Must not.

      Тэхён всхлипывать перестаёт, ибо нос немеет, он его почти не чувствует. Дышит громко через рот у старшего над ухом и прижимается сильнее, щекой о чужую макушку трётся, по лицу кровь размазывает. Хосок чувствует тёплую каплю, что упала на его отрытую шею и потекла по спине под футболку. Он понимает, что младший уже успокоился и обнимает его не в истерике, а просто потому что хочет, поддаваясь эмоциям и моменту. Хён и сам не хочет размыкаться, потому что комфортно и тепло. А ещё устало и лениво после пережитого адреналина, что ударил в кровь. — Что у вас там? — слышится взволнованный голос матери за дверью. Оба напрягаются, но никто не сдвигается с места. Хосок не пытается покинуть уже не такие болезненные объятья, а Тэхён не пытается заставить свои руки разомкнуться. — Мальчики? Что там у вас за грохот такой был? А теперь молчите… — не унимается мать, всё больше волнуясь. И когда старший слышит скрип ручки двери, как по щелчку приходит в себя. Пытается отпрянуть, на что младший за талию к себе притягивает и болезненно мычит. Когда Хосок смотрит в его лицо раздражённо, тело пробивает дрожь. От ужаса.       Мать открывает дверь не спеша, осторожно. Видит на полу сидящих сыновей и ничего не понимает сперва. На Хосоке лица нет, он смотрит испуганно на Тэхёна, повёрнутого к ней спиной. Она проходит вглубь комнаты, потому что происходящее кажется странным. — Что здесь… — не завершает свой вопрос, потому что крови так много, словно кого-то убили. Но нет, это всего лишь Тэхён с разбитым носом и измазанным лицом, с незажившим фингалом на пол-лица и проступающим новым, промеж заплаканных глаз. Она инстинктивно протягивает руку, чтобы положить её на плечо сыну с намерением лучше развернуть к себе, но тут взгляд падает на красное пятно на футболке. — Господи! — вскрикивает и садится на колени рядом, обхватывая лицо отрешённого младшего ладонями, рассматривает. — Что… да как… Хосок! — яростно кричит и смотрит исподлобья на замеревшего старшего рядом. А тот всё смотрит на лицо брата и не верит. Хосок обращает внимание на мать только после звонкой пощёчины, что немного отрезвляет. — Тащи аптечку, живо! — а сама, не дожидаясь, когда, наконец, кто-то из братьев подаст признаки осмысленности, тянет Тэхёна в ванную, чтобы промыть и проверить, насколько серьёзна травма и нужно ли вправлять.       Хосок тем временем в панике носится по дому, забыв, что он вообще ищет. Перед глазами лицо брата, заплывшее в крови и сплошном синяке. Они, вроде как, подрались, но результат на лицо. В прямом смысле. Тэхён ни разу его серьёзно не ударил. Даже покраснений не осталось. Всегда буйный и несдержанный, отчасти грубый, младший думал о брате даже тогда, когда он вёл себя, как утырок. В то время как сам, всегда спокойный и уравновешенный, лупил со всей дури, со всей злобой, что была.       По щекам невольно слёзы катятся от раскаяния и понимания того, что натворил. Вспоминает, как Тэхён глядел на него, когда он пытался разорвать объятье, услышав маму. И в карих тех глазах напротив ни единой мысли о том, что ему больно, неприятно, обидно. Лишь мольба-мольба и тоскливая нежность в молчаливом «ещё чуть-чуть». У Хосока сердце кровоточит от осознания такой простой истины и от того, что он смог сотворить такое со своим милым, славным младшим. С тем самым, что обнимал так отчаянно, болезненно. С тем самым, что снова смотрел и держал, как сокровище. И что сказал те нежные и искренние слова, прерываясь на всхлипы. С тем самым Тэхёном, от которого в груди приятно теплело, сердце раз за разом невнятно, неразборчиво пришептывало что-то отдалённо похожее на «хочу ещё».       Но когда Хосок безотчётно заходит на кухню, сквозь слёзы пытаясь ориентироваться в пространстве, в сознании всплывают иные моменты. Как Тэхён держал его руки, как заламывал и не давал сбежать, как смотрел исподлобья угрожающе и как произносил те отвратительные вещи. Невольно всплывает вопрос — кто из них настоящий?       Хосок замирает и цепляется за одну-единственную спасительную мысль в своей нездоровой голове: Тэхён на кухне — настоящий Тэхён. Он насильно прокручивает в памяти неприятный момент, потому что это единственное, что способно его отвлечь от самого себя и чувства ликования, если мысль цепляется за другую исходную. Ведь если настоящий Тэхён — тот, что нежен и ласков, грёбаное сердце делает нездоровый кульбит.       Из раздумий его вырывает крик матери, что зовёт давно потерявшего время старшего. И, когда он появляется в ванной, Тэхён уже не выглядит так плохо. — Я тебя слушаю, — максимально сердито бормочет мать, обрабатывая рану на плече у младшего сына. Тэхён невольно напрягается всем телом от этого вопроса, что не укрывается от мамы, ведь спина и плечи буквально каменеют. — Мам, не бери в голову. Мы просто кое-что не поделили. С кем не бывает? — отвечает гнусаво за Хосока и прикладывает новую тряпку к носу, из которого кровь понемногу перестаёт течь. — Не поделили?! Ты посмотри на себя! — вопит ему в ответ и снова злобно смотрит на старшего, что топчется у двери, взгляда не кажет.       Хосок молчит. Ему просто нечего сказать. Ему мерзко от себя, паршиво от ситуации и, в целом, скверно. Мать ещё долго ворчит, но, когда понимает, что ни тот, ни другой не собирается ей в чём-то сознаваться, оставляет попытки разузнать о случившемся на потом, когда отец вернётся. Её пугает такое поведение сыновей. Хоть Тэхён и выглядит естественно, он напряжён до предела, и на Хосоке нет лица.       Когда мать уходит, оставляя их одних, Тэхён всё ещё сидит неподвижно на бортике ванны и крутит в руках грязные от крови тряпки.       Ему до дрожи волнительно. Он совсем недавно слышал сопение брата в объятьях, скрежет его зубов. Чувствовал чужое раздражение нутром. И это раздражение всего на какой-то малый миг, на краткое мгновение сквозило поражением. Потому что когда его руки буквально впивались в позвоночник брата, он мимолётно ощутил, что ему можно. Словно, коснись он сейчас, ему позволят. Молчаливо, всё так же раздражённо, скривившись, но позволят.       И Тэхён, не отдавая себе отчёта, медленно подходит к замершему брату, что глядит задумчиво. Настороженно. Тэхён смотрит в глаза напротив и утопает в новом чувстве, название которому ещё не придумал. Ведь это чувство не его, оно Хосока. И отражается лишь в его глазах.       Тэхён поднимает руки и аккуратно, хрупко, насколько это возможно, касается чужих плеч. Мягко проводит подушечками пальцев по рукам до локтей, вызывая мурашки. Не останавливается и смотрит внимательно на то, как старший хмурит брови, взгляд опускает. Тэхён лишь плотнее подходит и обнимает слабо, уязвимо, словно просит разрешения.       У Хосока же уши краснеют и в висках отдаётся гул собственного сердца. Кончики пальцев покалывает, в горле скапливается так много слюны, что хочется сглотнуть. Старший держит себя от этого и концентрируется на ощущениях. Новых. Непонятных. Приятно-неприятных.       Оттолкнуть и позволить прижаться. Вспомнить насильный поцелуй, а затем объятия и нежное касание к губам. Поднять взгляд и встретиться со смесью двух разных Тэхёнов в одном. В глазах смешались те самые любовь и нежность с тяжёлым требованием и настойчивостью, отчего колени трясутся и подгибаются. — Ты… должен это прекратить, — хрипит Хосок последнее, на что способен, и втягивает в себя воздух до боли в лёгких, закрывая глаза. Сердце постанывает болезненно, в причине чего Хосок обещает разобраться.       Он открывает глаза и на выдохе делает шаг назад, выскользая из почти неощутимых объятий. Тэхён дёргает губой, словно его больно кольнули, но рук не опускает. Всё так же держит навесу и сглатывает шумно. Держит, словно ждёт, что хён сам навстречу подастся. Словно уверен, что Хосок тоже непременно этого хочет. Старший смотрит в глаза напротив и боится, потому что ему кажется, он видит там понимание того, чего сам ещё не понял, а потому лишь испуганно качает головой немое «нет» и уходит, закрывая за собой дверь.