Must not.

      Хосок наблюдает за детьми, что беззаботно и весело снуют туда-сюда, и мечтает о том же. Откинуть все мысли, тревоги и просто бежать. Куда глаза глядят. Куда-нибудь подальше. За размышлением об этом не замечает, как мороженое в руках подтаивает и начинает капать. Он слизывает сладкие капли с тыльной стороны ладони и жмурится, потому что тёплое. — Грязные же… — брезгливо морщится Юнги и подсаживается рядом. Хосок замирает с высунутым языком и обращает на него внимание. Хочет возмутиться, потому что друг опоздал минут на двадцать, нелегко давшихся наедине с самим собой. Юнги продолжает морщить нос, но смотрит заинтересованно, с полуулыбкой на лице, потому что Хосок, кажется, забыл про свой язык. — Я помыл их, — отвечает коротко, вложив в эту фразу все возмущение.       Мин хмыкает и смотрит на свои сцепленные в замок руки. — Ну, как оно? — произносит почти беззвучно, словно спрашивает что-то до жуткого стыдное и запретное.       Хосок снова замирает перед тем, как облизнуть мороженое. — Дело дрянь, — коротко отвечает и раздражённо кусает. — А конкретнее? — Он гнёт свою линию. Ежу понятно, что всё это неправильно, мерзко. Но он продолжает, — через какое-то время отвечает Хосок отчего-то слишком резко, ненавидяще. Потому что приходится утаивать тот факт, что он сам даёт слабину каждый раз, что чувствует немыслимое, когда брат «продолжает». И что ненормально жарко становится от одной только мысли об этом. — Ты считаешь мерзким то, что в тебя влюблён парень, или то, что это твой брат? — внезапно задает Юнги вопрос, и его Хосок никак не ожидал услышать. — ...думаю, и то, и то.       Он сам не уверен в своём ответе, потому что не задумывался над этим серьёзно, не хотел. Словно, поразмышляй он об этом, откроет для себя ещё какую-нибудь разрывающую в клочья истину. И сейчас сказал то, что должен был сказать по всем правилам жанра. — Мне его даже жалко, — вздыхает друг и откидывается на спинку, смотрит в небо. — Что? — не верит своим ушам Хосок. Не такого расклада он ожидал. Юнги никогда не был сентиментальным, сочувствующим и, уж тем более, толерантным. — Я имею в виду, что неразделённая любовь это хуёво, — выносит вердикт Мин, всё так же смотря в небо, словно с ним разговаривает. Хосок же совсем забывает про своё мороженое: оно накреняется и угрожает упасть. Он таращится на друга подозрительно, с прищуром, и пытается понять, стоит ли ему побеспокоиться о друге и спросить, что случилось. Потому что этот парень напротив куда-то девал его ворчащего, скупого на чувства Юнги. — Говоришь так, словно знаешь, что это, — шутливо отзывается тот и отвлекается на падающее мороженое. Оно приземляется с характерным звуком и расплывается в жёлтую кляксу на асфальте. Он выдыхает краткое «чёрт» и поднимает голову, сталкиваясь с прямым, холодным, ничего не выражающим взглядом. Хосок сглатывает, смотрит удивлённо в ответ и приподнимает бровь в немом вопросе. Юнги же на это смотрит ещё более холодно, и, кажется, даже обиженно. — Ладно, извини, перегнул, — сконфуженно извиняется и отводит взгляд, судорожно пытаясь вспомнить всех пассий Юнги. Но не находит ни одну из них, по которой Юнги бы когда-либо страдал. И от этого скверно становится, потому что настигает осознание того, что друг, по всей видимости, носит всё в себе. Что за всё это время он так ему и не открылся, в то время как Хосок — открытая книга. И что, возможно, суровый Мин Юнги вовсе не такой суровый, каким хочет казаться.       Повисает давящая тишина, разрываемая лишь шумными детьми, что играют в парке. Хосок дышит сдавленно, аккуратно. Будто лишние звуки лишь сделают хуже. «Хуже что? Что вообще происходит?» — думает про себя и хмурится лишь сильнее. — Ты сказал ему «нет»? — внезапно слышит он голос друга и вновь разворачивается. Смотрит внимательно на всё такое же холодное и серьёзное, как никогда, лицо.       До Хосока доходит смысл данного вопроса не сразу. Он обкатывает каждое слово у себя в голове с паническим содроганием. Сглатывает шумно и таращится в лужицу ссыхающего мороженого на асфальте. Понимание мечется в черепной коробке ошарашенно. Вспоминаются моменты прошедших дней, один за другим. Когда было страшно, болезненно, мерзко. Когда было дурманяще, приятно, нежно. В эти мысли невольно врезается то, как в каждом из таких моментов он говорит чёткое «нет». Смотрит в глаза решительно и непоколебимо. И как на него смотрят в ответ. Разрушаются. Хосок напрягается всем телом от представленной картины и не может унять сердце. Ведь какая-то назойливая мысль тревожно шепчет, что он не хочет этого. И пугает не осознание того, что он ни разу не ответил «нет», а осознание того, что ему рано или поздно придётся это сделать. Юнги смотрит на озадаченного друга и понимает всё сам. — Ты идиот, — коротко констатирует и отворачивается, рассматривает противоположную улицу.       Хосок же отмирает и открывает рот для того, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает, потому что «а что тут скажешь». Да, он идиот.       Смотрит на Юнги, что кажется теперь совсем уж отрешённым, словно не хочет больше говорить. От этого Хосок ещё больше теряется. Потому что сейчас рядом с другом он ощущает себя «сложно». Будто Мин построил невидимую стену вот так просто, от одной неудачной шутки, и младшему хочется треснуть себя хорошенько. — Я скажу, если он снова… — Ты идиот! — прерывает его Юнги, повышая голос, развернувшись всем корпусом. — Скажи ему сейчас! Зачем ждать, чтобы он снова лез к тебе? — смотрит сердито в глаза. Словно его всё это ну пиздец как бесит, выводит, вымораживает до дрожи. Хосок теряется от такого всплеска эмоций со стороны друга и поднимает руки в сдающемся жесте. — Да скажу я, скажу... — недоумённо бормочет, пытаясь слегка улыбнуться, чтобы разрядить обстановку. Однако это вообще не помогает, потому что Юнги ещё пуще хмурит брови и снова отворачивается. — Да что за фигня сегодня с тобой?! — не выдерживает Хосок. Мин ещё какое-то время всматривается в аллею, а потом всё же нисходит до того, чтобы посмотреть на друга. — Ничего, просто устал, — обречённо отвечает, выдыхает, глядит снова вниз на сцепленные руки.       Хосок понимает, что что-либо выпытывать из него сейчас бесполезно, а потому наклоняется, захватывает пальцем каплю мороженого с асфальта и мажет им нос хмурого друга.       Юнги дёргается и отвечает мгновенно, замахиваясь на друга, что хохочет, находя свою проказу одуреть какой весёлой. Шлёпает ощутимый подзатыльник. Второй рукой стирает с носа каплю, ругается громко и с чувством в своей гнусавой манере. А потом и сам смеётся.       — Ну вот, теперь ты тоже грязный, — выдаёт Хосок и снова замирает, потому что Юнги как-то совсем уж болезненно и обречённо бормочет краткое «да».