***
— Ну, и как всё прошло на этот раз? — первое, что спрашивает Юнги, минуя всякое приветствие. Хосок застывает с протянутой в жесте рукопожатия рукой, а потом опускает. «На этот раз» неприятно режет слух, потому что он с завидной регулярностью проёбывает шанс поговорить с братом, размокая, как кисейная барышня. От воспоминаний всех нюней от самого себя тошнит, и он вздыхает, отворачиваясь. Юнги смотрит внимательно на друга, подмечает, что сегодня тот мрачнее тучи. — Никак, — звучит короткий ответ, и Мин вскидывает брови. Кривит губы на немой вопрос, не тупой ли его друг часом. — Я скажу ему сегодня, — раздражённо бросает Хосок и дёргается, будучи на нервах. — И что тебе мешало сделать это вчера? Ответ на этот вопрос застревает где-то в горле неприятным комом. Ведь тревожное «я не знаю» — явно не то, что можно произнести вслух. Хочется вскинуть руками, разругаться от души, сказать пару гадостей, потому что его это достало. Достало давление Мина, достало давление со стороны самого себя. Сколько бы он не думал о причинах своего поведения, всё сходится к тому, что ему просто нравится то, что происходит. Нравятся прикосновения и объятья, нравится взгляд молящий и нежный, несмотря на то, что от всего этого неприятно бросает в дрожь и тревогой прошибает тело. Нравится. Так просто и в то же время невозможно неверно. Потому что одно маленькое «нравится» перекрывает внезапно тысячи и тысячи «неправильно», «брат», «мужчина», «семья», «будущее». На последнем он задерживается дольше, чем нужно, потому что о будущем не задумывался и даже не позволял себе этого. Ибо такие мысли наталкивают на то, что он допускает возможность принять чувства Тэхёна. А это уж совсем из области фантастики. — Хосок, это Земля, прием, — щёлкает перед лицом пальцами Мин, пытаясь вывести друга из транса. Хоби смотрит в ответ внимательно, вполне осознанно, и хочется всё рассказать. Что тревожит, что чувствует, что думать нормально не позволяет. — Возможности просто не представилось, — выдаёт, всё так же глядя в глаза. Юнги фыркает громко, раздражённо, потому что ненавидит, когда ему врут. Ненавидит, когда ему кажется, словно его водят за нос. Словно происходит что-то, о чём ему не следует знать. Хосок же поднимает взгляд на лестницу и видит там свою одноклассницу. Короткая юбка, чистая, выглаженная белая рубашка, которая наверняка пахнет вкусно, порошком, а не потом и имбирным домашним гелем для душа. Хрупкие плечи, тонкая талия и полноватые бедра. Милые пухлые губы, родинка под правым глазом. Никаких тебе скул, большого носа и смуглой кожи. Хосок лишь отмечает одинаковый тёмно-пшеничный цвет волос и медленно закрывает глаза. Сглатывает. Чувствует, как к лицу приливает кровь от злости. Сжимает кулаки до белых костяшек, сглатывает ещё раз, но уже фантомно, потому что во рту пересохло. Выдыхает через нос шумно, пытаясь успокоиться. Так как ловить себя на том, что всё-таки сравнивает её с братом, — последнее, чего он от себя ожидал. А потом мычит про себя, сжав губы, потому что ещё одно откровение — Тэхён в этом сравнении не выигрывает, но чувства вызывает смешанные. Словно в конце своего монолога он должен был добавить «ну и что, что красавица». Юнги смотрит на эти мычания, странные гримасы и пыхтения, и лишь пуще беспокоится. — Хочешь, я с ним поговорю? — Нет! — моментально спохватывается Хосок и вскрикивает в какой-то глупой панике, не успевая за собой. Мин недоуменно хмурит брови, пялится сперва недоверчиво, а потом взрывается. — Какого чёрта у вас там происходит?! — непривычно для себя повышает голос, и во взгляде его ничего, кроме негодования и смятения. — Просто не надо. Я сам могу… — устало пытается усмирить друга. — Почему ты не хочешь рассказать, что происходит? — громко перебивает его старший, смотрит уже рассерженно, кулаки сжимает в раздражении. — Да ты достал! Нечего рассказывать! — ответно кричит Хосок и подаётся вперёд в порыве злости. Юнги замолкает и по лицу бегает взглядом, сощурив глаза. Пытается держать себя в руках и не отвесить другу подзатыльник. А ещё пытается унять оскорблённое и обиженное сердце. Цокает громко и отворачивается. Хосок понимает, что перегнул, что друг пытается помочь и переживает. Но то, что он не может что-либо рассказать, выводит из себя, потому что рассказать всё-таки хочется.***
По возвращении из школы Тэхёна он дома не застаёт. Выдыхает облегчённо и начинает собирать свои вещи. Когда мама замечает, что Хосок перетаскивает свои спальные вещи в гостевую комнату, удивлённо спрашивает, почему. — До экзаменов решил пожить от него отдельно. Чтобы мы друг другу не мешали, — безапелляционно и как-то сердито произносит старший, на что мама лишь хмыкает и решает больше не лезть. Словно, скажи она ещё хоть слово, Хосок взорвётся на месте, до того он выглядел напряжённым и решительным. В подобной суете и коробках проходит оставшийся день до возвращения Тэхёна. Когда последний заходит в свою комнату, застывает на месте. Смотрит первые пять секунд непонимающе, а потом вдыхает резко в осознании, издавая ошарашенное «ах». Вылетает из комнаты, скидывая рюкзак в коридоре, и проверяет зал, кухню. Сам того не замечая, пару раз кричит имя брата в пустоту дома в какой-то глупой панике. Сердце стучит как бешеное. Дрожащими руками достаёт телефон, хочет позвонить родителям, спросить, что происходит, но взгляд вовремя падает на хосоковы любимые кеды, что стоят в прихожей. — Чего разорался? — слышится сзади, и младший медленно разворачивается, убирая телефон в карман. Тэхён смотрит на старшего, что прислонился к косяку скрестив руки на груди, и облизывает пересохшие губы. — Где твои вещи? — звучит как-то осуждающе. — Я решил, что нам лучше пожить в разных комнатах до экзаменов. И младшего пугает уверенность и решительность в голосе брата. Ещё больше пугают слова. — А после экзаменов? — произносит и сглатывает инстинктивно, пытаясь удержать уголки своих губ, что невольно ползут вниз, выдавая всю панику с головой. — А после экзаменов я уеду, — звучит, как приговор. Холодно, непоколебимо. Тэхён медленно качает головой сперва в одну, потом в другую сторону в безмолвном «нет». Смотрит, выпучив глаза, ошарашенно. Для него это не новость, он знал, что Хосок намерен покинуть дом, но до сего момента мысль об этом казалась какой-то далёкой — ведь не завтра, не через неделю или месяц. Но только что она внезапно превратилась в страшное и реальное «сейчас», что колотилось в голове жутким набатом. Осознание того, что он теряет Хосока гораздо раньше, пронзает всё тело, разливая безумную истерику по венам. — В этом нет необходимости, — произносит он на автомате, без конца облизывая губы в нервном жесте. — В чём конкретно? В том, чтобы жить раздельно, или в том, чтобы я уехал? И голос звучит язвительно, раздражённо, словно старший ничего не хочет объяснять, говорить или слушать. Словно он рассчитывал на объявление факта и молчание в ответ. А Тэхён всё смотрит напуганно, мыслями мечется, пытаясь найти хоть какие-то слова, что убедят брата в… В чём? Остаться? Не в этом его необходимость. Сейчас он больше всего на свете хотел убедить брата не отдаляться. Словно он абсолютно точно потеряет его, закрой сейчас Хосок за собой дверь в другую комнату. — Не обязательно… раздельно, — уже умоляюще звучит, за что Тэхёну совсем не стыдно, потому что он в отчаянии прямо сейчас. Младший отчётливо понимает, что такие страхи ненормальны, ведь им рано или поздно пришлось бы разойтись. Мир не ограничен четырьмя стенами их комнаты. И если его настолько пугает реальность того, что они будут жить в одном доме, но по разные стороны стены, что произойдёт, когда Хосок всё-таки сдаст эти чёртовы экзамены? По позвоночнику ползут мурашки и по-банальному кровь стынет в жилах. Старший же смотрит на растерянного младшего и всё понимает. Видит его ошалелый взгляд, что мечется в панике, видит каплю холодного пота на лбу. Видит уже истерзанные губы, что Тэхён кусает и лижет без конца. Видит, но ничем не может помочь. У Хосока и самого руки дрожат, потому что помочь хочется. Вот так сгрести снова в охапку и дать младшему потрястись у себя в руках. Пусть сожмёт сильно-сильно, до хруста, как он захочет. Пусть стучит дрожащими зубами над ухом. Пусть выдыхает судорожно и обрывисто в волосы, а потом вдыхает снова ртом. Хосок знает, что тот не оставил бы возможности зарыться рукой в его волосы и прижаться губами к голове. А ещё Хосок знает, что это не вызвало бы неприязни в сердце. Глядит на младшего брата и думает своё нелепое «не гей». Оно не походит, потому что не относится к человеку напротив. И вот оно, озарение. Простое откровение его непростой жизни — Тэхён родной человек. И все мысли о гендере, братских узах и прочей шелухе разбиваются об это нехитрое «родной». Забавная такая переквалификация из «брата» в «родного», на что Хосок хмурится, но не успевает за губами, что трогает улыбка. Отсюда и осознание того, почему так тяжело было отказать и почему так приятно каждый раз в объятьях. И страшные мысли о «можно» уже не страшные, а вполне закономерные. Родному человеку можно всё в пределах постепенных. И Хосок бы сейчас снова мог бы долго и гневно-гневно корить себя за то, что снова прогибается, но какой в этом смысл, если родной человек стоит и трясётся напротив, готовый вот-вот разреветься в отчаянии. Он смотрит вот так на младшего и понимает, что нет, это не любовь в общеизвестном смысле. Хосок не видит во младшем любовника. Родных людей любят иначе — трепетно, бережно и робко. Он мог бы дать это Тэхёну. Всего себя в этой нежной домашней любви. Он бы позволил объятья, мимолётные прикосновения кожа к коже, возможно даже поцелуи. Более того, в размышлениях об этом, понимает, что хотел бы это дать. Но это не то, что нужно самому Тэхёну, вернее, этого будет недостаточно. Хосок всё понимает и потому лишь качает головой, прикрывая глаза. Он в последний раз думает о том, что всё это донельзя извращённо и перевёрнуто, что сам он недалеко ушёл от того же Тэхёна. — Тэ, прости. Так будет лучше для нас обоих, — произносит тихо изъезженную фразу, уже не так уверенно и сердито после долгой паузы раздумий. Тэхён громко выдыхает в возмущении, вскидывает руку в сторону, словно отмахивается от этих слов, а потом резко хватается за голову, зажмуривается, стонет протяжное: — Ааааа, — тянет волосы, — аададлякого?! — вопит одним словом, прекращая это в странный протяжный стон из слогов. Руки от головы убирает и смотрит сердито, обиженно. Дышит тяжело, до боли в груди. — Мне не будет лучше, — говорит он громко. — Мне не будет лучше! — ещё громче, до хрипа. Глаза снова щиплет от ощущения того, что он ничего не сможет сделать. Никакие слова или слёзы не помогут. Ничего не поможет, и чувство такое, словно он упадёт замертво, если Хосок сделает хоть шаг в сторону этой чёртовой двери. Ведь грёбаный смысл весь только в нём. — Тэхён, мы просто будем спать в разных комнатах, — произносит старший, пытаясь хоть как-то унять брата, что вот-вот взорвётся не то в истерике, не то в ярости. — Смысл не в этом! Сейчас это разные комнаты, а потом ты уедешь, и… — он больше не находит, чем продолжить, потому что всё до мерзости банально и ясно. А ещё закономерно и логично, потому он не должен был себе позволять таких психов. Но вот, стоит, пыхтит, подаётся вперёд всем телом, кричит. — Тэхён! — кричит старший в ответ. — Это бы произошло рано или поздно. На что ты рассчитывал? — уже в голос орёт Хосок, потому что устал. Хочется опустить снова руки и плыть по течению. Вот только понимает, что на сей раз всё действительно серьёзно не только с Тэхёном, но и с собой, и это течение унесёт его в водопад. Он наверняка разобьётся. Они оба. — Я мог бы уехать с тобой! — повторяет манеру кричать Тэхён и приближается на шаг. Хосок закрывает рот и смотрит, выпучив глаза, словно брат только что произнёс что-то донельзя удивительное. И до старшего, наконец, доходит, что младший тупит по-чёрному. — Так… Тэ, послушай меня, — начинает он в манере учителя. — Я твой… — Заткнись нахрен! — злобно рычит Тэхён, не позволяя произнести очередное «брат» вслух. Его достало это слушать из раза в раз. — Хорошо-хорошо, — выставляет в примирительном жесте Хосок, но продолжает. — Я не гей. Ты для меня родной человек, но я не могу в полной мере дать тебе то, чего ты хочешь, — аккуратно, спокойно объясняется. — Я от тебя ничего и не требую! — всё ещё громко, но уже не крича, произносит Тэхён, — Я просто прошу тебя не отдаляться. — Разве это не делает тебе… ну… плохо? — звучит тихо, робко, даже стыдливо, словно Хосок боится ошибиться в размерах своей значимости для Тэхёна. Младший на это лишь смотрит серьёзно и сглатывает шумно, молчит. — Хосок, — наконец отмирает и зовёт как-то уже виновато, хотя ещё ничего толком не сказал. — Я могу тебя попросить? — снова сглатывает и опускает взгляд в пол. — До экзаменов осталось четыре месяца. Всё это время… можно ты… мы, — запинается неловко, голос дрожит, чувствует, что вот-вот заплачет. — Не отдаляйся от меня, пожалуйста. Всего четыре месяца. Последних. А потом… я больше не… Договорить у него не получается. Слова застревают комом в горле и наружу вырывается лишь громкий всхлип. Горячие слёзы катятся по щекам, он их стыдливо рукавом вытирает, опустив голову, как ребёнок. Хосок смотрит на это и прячет своё лицо в ладонях. Самому бы не разреветься. Медлит пару секунд, но всё-таки решается подойти. Обнимает легонько одной рукой, второй по спине хлопает. — Хорошо-хорошо, не плачь, — шепчет тихо, прислушиваясь как всегда к своему нутру. А оно молчит. Больше не причитает, не критикует и осуждает за то, что снова слился. Сейчас всё стало совсем другим, иначе. Сейчас начался конец длиною в четыре месяца.