Must not.

      Тэхён открывает глаза и замечает маму напротив. Сердце ухает куда-то в желудок от внезапности, но ни один мускул на лице его не дрогнет. Мама смотрит удивлённо, от недоумения открыв рот. Воздух вбирает в лёгкие бесшумно, словно боится издать лишний звук. Глядит на обнявшихся на полу сыновей, на их руки, что сцеплены в замок. Хочет что-то сказать, но её прерывает сдавленный всхлип Хосока, что до сих пор не знает о её присутствии, не видит, так как повёрнут спиной. Тэхён вздрагивает от этого и проводит нежно рукой по спине. Гладит подрагивающие плечи и смотрит в ошарашенные глаза напротив безотрывно. Мама понимает, что он старшего успокаивает, но то, как он это делает, — понять не может. Она снова делает попытку что-то произнести и снова обрывает себя на вдохе, так как взгляд, что обращён на неё, буквально вышибает весь воздух из груди. Тэхён смотрит исподлобья сердито, грозно. Угрожающе. Губами снова в шею утыкается, ладонь лишь крепче сжимает и качает головой едва заметно, посылая этот жест лишь матери. Она поджимает губы, дрожащую руку к лицу подносит, пытаясь удержать все слова и эмоции на этот счёт. Стоит так неподвижно ещё минуту, но повинуется и уходит, когда Тэхён снова глаза закрывает и начинает медленно покачивать брата успокаивающе, словно «разговор» исчерпан.       Когда он снова решается открыть глаза, её уже нет. Выдыхает шумно и только теперь позволяет себе напрячься в панике, что сковывает всё тело. Хосок, давно успокоившийся, это замечает и немного приходит в себя, неуверенно начиная отстраняться. Смотрит благодарно и стыдливо за слабость, пока Тэхён лихорадочно пытается держать себя в руках. Улыбается нервно и сконфужено в ответ. Такой Хосок, открытый и близкий — лучшее, что с ним случалось, но сейчас есть вещи куда важнее. Тэхён понимает, что мама спектакля так просто не оставит и устроит ему максимально неприятный допрос с пристрастиями, во что он очень не хочет втягивать Хосока, а потому лишь смотрит на брата виновато. Ибо снова всё похерил. Он бы мог сделать вид, что ей показалось. Одёрнуть руку, посмеяться неловко, вынудив этим Хосока сделать то же самое. Мама бы посмотрела подозрительно, но в конечном итоге списала бы всю ситуацию на всеобщий пиздец и отчаянную поддержку, которую они искали друг в друге и, сами того не замечая, друг друга вследствие этого спасали. Но нет, он снова ответил на обстоятельства тем, чем всегда отвечает, когда боится, — агрессией и глупым упрямством. Тэхён мастерски делает вид, что владеет ситуацией, что он бесстрашен и непоколебим, но весь секрет в том, что вся эта бравада — не что иное, как защитная реакция. Смотрит вот в таких раздумьях на брата и медленно кладёт дрожащую руку на тонкую шею, большим пальцем скулу и щёку гладит. Старший взгляд опускает и вспоминает невольно сказанные слова; «не стоит к этому привыкать» отдается болью в груди. Он произносит их несколько раз для самого себя и сглатывает шумно. Тэхён глядит на зардевшегося брата напротив, на его притупленный взгляд из-под слипшихся ресниц, на поджатые губы и улыбается устало. Сокрушается внутри себя, ибо именно в момент, когда его, наконец, не отталкивают, не гонят, — вырисовывается тотальный конец: в виде мамы, в виде грёбаной ссоры, грозящей разводом. И слезы невольно на глазах наворачиваются. Хосок теряется в подобных изменениях и не успевает уследить, как лицо брата оказывается слишком близко. Тэхён к любимым губам прижимается своими, зажмурившись, отчаянно, до слёз. Задерживается чуть дольше, чем на мгновение, и отстраняется с измученной улыбкой. Слёзы льются ручьем, и он произносит сдавленно: — Всё будет хорошо.       Хосок, находясь в полном оцепенении, даже не подозревает о том, что для него и для Тэхена причины сказанных слов — абсолютно разные. Тэхён вытирает слёзы, давит пальцами на глазницы, пытаясь хотя бы так отвлечься и не думать о том, что вот эта близость с братом, которой он воспользовался, возможно, будет последней в его жизни. И когда хён, наконец, отмирает, произнося глухое «Тэ», младший быстро встаёт и уходит, бросая короткое «извини».       Ему до дрожи страшно, когда он чувствует, как в кармане вибрирует телефон, и он читает сообщение, в котором мама просит их подняться к ней в комнату. Вдыхает воздух в лёгкие глубоко и выдыхает шумно, успокаивается. Вытирает проступивший пот на лбу рукой и судорожно пытается придумать достойное оправдание тому, что она видела. Ноги тяжелеют и ступеньки лестницы под ногами словно разъезжаются. Когда он, наконец, касается ручки нужной двери, сердце снова совершает кульбит.       Мама смотрит на вошедшего нечитаемо и хмурится. — Где Хосок?       Тэхён понимает, что то, что он не привёл с собой Хосока, делает ситуацию ещё более странной, и щипает себя за бедро. Вытирает вспотевшие ладони о штанину, смотрит в пол. — О чём ты хотела поговорить? — через какое-то время спрашивает, игнорируя вопрос.       Мама глядит безотрывно и серьёзно, наблюдая сцену немой истерики в лице всегда уверенного в себе и дерзкого Тэхёна. Глядит и вздыхает про себя. Потому давно знает, что с её сыновьями всегда было всё не так. С самого их детства и до сих пор. Она не глупая, не слепая, странные их пляски перед друг другом давно заметила. Кажется, мама смирилась с этими странностями ещё тогда, три года назад, когда Тэхён для брата превратился в персонального мучителя. Их напряжённые отношения отчасти игнорировала, поскольку всякий раз замечать, что младший караулит долгое время Хосока, пока тот не выйдет в коридор, чтобы «внезапно» вылететь и толкнуть, — не было сил. Лишь отвешивала подзатыльники устало, когда Тэхён палку перегибал и обижал старшего уж слишком сильно. Смотрела на него тогда и видела в лице такую скорбь и сожаление, что проще было снова попросту закрыть глаза. Быть может, потому увиденное не отдалось таким огромным потрясением, как должно было. Ненависти она не чувствует, лишь разочарование, потому что надеялась, что это всё лишь подростковые загоны младшего и не менее странный комплекс «старшего брата» Хосока. Она почти ненавидит себя за то, какой ужасной матерью для них являлась и является до сих пор. Как она наплевательски отнеслась к их ненормальным отношениям, начавшимся в самом детстве, аккурат после ярких улыбок на лицах обоих при знакомстве, попуская каждое Тэхёново «хочу» и каждое ответное «возьми». И даже сейчас, смотря на абсолютно растерянного и подавленного сына, она, на самом деле, не хочет в чём-либо разбираться, потому что все мысли уносятся к мужу и к тому, что они находятся на грани развода.       Смотрит вот так на Тэхёна, что всё ещё стоит в дверях, и понимает, что давно не участвует в их жизни. Не знает, откуда футболка, что на нём, не знает, как у него дела со спортом или искусством. Кажется, она перестала играть роль достойной матери с самого начала их совместной жизни с новым мужем. Да и сам Тэхён словно перестал в ней нуждаться, поглощая заботу и любовь лишь старшего брата, что раздавал её с особой настойчивостью и избытком. — Что между вами происходит? — звучит, наконец, минуя долгое время, задумчиво.       Тэхён, что давно успел накрутить себя сто раз и ровно столько же умереть про себя от волнения, вздрагивает. И как только открывает рот, чтобы произнести хоть что-то, оба слышат хлопок двери и глухие голоса внизу.       Мама тут же подрывается с места и бежит на звук, абсолютно игнорируя так и не начавшийся толком разговор. Тэхён выдыхает и плетётся следом. В коридоре встречают Хосока, так же вышедшего на звук, и отца, что командует негромко: — Все на кухню.       Мама молчит, как ни странно. Все садятся за стол и смотрят выжидающе, пока отец документы из папки достаёт. Раскладывает на столе и поворачивается персонально к Хосоку, что сидит задумчиво, весь в своих мыслях. — Из сложившейся ситуации есть лишь один выход, — произносит негромко, и мама вздрагивает, ощущая, как постепенно слёзы на глазах проступают. Муж смотрит на неё и вздыхает устало, бормоча про себя раздражённое «истеричка». — Хосок, тебе придётся остаться здесь, в Корее. И вести компанию, поскольку ты как раз удачно выпускаешься из школы.       На мгновенье повисает тишина. Отец смотрит выжидающе на старшего. Тэхён напрягается всем телом, слыша только страшное «тебе придётся остаться в Корее», анализируя и принимая это как «мы уедем без тебя». Мама прикладывает обе руки к губам, пытаясь сдержать громкое «ах». Хосок смотрит в одну точку отрешённо и произносит тихо: — Я не хочу этим заниматься.       Ему не показалось. Ему, чёрт возьми, не показалось. Его отец действительно только что решил пожертвовать им во благо сохранении «семьи» и компании. Его мать действительно только что пыталась скрыть радость в этом грёбаном «ах». Он поднимает взгляд на Тэхёна и видит ужас в его тёмных глазах. Видит оцепенение и страх. За него. Хосок шумно вдыхает через нос и прикрывает усталые веки, пытаясь не обращать внимания, как щиплет в уголках глаз. У него нет семьи. У него нет даже брата. У него есть Тэхён. Только ему в этом кругу на Хосока не плевать. — И не буду, — продолжает ещё тише. — Я поступлю в танцевальную школу после выпуска. — Мало ли чего я хочу! — взрывается отец и встаёт, опираясь на стол, нависает сверху. — Компания работает автономно, тебе даже ничего делать не придётся, только следить за исправностью работы. С этим справится и ребёнок. Я буду приезжать каждые два-три месяца, контролировать, — гнёт свою линию отец и начинает объяснять принцип работы, совершенно игнорируя предшествующие этому слова.       Хосок смотрит снова на маму во время монолога мужчины и улыбается разочарованно, потому что та поддакивает, кажется, головой качает в согласии. Его ранит не то, что они игнорируют его желания, а то, что они решили уехать без него. Оставить здесь. Как ненужного. Улыбается уже более широко и саркастично. — Я не могу, — только и выдаёт более без сил.       Отец снова закипает и начинает уже кричать, но его перебивает Тэхён, резко вставая: — Я могу.       Все смотрят в удивлении на младшего, что так же склонился над столом. — Ты ведь сказал, что с этим справится даже ребёнок, — продолжает он, когда добивается осмысления брошенной фразы в глазах. — Мне учиться ещё два года, но не думаю, что это может стать проблемой, тем более, ты ведь будешь приезжать каждые два-три месяца, — пытается звучать как можно более серьёзно и убедительно, что у него получается, судя по вытянутому лицу Хосока и матери.       Отец же брови к переносице сдвигает недовольно, что не скрывается от Тэхёна и он раздражается: — Да брось! Ты всегда знал, что Хосок не станет работать в компании! На эту роль куда лучше подойду я.       Мама на эти слова подрывается, смотрит испуганно, так как видит в глазах мужа размышления, склоняющиеся к одобрению решения. — Тэ, ты ведь сам ещё ребёнок! Кто о тебе будет заботиться?! Ты не можешь остаться здесь один! — Я и не буду один. Хосок тоже остаётся, — выдаёт тот, как ни в чём не бывало, словно это его слово здесь закон.       Старший сидит с выпученными глазами, уже давно потерявшись в наглости и неучтивости людей напротив. Они решают его судьбу, принимают за него решения так легко, словно он здесь пустое место. Мама на последние слова сына напрягается, вспоминая недавнюю картину, увиденную в зале, и смотрит на младшего сердито, понимая, чего он так связки перед отцом рвёт. Она не ненавидит, но мысль о том, что между ними совсем не братская любовь, — до жуткого неприятна. Оставлять их одних совсем не хочет, да и с сыном родным разлучаться — тоже, несмотря на то, что в его жизни мало участвовала. Но мысль о том, что они с мужем уедут одни и будут предоставлены лишь сами себе, — волнительна.       Отец смотрит внимательно и прямо, раздумывает над словами Тэхёна, что смотрит не менее сурово и решительно, заставляя порою сомневаться в том, кто здесь старший.       Вздыхает устало и выносит положительный вердикт: — Так и сделаем.       Хосок подрывается резко с громким шумом отодвигающегося стула и уходит, не сказав ни слова.