Must not.

      Рука, что покоилась на пояснице, медленно поднимается вверх по спине, задирая футболку. У Хосока глаза закрыты, он ничего не видит, лишь чувствует, полностью отдаваясь ощущениям. Чувствует, как чужие мягкие пальцы очерчивают позвонки, выступающие рёбра, как вторая рука нежно ложится на живот и невесомыми касаниями проводит до ключиц, вызывая приятные, щекочущие всё тело мурашки. Пульсация вены на шее усиливается, Хосок может слышать своё сердцебиение. Он чувствует, как над ним нависают, обдавая щеку тёплым дыханием. Тело к телу до приятной тяжести. Ноги сплетены, руки исследуют бесстыдно и властно. Дыхание становится всё ближе к губам, и Хосок сам подаётся навстречу, перед поцелуем шумно втягивает воздух в нетерпении. Губы, мягкие, настойчивые, сразу углубляют поцелуй, не давая привыкнуть. Он чувствует дрожь тела над ним, раскалённого, словно уголь. Хосок плавится и выгибается навстречу, когда мокрые губы спускаются к шее. Он хочет открыть глаза, хочет видеть, а не ощущать, хочет видеть, а не чувствовать лишь запах имбиря от мягких волос, щекочущих щеки. Он стонет жалобно, протяжно. Чужая рука за спину обхватывает и поднимает внезапно, усаживая на чужие колени, прижимает плотно-плотно к груди. Губы смыкаются на мочке уха с пошлым причмоком, и Хосок уже стонет от возбуждения. Бёдрами подаётся вперёд инстинктивно и упирается в чужое такое же. От этого действия слышит над ухом довольное урчание. — Хён, — звучит умоляюще, низким и хриплым шёпотом, что отдаётся в голове набатом.       Хосок подрывается в кровати ошарашенно и дышит часто-часто, воздух ртом глотает громко. Перед глазами мелькает так и не представленная картина того, что снилось, и на лбу проступает холодный пот. Он сглатывает шумно и медленно кладёт дрожащую руку на пах. Возбуждение не сильное, но достаточное, чтобы ощутить весь пиздец ситуации, а потому он срывается с места и летит в ванную, как ошпаренный, запоздало думая о том, что надо бы вести себя потише, ночь на дворе.       Опирается руками о раковину и дышит всё ещё часто, надрывно, не в состоянии отойти от шока. Умывается долго, словно это поможет ощущениям исчезнуть. Смотрит на себя в зеркало и улыбается истерично, в панике. Хватается за голову и посмеивается сдавлено, мычит, сокрушаясь. Головой из стороны в сторону качает и произносит шёпотом через смех истерический: — Нет, дрочить я не буду.       Словно сам себя уговаривает. Пытается прогнать из головы все ощущения, слишком яркие для сна, но лишь больше на них зацикливается. Оседает на пол, колени к груди прижимает и выдыхает протяжно, потому что возбуждение лишь усилилось. Снова головой качает и сглатывает. Где-то глубоко внутри понимает, что незачем быть настолько шокированным, что всё это бред измученного обстоятельствами сознания, но тревога в груди таких масштабов, что он вот-вот расплачется. Словно вот это самое логичное объяснение на подсознательном уроне уже выглядит как оправдание. Майка неприятно прилипает к влажной спине, и Хосок всё-таки решается принять душ. Пусть выглядит странно, посреди ночи, но ему до дрожи хочется смыть с себя остатки сна.       Встаёт под струи воды и тянется к полке, инстинктивно хватая гель для душа. Выдавливает на ладонь бездумно и вздрагивает, роняет бутылку на пол. По комнате разносится запах родной, привычный, — чёртового имбиря, и он зажимается, свободной рукой себя обхватывает в подобии объятья. Руку с гелем на ладошке подносит к лицу и вдыхает аромат. По щекам неприятно бьют капли, смешиваясь со слезами. Ему сейчас стыдно, как никогда. Воспоминания окутывают с головой. Он словно снова ощущает на себе тёплые руки, палящее дыхание и жар. Сейчас он абсолютно голый и беззащитный перед своим же сознанием. Хосок пальцы в стороны разводит, позволяя гелю струиться между ними тонкими полосками на пол, смываясь. Он смотрит на это и сжимается лишь сильнее в стыде, потому что возбуждение становится уже болезненным. Всё той же рукой с оставшимся гелем прикасается к мягкой коже головки и размазывает одним движением по длине. Шипит через зубы злобно, не в силах сдержать рвущийся стон удовольствия, и срывается в быстром темпе порывистых движений. В ощущениях жмурится и глотает солёные слёзы вперемешку с водой. Пытается не думать, не вспоминать, сосредоточиться лишь на ощущениях здесь и сейчас. Но запах любимый и ненавистный кружит голову до тумана в голове. И сквозь шум воды ему мерещится тихое молящее «хён», под которое его прошибает. Он выгибается всем телом в приятных судорогах, кончая.       Оседает на пол и смотрит устало, бездумно в потолок минут десять, пока кожа не покрывается гусиными мурашками от холода.       Выключает воду, вытирается. Смотрит на себя в зеркало и улыбается снова насильно. — Всё хорошо, — звучит хрипло и низко, и он бьёт кулаком по стене напротив, чтобы прийти в себя. И когда возвращается обратно в комнату и видит брата на соседней кровати, что лежит в странной позе, скомкав под себя одеяло, посапывая, понимает, что в себя прийти уже не получится. Потому что Тэхён мычит во сне, вздыхает громко, елозит беспокойно. И каждый такой звук отдаётся оглушающим звоном в голове. Хосок глаза боится закрыть, боится накрывать себя одеялом, боится любого контакта к коже. Лежит неподвижно и пытается держать рвущийся поток отчаянной истерики в себе.       Наутро он собирается раньше всех, не разбудив никого, и уходит в школу за час до начала занятий. Юнги на перемене к нему подходит и хмурится на сосредоточенное, отрешенное лицо в ответ. Друг снова бледнее стены, что вызывает закономерные вопросы. — Я не хочу об этом разговаривать, — звучит холодно и безапелляционно, а потому Мин снова оставляет его в покое. Такое отношение к себе уже порядком осточертело, но он молчит, видя, насколько Хосоку сейчас хреново и, видимо, не до его обид. По спине лишь хлопает поддерживающе и улыбается слегка, поджав губы. Хосок следит за этим движением и смотрит на бледную руку. Представляет, как Мин проводит так же, как во сне, по его груди до ключиц, как прикасается губами к уху, и кривится в болезненной гримасе отвращения. Зажмуривается сильно-сильно и мычит в прижатые ладони к лицу. Юнги, глядя на это, подходит ближе, прикасается к плечу. — Ты чего? — звучит обеспокоенно и удивлённо, на что Хосок лишь отмахивается и вытирает тыльной стороной ладони уголки глаз. Смотрит в ответ виновато и грустно, продолжая кривить рот и сглатывать часто-часто, словно лимона лизнул.       Юнги на это вздыхает устало, обречённо, и со злостью и с чувством отвешивает подзатыльник. Младший ойкает в удивлении и трёт ушибленное место, смотря возмущённо в негодовании. — Я типа друг такой хреновый, раз недостоин того, чтобы ты меня в свои проблемы посвятил? — не выдерживает.       Хосок виновато опускает голову. Ему правда стыдно за то, до чего докатились их с другом отношения из-за всего происходящего в его жизни. И за то, что не может доверить все тревоги другу. Не потому, что не считает его таковым или недостойным, а потому, что страшно. Он отчаянно нуждается в том, чтобы Юнги видел в нём лишь хорошее. Понимает, что так нельзя, и это уже не дружба получается, а потому отвечает: — Я обещаю, что расскажу тебе обо всём, когда соберусь с мыслями и силами, — уверенно и серьёзно, так как это обещание не только для друга, но и для самого себя.       Юнги смотрит какое-то время в глаза и слегка кивает в знак одобрения.       После чего у Хосока на душе легче, хоть на один камень из сотни меньше становится. На репетиции после школы он невольно изображает из себя беспомощного слепого котёнка, а потому его гонят домой, отоспаться и прийти в себя.       Уже на лестничной площадке дома он слышит крики, что доносятся из квартиры, и хмурится. А когда открывает дверь, сталкивается нос к носу со злым отцом, что держит сумку и папку в руках. Они замирают на долю секунд, смотря друг другу в глаза, после чего отец его толкает в сторону с тихим «отойди» и уходит.       Вслед за ним вылетает мама, чуть не сбивая Хосока с ног. Кричит что-то с лестничной площадки уже вдогонку. Старший пытается игнорировать это, не вслушиваться в слова. Но «найди себе другую» и «там и заведёшь себе семью», брошенные срывающимся голосом матери вдогонку, больно режут уши и сердце, и тело прошибает холодная дрожь, отчего ноги становятся ватными. Он медленно снимает с себя кеды и проходит вглубь квартиры, встречая Тэхёна на кухне. Тот сидит за столом, спрятав голову в руках. Хосок сглатывает и подходит неуверенно, боясь увидеть слёзы в глазах брата. Но когда тот замечает его и смотрит в ответ, беспокойство во взгляде читается лишь за хёна. Потому что он с места подрывается и смотрит, сведя брови, в немом вопросе «ты их видел?». И старший холодеет от этого, потому что не знает, что конкретно здесь произошло и что он пропустил. Оба вздрагивают, когда слышат хлопок входной двери, идут на звук. Мама появляется в проходе, разъярённая, дышит устало и глубоко. А потом хватает вазу декоративную и швыряет о пол. Она готова крушить всё подряд от отчаяния, но Тэхён быстро спохватывается и обнимает её, плачущую навзрыд, успокаивает. Хосок каменным изваянием стоит в проёме и не знает, что делать. Слушает мамин вой, и сердце болезненно сжимается, он сам готов разреветься, ещё ничего толком не узнав. Тэхён это замечает и взглядом указывает, чтобы шёл прочь отсюда, чтобы Хосок больше не смотрел. Чем старший незамедлительно пользуется, уходя в зал, не в силах больше слушать мамины слёзы. Он отчаянно корит себя за то, что Тэхён берёт все удары на себя. Понимает, что младшему ничуть не проще, не легче, не лучше, но каким образом он может помочь успокоиться, если сам себя успокоить не может? И потому ждёт, пока всхлипы в коридоре утихнут. Робко выглядывает из-за угла незаметно. Тэхён маме что-то нашёптывает, мама кивает, всхлипывает, но успокаивается. Улыбается даже в конце виновато, перед тем как уйти к себе в комнату. Хосок садится на пол и приваливается спиной к стене. — Что произошло? — спрашивает он, когда брат заходит и садится так же на пол напротив, привалившись к дивану. Он смотрит долго, вымученно, и Хосок видит в глазах брата печаль, что ничуть не уступает той, что поселилась в глазах матери. — Отец уезжает в феврале, — произносит Тэхён и сглатывает. — Он сказал, что, если мама не может вести компанию здесь, в Корее, он найдёт того, кто сможет, — заканчивает и смотрит в одну точку нечитаемо.       Хосок открывает рот, чтобы вдохнуть, но у него не получается. Он знает, что всё это значит. В данной ситуации лишь один исход — развод, что для него смерти подобно, ибо распада семьи он точно не переживёт. Смотрит в глаза напротив и видит точно такое же осознание.       Тэхён проводит рукой по волосам в нервном жесте, пытаясь держать себя в руках. Хочется его обнять, хочется не видеть полные слез глаза брата. И Хосок задерживается на этом движении, на руке, что замирает в воздухе. По больному сознанию шарахают ощущения из сна, и он резко мычит. Громко, болезненно. Тэхён дёргается на месте и смотрит обеспокоенно. У Хосока слёзы текут внезапным ручьём. В голове мечется «не сейчас», и он проклинает себя, как только может. Самый отвратительный и мерзкий. Только он.       Бьётся затылком о стену пару раз, не слышит, как брат зовёт его. Тэхён хочет подойти ближе, хочет успокоить, но боится прикасаться. Боится того, как повёл себя недавно, отчего, ему казалось, хён сегодня утром сбежал. Старший воет вот так с минуту, постепенно успокаиваясь самостоятельно, смотрит заплывшими стеклянными глазами. — Обними меня, — внезапно едва шевелит губами и протягивает руку вперёд. Тэхён смотрит несколько секунд недоверчиво, словно думает, что ему послышалось, но подползает аккуратно, боясь резких движений.       Обнимает нежно, медленно проводя руками по плечам и спине. Хосок выдыхает и укладывает голову ему на плечо, сам прижимается плотнее. Объятья Тэхёна — самые уютные и желанные из всех, что он ощущал. Младший целует макушку и висок, чужую руку находит и снова сплетает пальцы воедино. Сидят вот так на полу посреди зала, дышат друг другом. Хосок на все прикосновения отвечает и, когда его притягивают плотнее, заставляя буквально сесть на чужие колени, не сопротивляется. Тэхён уже прижимается губами к шее и глаза закрывает в удовольствии. В этот момент оба забывают о проблемах и о маме, что возвращается на кухню за водой, замечая в проёме зала сцепленных воедино сыновей.