Must not.

      Хосок изводит себя, у него экзамены на носу. Постоянно зависает в библиотеке с книгами, а дома втыкает в компьютер и пишет-пишет-пишет. Даже ночью перед сном читает что-то в телефоне, пока Тэхён на него не рыкнет. И смотреть на него такого больно: мешки под глазами, бледный цвет лица, постоянно красные глаза, а сам рассеянный как никогда. Всё потому, что отец выдвинул ультиматум: он может заниматься чем угодно, хоть в нудисты податься, но только после того, как сдаст все экзамены на отлично. Старший страсть как прикипел к танцам и очень хочет уехать в Сеул после выпуска, на что папа другого мнения. У них с мамой бизнес, компания, работа. Хосок его прямой наследник, преемник дела, какие нахрен танцы? Потому пришли к компромиссу: успешные экзамены для того, чтобы можно было отправить его в экономический, если с танцевальной школой не получится.       И несмотря на то, что Тэхён решил всеми силами помешать хёну с его планами на переезд, он старается не язвить и не донимать. Даже помогать пытается по дому, поддерживать незаметно, потому что осознание того, что через полгода Хосок покинет их дом, в буквальном смысле разрывает на части. Ведь брошенная во время ссоры с отцом хосокова фраза до сих пор звенит набатом у него в голове.       «Я здесь никому и ни для чего, кроме твоей работы, не сдался!»       Тэхён отчётливо теперь осознаёт, что своим поведением лишь приумножает уверенность старшего в том, что его здесь ничего не держит. Даже когда-то любимый младший брат ведёт себя, как мудак последний. Глядит вот так на хёна, которого за книгами почти не видно, и поджилки трясутся, до того страшно. Страшно, что серьёзно настроен, страшно, ведь уедет же. Страшно так, что плакать хочется, и всё любовное нутро от отчаяния наружу лезет. Хочется сказать о том, как нужен, как важен, как необходим, и что без него Тэхён просто сдохнет от тоски и безысходности. И не успевает за нежными мыслями, когда они самовольно летят с губ. — Хосок, отдохни хоть чуть-чуть… пожалуйста, — фраза звучит, как мольба, и сразу становится стыдно, потому что не в его духе проявлять что-то подобное так открыто уже как несколько лет.       Хоби отрывает взгляд от страниц и смотрит неверяще, а потом улыбается по-глупому, потому что приятно, чёрт возьми. Он откладывает книгу и произносит тихое «ладно». В комнате повисает неловкая тишина, со стороны кровати лишь слышится приглушенная музыка из наушников. — Может, чаю? — говорит Тэхён первое, что приходит в голову, и сокрушается внутри от понимания того, что подобные простые, обыденные разговоры для них теперь редкость. Это — всё, к чему привело его поведение. Забота — удел Хосока. И Тэхёну искренне совестно за это.       Хосок же думает, что дело нечисто, но соглашается, потому что действительно устал, да и чай с ромашкой не помешал бы.       Они располагаются на кухне снова в горной тишине, но уже с горячими кружками чая в руках. Хоби поистине чувствует ликование и то забытое, но такое нужное ощущение уюта, вот так сидя напротив Тэхёна. И словно не было этих дурацких выходок младшего в стиле подросткового максимализма, и Хосок понимает, что нет, не будет никаких допросов с пристрастиями, не будет колкостей и язвительных фраз. Они действительно просто пьют чай.       А потому, незаметно для обоих, перебазируются в зал и смотрят какое-то глупое шоу, попеременно вставляя реплики и хохоча.       И в отношениях снова проступает брешь. Что-то меняется, вот так просто, но уже в лучшую сторону. Хосок сперва к потеплевшему брату относится с недоверием, но после сдаётся, потому что скучал, скучал до дрожи в коленях. Снова может проявлять свою любовь и заботу так, как он этого хочет, — много-много, часто-часто, и никто его не отталкивает, не кричит и не изводит. И когда он впервые за долгих пять лет приобнимает младшего, внутри что-то взрывается фейерверком, хочется прыгать, кричать от радости. И он чувствует, что обнимать Тэхёна теперь странно. Он стал больше, выше его самого. А руки помнят ещё маленького и щуплого паренька. И кожа стала совсем другой на ощупь. По-другому, да, но приятно, отмечает для себя Хосок.       Тэхён лишь глубоко вздыхает и закатывает глаза, если тот перебарщивает со своими «ТэТэ, ты слишком поздно», «ТэТэ, ты так не пойдёшь, холодно!», «ТэТэ, покушай». И смеётся старший теперь часто, открыто, своим абсолютно нереальным басистым хохотом до белых зубов.       Хосок невольно переходит к уменьшительно-ласкательным словечкам, полноправно ощутив себя старшим братом, что снова раздражает Тэхёна, но в той же степени и умиляет. Младший терпит лавину комплекса старшего брата столько, сколько может, но дамбу всё-таки рвёт.       И когда в очередной раз Хоби липнет к нему со спины, только выйдя из душа, когда последний, сидя на диване, смотрит фильм, Тэхён грубо отталкивает его локтем от себя. Хосок замирает, со страхом в сердце ожидая, что недавнее отношение вернётся, что он снова сделал что-то не так. Младший смотрит в лицо напротив не менее испуганно и сглатывает, потому что боится опустить взгляд ниже, потому что тот стоит в одном повязанном на бедрах полотенце. Но даже взгляда на лицо достаточно, ведь волосы влажные, капля стекает по виску, щёки розовые, распаренные, как и губы. «Код красный» — кричит всё его нутро, и он тактично ретируется в ванную.       Прикладывается лбом о холодный кафель пару раз, но наваждение не проходит, и он бы рад сейчас разучиться моргать, потому что каждый раз, когда веки закрываются, видит Хосока, а в голове крутится одна и та же мысль: «Выглядит ли он так же во время секса?».       И нет, не то, чтобы Тэхён ни разу не видел его после душа или просто голым, они живут в одной комнате, всё-таки. Но до этого момента к нему хотя бы не прикасались. Держать себя было легче, никто не мешал мастурбировать спокойно в ванной тогда, когда он сам того захочет. Представлять прикосновения, объятия, поцелуи брата. Теперь же, когда касания настигают отовсюду в реальности, он дома словно в одной большой ванной — вздрочнуть хочется всегда. Словно та великая стена самоконтроля рухнула вместе с его агрессией.       И если для Хосока теперь нормально утром нежно пройтись рукой по спине, проходя мимо Тэхёна, у последнего это отзывается табуном мурашек, что плавно переходят в тяжесть внизу живота. И он снова хочет оттолкнуть, отшатнуться всякий раз, скинуть руку, но когда видит, с какой будничной нежностью в глазах на него смотрит брат, всё, что остаётся, — сжимать кулаки до побелевших костяшек и держать истерику в себе.