Must not.

      Когда Тэхён чувствует лёгкое прикосновение чужих рук к своей спине, ему кажется, что это наваждение. Однако когда он ощущает дрожь и теплоту через футболку, понимает действительность происходящего. Он широко распахивает глаза и напрягается всем телом, чтобы не совершить лишнего движения и не отпугнуть, забывая при этом дышать. Тэхён не видит лица Хосока, что уткнулся ему в ключицу и пыхтит так скоро и надрывно, словно вот-вот задохнётся. Он чувствует, как пальцы на его спине неуверенно сжимают ткань, тянут. Сердце стучит болезненно и так сильно, что слышится даже через глотку. Младший тревожно прислушивается к каждому движению и ощущению дрожащего тела в своих руках и держится из последних сил, чтобы не задрожать самому, столько чувств он испытывает. Хосок, всё ещё зажмурив глаза, мнёт футболку и прижимается плотнее. Они больше не покачиваются, лишь стоят, сплетённые воедино. Застывшие.       Тэхёну страшно. Он не знает, что значат эти объятья. Ему страшно, потому что Хосок ведёт себя странно, и страшно, потому что он снова чувствует это самое «можно». Можно пройтись рукой по напряжённой спине. Можно пальцами нежно погладить шею и запустить их в волосы. Не так, как он делал это минутами назад, а так, как хотел сделать всегда. Сокровенно, чувственно, интимно — как прикасаются только к любимым. Он громко сглатывает вязкую слюну и дышит глубоко, зажмурив слезящиеся глаза, потому что понимает — нельзя, не надо.       Хосока тяжелое дыхание опьяняет, заставляет ноги подкоситься, от того он и приходит в себя. Брата обнимать вот так неправильно. Пусть от этого поджилки трясутся, пусть сердце заходится. И то, что ему нравится и хочется обнимать его именно так, ещё более неправильно.       Старший раскрывает глаза испуганно, словно только проснулся, и отталкивает Тэхёна неуклюже и слишком резко, так, что сам чуть не валится. Ругается себе под нос и трясёт головой в надежде, что это поможет. Второй замирает в одном неловком положении и снова рук не опускает. Держит слегка на весу, не вышедший из приятной иллюзии любимых объятий, словно это поможет сохранить ощущение ответных тёплых рук на своей спине.       Хосок взгляд не поднимает, боится смотреть в лицо. Он точно знает, что увидит там. Снова те боль и отчаяние, обиду и мольбу. Хватит. С него хватит. Сколько ещё он будет на это вестись?       Секунда. Проскальзывает мысль, что ведётся он совсем не на щенячий взгляд; от этого снова тошно, противно. Не отвратительно. Не мерзко. Лишь стыдно-стыдно-стыдно, так, что хочется удавиться. А потому он, пошатываясь, разворачивается и уходит быстро, оставив брата всё так же стоять и провожать взглядом, полным слёз.       Тэхён задаётся вопросом, почему он всем своим существом ощущает то самое заветное «можно», исходящее от брата, когда на самом деле — «нельзя».       Хосок запирается в комнате, наплевав, что она принадлежит не ему одному. Сейчас хочется побыть наедине с собой и со своими мыслями. Или, наоборот, этого хочется меньше всего, потому что мысли, кажущиеся правильными, на деле всегда правильные. Но вот чувства и эмоции каждый раз дают сбой, не желают соответствовать тому, что выстраивается в голове, и от этого Хосок чувствует, что совсем уже не владеет собой в последнее время. Над природой таких чувств думать страшно, ведь нутро вопит, что неправильно, неверно это всё. И когда он отчаянно пытается не думать о том, что так прижиматься к большой груди брата было до киселя в голове приятно, скрипит зубами со злости. Потому что в голове кружит ураганом, постоянно унося к воспоминаниям минувших дней и всем-всем прикосновениям, от которых хотелось растаять в нежности.       Хосок, чтобы отвлечься, хватает первую же книгу, что попадается на полке, и этим оказывается альбом с фотографиями. Он открывает первую страницу и видит на ней семилетнего себя с маленьким Тэхёном на горбушке, отчего невольно расплывается в улыбке. И все недавние мысли действительно разлетаются, уносимые забавной квадратной улыбкой младшенького, что смотрит на него с фотографии, прищурив глаза. Хосок листает дальше и подмечает, что буквально на всех фотографиях они вместе. Радостные, счастливые, обнимающиеся. И чем старше они на фотографии, тем недовольнее лицо Тэхёна. Тут он совсем уж скривился, словно лимона навернул, на что Хосок смеётся кратко и листает дальше, дальше. На следующих страницах он снова обнимает младшего со спины, где-то наваливается сверху, кладёт свою голову на плечо.       На этих фото уже видно, что Хосок тоже улыбается слегка наигранно, потому что Тэхёна тогда заставляли фотографироваться с ним родители. Старшему было не по себе от этого и от того, что он больше не любим младшим братом.       Ещё через несколько страниц он наблюдает уже совсем повзрослевшего Тэхёна. Эти фотографии были сделаны недавно на пляже во время семейного отдыха. На них они вместе со случайными девушками и парнями, с которыми играли в волейбол на пляже. Хосок на этом фото выглядит каким-то маленьким и щуплым, вжав голову себе в плечи, и сконфуженно улыбается. Тэхён же вздёрнул подбородок, положил ему руку на плечо, вторую засунул в карман. И вроде бы ничего в этом нет, но Хосок вспоминает, как больно тот тогда сжимал плечо и как близко прижимал к себе. А теперь смотрит на лицо брата, сердце снова неприятно ухает, потому что взгляд собственнический, властный. У старшего снова уши полыхают, потому что слишком явно и открыто. Слишком вызывающе и агрессивно. Сердце всё не хочет уняться и стучит-стучит как-то совсем уж отчаянно, ладони потеют, и он с силой захлопывает альбом, чтобы больше этот ужас не видеть. Закрывает глаза, пытаясь успокоиться. Потому что хочется взглянуть ещё. Эта мысль больно врезается в сознание, и он, в раздражении, стыде и гневе, кидает несчастную книгу в стену. — Да что за дерьмо?! — громко шипит он хватаясь за голову и запуская пальцы в волосы, тянет болезненно. Хосоку больше не хочется думать, видеть, слышать. Ничего не хочется, потому что каждая мысль приводит к тому, кто находится в соседней комнате. От него не сбежать, не укрыться. Они, блять, живут вместе! В одной комнате! Хосок зол на Тэхёна как никогда, потому что он был способен вынести тот хаос, что творился с ним снаружи, но что теперь делать с хаосом внутри, он не знал.       Из мук совести его выводит звук очередного сообщения, что разрывают телефон весь вечер. Когда он видит несколько пропущенных и семнадцать сообщений от друга, губы трогает лёгкая улыбка. Он думает о том, что нисколько не ошибся, доверившись Юнги, и теперь хочет сделать это снова, а потому назначает встречу на завтра, после школы. — Ну, ты отпсиховался? — стучит Тэхён в дверь уже поздно вечером. Он не хотел снова ночевать на неудобном диване, несмотря на случившееся. В конце концов, он здесь тоже пострадавшая сторона. Он одёргивает себя, потому что всё, что происходит — его рук дело.       Когда слышится лёгкий щелчок, он невольно замирает в ожидании, не зная, каким на сей раз встретит его брат. Однако, когда дверь отпирается, старший пулей выскакивает из комнаты, чуть не снеся его с ног. Тэхён смотрит на удаляющуюся, предположительно, в ванную фигуру и вздыхает тяжело. Хосок на него даже не посмотрел. И от этого чувство обиды и беспомощности мучительно стесняет сердце. Могло быть иначе. Могло быть иначе, не обними он его. Или прикоснись он к нему так, как прикасаются к любимым. От последнего в дрожь бросает, потому что снова приходится бороться с собой, чтобы не проверить. Чтобы не доказать самому себе окончательно и бесповоротно: шансов нет. Шансов нет, но он чувствует «можно» и ненавидит себя за это. Шансов нет, но он не наблюдает желанного отвращения в глазах брата. Потому что лучше так, чем терзаться самим собой и чувством надежды, которой быть не должно, которой не место. Но вот она, теплится в сердце и трепещет каждый раз, когда Хосок смотрит на него, когда улыбается, когда просто дышит.       Тэхёну кажется: безумно, что он будет надеяться, пока видит его, пока знает, что он есть. Пока любит его.       И горько покашливает, потому что глаза слезятся, а в горле застряли комом невыплаканные, не выплюнутые наружу чувства. Ведь он знает себя и знает: мучиться в саднящей надежде придётся всю жизнь.