плечо, когда Малфою нужно было куда-то пройти мимо неё. Такая грубость, а такая приятная. Драко приобнял её за плечи. Слезы начали струится по его точечным скулам. Хорошо, что она не видела. От этой близости становилось так спокойно, так хорошо. Казалось, что не существует никаких проблем и все, что нужно — быть рядом. Нельзя. Не сейчас или на первом курсе. Даже если бы Гарри пожал руку Драко, тот никогда бы в жизни не относился к Гермионе должным образом. Никакая дружба с мальчиком-который-выжил не изменила бы его мнение о грязнокровках, выстраиваемое и вбиваемое ему в голову с самого его рождения. Таким он был. Таким его сделало общество, что собралось вокруг него и опекало все эти годы. Им ни за что не суждено было быть вместе. Но тогда почему к нему так тянуло? Так манило и звало что-то внутри. Что-то, что всем сердцем желало быть рядом. Просто быть. Чувствовать тепло, трепет его дыхания, робкие взгляды в её сторону. Окунаться в море его запаха и тонуть, не пытаясь удержаться на плаву. — Я готова тебя выслушать, — сказала Грейнджер куда-то в скомканную рубашку. — И готова помочь всем, чем смогу. Пускай он скажет да. Пускай откроется ей. Она готова принять всё его сокровенное. Она как мама, которая закутывала в полотенце своего дорогого ребёночка после ванны. Которая вытирала его платиновые волосы и крепко-крепко обнимала. Драко отпустил Гермиону и протянул ей дрожащей рукой смятый конверт с печатью семьи Малфоев:       « Здравствуй, Драко. Я очень скучаю по тебе и расстроена тем, что ты не пишешь письма. Я наслышана о твоей успеваемости в изучении Магловедения и очень горжусь тем, что ты смог с достоинством принять новые порядки. Я также от всего сердца благодарна тебе за твои подписи в завещании. Твой отец. Люциуса забрали несколько недель назад в Мунго. Врачи находились с ним постоянно и пробовали различные методы, чтобы поддерживать его состояние. Сын мой, Драко, колдомедики делали всё возможное, но пожилой организм твоего отца играл самую важную роль в его выздоровлении. Он не справился. Приезжай в Мэнор, нужно почтить память отца.       Твоя мама, Нарцисса Малфой.» Он плакал. Он горько плакал по своему отцу. По отцу, который постоянно упрекал его в том, что он учится хуже какой-то маглорождённой выскочки с Гриффиндора. По отцу, который превращал его каникулы в бесконечные занятия и тренировки, благодаря которым он должен был превосходить всех и показывать чету Малфоев с самой лучшей стороны. Он готов был смириться с его прибыванием в Азкабане. В этом ужасном, лишенным какой-либо радости месте. С остальными Пожирателями, которые презирали беглеца Люциуса и даже в стенах такого защищённого места, готовые убить его. Он бы находился с ним в соседней камере в этой тюрьме, лишь бы знать, что он живой. Драко редко получал одобрения от отца, он всегда удостаивал сына лишь снисходительным взглядом. Люциус никогда не проявлял заботы к своему сыну, но Малфой знал. Он знал, что отец его очень сильно любит. А теперь его нет. Нет того сурового взгляда, по которому можно было понять всё без слов. Нет того надменного тона, которым он общался со всеми, кроме своей семьи. Нет того любящего мужа, который не выражал свои чувства, но ценил всем своим, не таким уж и чёрствым сердцем, всё то, что смог построить. Он даже не попрощался с ним. Сильная мужская слеза коснулась пола с характерным звуком, и Гермиона посмотрела на Драко. Он выглядел ужасно. Точнее, он полностью соответствовал человеку, который только что потерял свою опору по жизни. Таким она его ещё не видела. Сейчас он не был тем надменным и гадким слизеринцем. Он не был похотливым животным, которое смотрело на каждую юбку. Он был тем осиновым листом, который почти оторвался. — Драко, мне очень жаль. Она назвала его по имени. Пять букв, которые дали ему сил. Он протянул руку к Грейнджер и вернул пергамент, очень бережно его свернув, положил в карман своих тщательно выглаженных брюк. Молчание, что нависло между ними, отражалось от стен и нагнетало и без того мрачную атмосферу потерянности. Она не знала, что сказать. Как поддержать человека в такую трудную для него минуту? Да и нужна ли человеку её помощь? Да, она тоже потеряла родителей, но они были живы. Она никогда не могла бы себе представить, что чувствовала, если бы их не стало. Гермиона не могла подобрать слов, а Драко находился просто в тупике. Что сейчас делать? Как действовать? Как себя вести? Ко всему добавилась проблема в виде растерянной Грейнджер, которая явно ждала, что он бросится к ней и будет плакать в плечо. Но он не будет. Он не должен. Малфой сделал неуверенный шаг к выходу, пытаясь избавится от общества гриффиндорки и найти место поспокойнее. Как на него давили эти стены. Как погано он себя чувствовал в тот момент. А она, словно чувствуя, как сильно он нуждался в её поддержке, которую никогда в жизни бы не попросил, не дала ему сбежать от самого себя и своих проблем. Он направился в сторону двери, а Гермиона пошла следом чуть быстрее. Она неловко коснулась его спины, от чего Драко замер. Чего можно было от нее ждать? Грейнджер, поняв, что её не откинут в сторону продолжила свою миссию по спасению Драко Люциуса Малфоя. Она провела руками по его крепким плечам, от чего тот невольно дёрнулся, явно не ожидая, что его не отпустят просто так. Её кисти плавно скользили, исследуя тело холодного слизеринца. Её движения успокаивали. Он сам повернулся к ней лицом. Он сам попал в паутину её нежных глаз и робкого дыхания. Гермиона коснулась рукой скул Драко. Она поглаживала его по лицу трясущимися пальцами, смахивая почти засохшие слезы. Малфой просто стоял неподвижно, осмысливая происходящее. Он стыдливо наслаждался прикосновениями грязнокровки, которые были так нужны сейчас. Он не скрывал свою печаль от неё за маской безразличия и надменности. Пускай делает, что хочет. Всё останется в этой комнате. Они заглянули друг другу в глаза, и не заметили, как под властью какой-то неведомой силы в один миг приблизились к друг другу. Поцелуй. Взаимный. Они стояли и целовались в гребаном туалете для девочек, как какие-то бестолковые третьекурсники. Драко ощутил, как от губ, которыми он нагло целовал Грейнджер разливалось теплое чувство по всему телу. Умиротворение. Спокойствие. Но в тоже время было очень гадко. Он прижимал к себе маглорождённую, прикусывал её сладкие губы и растворялся в этом запахе невинности, от которого его отец учил держаться подальше. Мертвый отец. Люциуса больше не было, а Драко в тот же момент кинулся в объятия Грейнджер, которая удерживала своими руками этот осиновый лист. Он не оторвётся.