Must not.

      Когда отец возвращается домой, старшего снова отчитывают. Отец кричит, как не в себе. В последнее время его совсем не устраивает поведение сына. — Отвечай за свои поступки!       Мать под всеобщий крик драматично пускает слезу. Тэхён пытается выгородить брата, мол, это он первый в драку полез. Один лишь Хосок молчит понуро. Он бы и сам себя отругал и ругает, чего уж там. Взгляда ни на кого не поднимает, погружённый весь в свои мысли. — Чего молчишь, Хосок?!       Лишь задумчиво хмурит брови под чужие вопли и чувствует, как засохшая капля тэхёновой крови на спине под футболкой кожу стягивает. — Я с тобой разговариваю!       Хочется помыться, и он усмехается, понимая, что вода на сей раз не поможет. Потому что как-то скверно и гнусно, словно сам себе в душу нагадил. А чем и как — разобраться пока не может. Мысли разбегаются в панике, ни за одной не успевает. Или не хочет.       Из недобрых дум его выводит слишком басистый, низкий громкий голос брата и замершая чужая ладонь в паре сантиметров от лица. Хосок смотрит на неё — широкую, но маленькую, напряжённую в незаконченной пощёчине. А потом смотрит на тэхёнову руку, что сжимает запястье отца, не давая его ладони пройтись по лицу. Старший выходит из наваждения и понимает, что, его, кажется, благородно спасли от удара тяжелой отцовской руки. А потом запоздало глядит на лица напротив и снова цепенеет.       Первое, что он ощущает — удивление. Лишь затем — испуг. Тэхён нависает над мужчиной и смотрит угрожающе. Совсем не так, как смотрел на Хосока, и от этого взгляда пробивает дрожь. Младший челюсть сжимает, желваки на скулах играют. — Чего ты тут развёл? Все парни рано или поздно дерутся, — мрачно, негромко и как-то уж совсем низко бормочет Тэ, смотря в исказившееся в бешенстве лицо напротив. И от голоса такого у старшего стынет нутро. Младший выше их обоих, его ладонь больше, а мышцы на руке играют, перекатываясь, пока отец невольно пытается вырвать руку. Через мгновенье пальцы размыкаются и выпускают уже затёкшую ладонь.       Мужчина дышит глубоко, надрывно, захлёбываясь в возмущении. Бессильно выдыхает, закрывая глаза, успокаивается. А у самого по спине мурашки неприятно ходят от сквозящего предупреждения. Словно до него снизошли предупредить, а уже потом… А что потом? Он не знает, выяснять не желает, так же, как не желает признавать, что на мгновение ему стало страшно.       Отец открывает глаза, смотрит на зашуганного старшего, за всё время не проронившего ни слова, а потом на Тэхёна, грозной тучей стоящего над ним и ловящего каждое движение и взгляд, брошенный на брата. Мужчина задаётся вопросом, как могло произойти, что вот этот Хосок так отлупил вот этого Тэхёна, а затем отвешивает обоим подзатыльники.       Мать отмирает и громко охает, понимая, что давящая атмосфера исчезла. Младший потирает затылок, но ничего не говорит, кажется, тоже успокоился благодаря этому нехитрому жесту. Или благодаря тому, что Хосоку больше ничего не угрожает. — Больше не деритесь, — сердито произносит отец как ни в чём не бывало, однако для себя делает пометку, что с Тэхёном впредь шутки плохи. Или, скорее, с Хосоком. На последней мысли он задерживается тревожно, чуть дольше, чем нужно, и уходит из комнаты, уводя за собою мать.       Хосок находится всё ещё в прострации от случившегося. Казалось бы, ничего серьёзного и не произошло. Но тот факт, что Тэхён снова это сделал, но уже на отце — не давал покоя. Он угнетал и давил своей волей. Безапелляционно и властно, словно перед ним стоял не отец, а некто незначительный, раздражающий, столько злости было во взгляде. Тэхён в тот момент казался непомерно большим и угрожающим. А ведь ему всего шестнадцать, панически бьётся в голове мысль. Хосок задерживает дыхание, потому что снова не понимает, почему панически, почему так волнительно и тревожно в размышлениях об этом. Словно за ними должно идти что-то ещё, чему он в мысли свои пока не позволяет пробраться.       Тэхён же смотрит на брата и самому боязно становится, ибо с того самого момента, как они покинули ванную, Хосок сам не свой. Это, конечно, закономерно, но он надеялся хоть на какую-то реакцию или действия, указывающие, как теперь следует вести себя и на какие отношения с братом отныне стоит рассчитывать. А отношений хотелось. Теперь, после всего пережитого за эти несчастно-счастливые дни, по-глупому казалось, что-то тёплое и нежное, что было между ними, возможно. Он не идиот и не рассчитывает на взаимность ни в какой из вселенных, но те болезненно-мягкие объятья кружат голову и бабочек в животе становится лишь больше. И то, как Хосок реагировал на его прикосновения в ванной… Ему не показалось. Он не видел отвращения и неприязни в глазах напротив, иначе не стал бы заходить так далеко. — Тэ… спасибо, — произносит Хосок виновато, всё так же не смотря на брата. Ведь он по всем параметрам облажался, но Тэхён всё равно его выгораживал и защищал, как мог. Младший молчит долго, смотрит внимательно, а потом выдыхает громко. — Ты мне нос разбил.       Хосок теряется и поднимает, наконец, взгляд, отчего сердце снова неприятно покалывает. У Тэхёна переносица заплыла, под глазами синяки, да и выглядит он, в целом, болезненно. — Прости. Я не хотел… так, — сконфуженно бормочет и думает, что он уж слишком виноватым себя ощущает. А потом вспоминает, из-за чего на брата накинулся, и снова прошибает, уже от стыда. Уши неприятно жжёт и жарко становится. Теперь, когда до него, наконец, дошло, наедине с братом как-то неловко.       Тэхён же вовсе не смущается, и, кажется, уже и думать забыл о своей выходке. А потому булькающе хмыкает, насколько позволяет ему заложенный нос, и ухмыляется по-доброму. Подходит и запускает свою ладонь в чужие волосы, теребит легонько в прощающем жесте, словно это Хосок тут нашкодивший младший брат. А старший голову в плечи вжимает, до того это неловко и странно, потому что рука действительно большая, сильная, мужская. Он невольно слегка поднимает свою и смотрит мимолётно, наблюдая тонкое запястье, худую ладонь и такие же тонкие длинные пальцы.       Тэхён замечает это действие и смотрит удивлённо вниз, замирая и забывая о своей руке, что покоится на чужой голове. Хосок всё смотрит, и сердце пуще заходится, потому что вот оно. Снова тревожно и страшно отчего-то, потому что чувствует вес чужой ладони, что давит слегка на затылок, а рядом широкую грудь, что вздымается размеренно. И тяжёлое шипящее дыхание через рот. А потом неловкое братское «кхм», ибо через рот дышать непривычно. И звук этот грубый, басистый, мужской.       Хосок ошарашенно поднимает взгляд и всматривается-всматривается в лицо напротив. Удивлённо. В панике. Тэхён руку свою убирает и мешкается слегка, потому что не понимает, чего на него так таращатся.       А Хосок мечется взглядом и мысленно за голову от осознания хватается. Он больше не видит. Смотрит на человека напротив и не понимает, на кого. Не на того милого и славного младшего, которого любил догонять и щекотать, не на того, кто так легко комбинировал с его телом по ночам и кричал бесконечное «хён», и даже не на того, кто изводил капризными подростковыми выходками, вредными ухмылками и юношеской кривой улыбкой.       Перед ним Тэхён, что стал таким взрослым и от того... чужим.       Тэхён смотрит недоумевающе, по привычке челюсть сжимает, когда нервничает, а Хосок цепляется за это действие и трогает свою скулу онемевшими пальцами. Рука от лица дрожаще спускается на плоский живот и щупает-щупает. Хоби, кажется, пытается нащупать в своём теле то самое «старший» которого нет уже давно, но в его сознании понимание этого сформировалось лишь сейчас. Тэхён же не на шутку начинает нервничать, потому что брат вот уже минуту с каменным лицом лапает себя и смотрит ошарашенно в глаза. — Ты чего? — звучит всё так же низко, и Хосок дёргается от этого звука, словно сейчас он звучит иначе, не так, как весь прошедший год, с тех самых пор, как у Тэхёна сломался голос. Рот открывает, чтобы выпустить на волю безумно шумную мысль «когда ты успел стать таким?», но она в горле так и застревает. — Ты что, сломался? — пытается пошутить младший. Брови поднимает в недоумении и прикасается легонько к плечу застывшего брата. Тот дёргается снова и смотрит возмущённо, как на прохожего, что вторгается в его личное пространство. — Эй, ну ты чего? — раздражается от этого младший и пытается уловить суть происходящего. Хосок напрягается всем телом, не отдавая себе в этом отчёта, и смотрит исподлобья уже обиженно. Он и сам не знает, на что обижается. На то, что вот этот здоровый Тэхён подевал куда-то его привычного брата, или на своё сердце, что так странно, необычно среагировало на этого самого Тэхёна. Он чувствует себя обманутым. Младший же вдыхает, глаза закатывает раздражённо и притягивает нахохлившееся тело к себе одним рывком. Руками плечи и шею обхватывает и покачивается из стороны в сторону. Хосок же охает и застывает каменным изваянием, боясь пошевелиться. В нос ударяет родной запах, и он дышит-дышит-дышит, зажмурив глаза. Словно это поможет унять бушующую грудную клетку от ударов сердца и вновь вернуть ускользающее «старший брат». Словно это поможет отвлечься от большого плеча и выступающей ключицы напротив. Словно поможет избавиться от нахлынувших воспоминаний всего того, что Тэхён успел с ним сотворить. Не помогает.       Потому что его окутали собой, сковали, погрузили в себя. И лишь запах, родной и любимый, напоминает о том, что они когда-то были братьями, и которого недостаточно, чтобы руки самовольно не обняли в ответ.