***
— Позвони, как доберёшься до Огайо. — Блейн прижался лбом ко лбу Курта. — И не забудь заехать к отцу. Курт фыркнул. Иногда Блейн уж слишком переживал, но делал это очаровательно. — Знаю… знаю. Я позвоню в ту же секунду, как приземлюсь, а затем сразу поеду к папе. Обещаю. Улыбнувшись, Блейн потянулся к губам жениха. Поцелуй был нежным и сладким, пока Курт не почувствовал, как язык Блейна касается его нижней губы. Он сразу подчинился и пустил его. Какое-то время их языки танцевали, боролись за ведущую роль, но вскоре парни разорвали поцелуй. Никто не знал, кто отстранился первым, но это не имело значения. Курту пора было уезжать. — Я люблю тебя, — прошептал Курт перед тем, как оставить целомудренный поцелуй на губах жениха. Блейн улыбнулся: — И я тебя. Они разделили последний поцелуй, и Курт направился к стойке регистрации. Ещё пара недель. Всего пара недель. Через несколько часов, раскинувшись на диване, Блейн смотрел телевизор. Точнее, пытался смотреть: его внимание больше привлекал собственный телефон и тишина. Технически самолёт Курта должен приземлиться не раньше чем через час, но… мечтать не вредно, да? У Блейна не получалось унять беспокойство от неведения. Он хотел удостовериться, что его жених спокойно приземлился в Огайо. Но не мог об этом узнать без звонка Курта. А тот не звонил. Поэтому Блейн продолжил пялиться в телевизор, по которому шёл «Закон и порядок». Обычно его привлекала маскулинность Маришки Харгитей, но не в этот раз. Сегодня его взгляд метался между экранами телевизора и телефона. В ту же секунду, как включился второй, Блейн ответил — телефон даже гудок не успел издать. — Алло! — Привет, приятель. Это Берт. О. Не то чтобы Блейн был разочарован. Два звонка от Берта Хаммела в течение двадцати четырёх часов — это определённо победа. Учись, Чарли Шин*. Блейн лёг на диван с телефоном и выключил звук у телевизора. — Курта здесь нет, старче. Блейну показалось, что во время праздников они сблизились, и осознавать это было очень приятно. — Ах, старче, значит? Это не я упрашивал Курта пройтись по мне на Новый год. «Курт, спина меня убивает. Можешь наступить? Умоляю», — пошутил Берт в ответ. Блейн рассмеялся. Берт не врал, но в защиту Блейна они весь день вытрахивали друг из друга всё что можно, так что верной частью истории была только боль в спине. — Я звоню не с Куртом поговорить, а с тобой. Расскажи мне про Калифорнию. И про постановку свою. Блейн рассказал ему всё — от приключений в Голливуде до сложностей с интенсивным расписанием репетиций. — Но я не жалею. Давно не чувствовал себя таким счастливым. — Это хорошо. Счастья я тебе и желаю. Так же, как и Курту. Блейн слышал, что Берт говорил уверенно, со всей серьёзностью. — Вот я и позвонил: хотел убедиться, что вы счастливы. И что выходные удались на славу. Улыбка — искренняя улыбка — заиграла на губах Блейна. — Одни из лучших выходных в моей жизни. — Хорошо. Хорошо, что они выдались особенными. Кстати, скажи, с Калифорнией, это навсегда? На секунду повисла тишина. По сути, Блейн попросту не знал ответа. — Я… а… — Это ж необязательно. Нет нужны там оставаться. Ты молод… можешь поехать куда захочешь. — Я просто… не знаю. Не уверен, чего хочет Курт, а… Берт его прервал: — Курт не в курсе, чего хочет Курт. Он думает, что хочет остаться здесь, но я-то знаю, что нет. Он здесь только из-за меня. Здесь-то вы и расходитесь. Ты тоже не знаешь чего хочешь, но Огайо — для тебя точно не вариант, да? Он был прав. В ту секунду Блейн был уверен, что Берт Хаммел умеет читать мысли. Огайо никогда не входил в его мечты. Когда-то их с Куртом объединяло именно это. Но теперь тот казался непреклонным, когда говорил, что хочет быть рядом с семьёй. Его будто сдерживал невидимый забор, не давал ему наконец уйти из дома. — Да. — Так поговори с Куртом. Я, конечно, только рад, что сын рядом, но знать, что он тут ради меня, невыносимо. Я вас ни к чему не принуждаю, ребята, просто думаю, что вам надо бы это обсудить. Блейн вздохнул: — Надо бы, но… я даже не знаю, сложится ли у нас тут всё с Уэсом и Дэвидом. Огайо — моя подстраховка. Я не могу сказать Курту, что нам нужно принять решение, пока не разберусь, подходит ли мне эта компания и Калифорния. Без понятия, хочу ли я вообще жить в Калифорнии. — А где бы ты хотел жить? Пресвятая испанская инквизиция. Только раз на памяти Блейна его так допрашивали. И тогда это тоже был Берт Хаммел. Надо же. Он думал над ответом долго и усердно. Где он хочет жить? Хороший вопрос. Он знал, что вести с Куртом пустые разговоры будет трудно, а вот предложить переезд — в разы легче. — Эм-м-м… не в Нью-Йорке. Там многовато плохих воспоминаний. — Ладно, — начал Берт. — Не возвращайся в Нью-Йорк. Разве что съезди как-нибудь. Курт любит Нью-Йорк, но это слишком, на мой взгляд. А ездить он любит. Блейн кивнул. Ему стало легче. — Думаю, что и Калифорния — не моё. Мне нравится культура и пейзаж, но не для меня это. Да и не для Курта, как мне кажется. Хотя приезжать сюда можно. — Согласен. У вас двоих впереди ещё вся жизнь на то, чтобы объездить мир. Так… ещё что? Где хочет жить Блейн? Где он мечтает остепениться? — Эм-м-м… не на юге. Там плохо относятся к геям. Берт неопределённо помычал: — Зависит от места и людей. Но если не хочешь там жить, и не надо. Давай ещё. Это превратилось в игру: Блейн называл место и говорил, почему не хочет там жить, а Берт уверял его, что это нормально, и спрашивал вновь. Через час у них появилось место. Место, где Блейну было бы комфортно жить и которое Курт хотя бы рассмотрит. — Значит… Чикаго, да? Люблю Чикаго, миленький город. Уже знаешь, чем будешь там заниматься? А вот это другой вопрос. Блейн вообще не представлял, чего хочет от жизни. В тридцать один год он не знал, в чём его призвание. Ему нравилось играть, работать с Уэсом и Дэвидом, но он тосковал по стабильности. Каждый день что-то новое, а в таком возрасте это уже изматывает. В таком возрасте? Серьёзно? Пиздец. Я жалуюсь на спину и не вижу телика. Где мои очки? — Не знаю. Я без понятия, чем хочу заниматься. — Это всё в пределах нормы, Блейн. Не дави на себя. Ты парень талантливый. Разберёшься, когда придёт время. Блейн улыбнулся. Эти слова чем-то напомнили Блейну времена, когда всё было проще. Ему пять или шесть, и он только что подарил маме на День благодарения свой первый рисунок индейки из отпечатка руки. Птица была коричневой с вкраплениями розовых блёсток. Мама спросила Блейна, как он приклеил блёстки, а он ответил, что высыпал их, пока краска не засохла. Блейн помнил, как лицо матери посветлело от гордости, помнил приятное ощущение, когда она сказала, что он умно поступил. — А с родителями ты пока не говорил? И откуда Берт узнал, что Блейн думал об Андерсонах? Как он это делает, чёрт возьми? — Нет. — Блейн… — Я не хочу. Они просто… — Жизнь слишком коротка, чтобы таить обиды. То же самое ему сказал Курт несколько месяцев назад. — Нам всем отведено немного времени, и его надо использовать. Слушай, я в курсе, что твои родители делали непростительные вещи. Но… представь, что ты решился с ними поговорить, а… с одним из них что-то случилось. Ты бы смог жить с таким грузом? Что Блейн должен был на это ответить? Он понимал, что жизнь не вечна, но не он ведь всё это начал. — Я… — Я не про сегодня и не про завтра, но… ты подумай об этом. Помни: времени мало, и однажды оно может закончиться. Дай им извиниться, пока ничего не случилось. Они хотят извиниться, только и всего. Блейн согласился скрепя сердце. Он пообещал, что рассмотрит эту возможность, но не больше. — Ладно. Слушай… тут «Копы» начинаются, так что можно тебя отпустить. Блейн усмехнулся. Разговор получился немного необычным и абсолютно непредвиденным, но приятным. — Люблю тебя, приятель. Заботься о моём мальчике. Ещё одна усмешка. Разговоры с Бертом Хаммелом выдержать без смеха было невозможно. — Ладно, Берт. Наслаждайтесь «Копами», и… я вас тоже люблю. — Конечно любишь!***
— …всё, мне уже пора. Я подъезжаю к папе. Люблю тебя. Сердце Курта сделало кульбит, когда он услышал эти слова в ответ. Не знаю, почему этот мужчина до сих пор на меня так влияет. Положив трубку, он убрал телефон в карман, выскочил из машины и направился прямо в дом. Грузовик Финна и Эмбер уже припаркован во дворе, а значит, Курта ждёт тот ещё вечерок. Семейные ужины всегда выдавались интересными. — Я до-о-о-о-ма-а-а! — пропел Курт, зайдя в дом. В ту же секунду Кристина начала плакать. Упс, забыл. Он поспешил в гостиную, где его встретили мрачная Эмбер и радостный Берт. — Простите. Он совсем не хотел будить Кристину и правда сожалел. Ей было всего несколько недель, и он отлично знал, что малышка до сих пор не могла спать всю ночь. — Давай я возьму её. — Курт забрал малышку из рук Эмбер и стал укачивать. Она продолжила рыдать так, будто уже не остановится. Поэтому он запел:Wastin' away again in Margaritaville* Вновь напиваюсь в Маргаритавилле, Searchin' for my lost shaker of salt Ищу свой старый шейкер с солью. Some people claim that there's a woman to blame Кто-то говорит, что можно винить женщину, But I know, it's nobody's fault Но я знаю, что не виноват никто.
Плач Кристины стал утихать. Эмбер фыркнула, ложась на диван. Ну конечно её дочь засыпала под Джимми Баффетта. Может, и не по документам, но она точно Хаммел. — Поверить не могу, что ты спел моей дочери песню о маргарите. Курт ей улыбнулся: — Со мной это в детстве работало. Эмбер хотела задать обычные вопросы — кто, что, когда, где и зачем, — но решила воздержаться. Как-никак, Кристина быстро уснула в руках дяди, и Эмбер не собиралась упускать возникшую возможность — ей хотелось хорошенько поспать. Курт положил малышку в кроватку и отправил Эмбер подремать: — Мы с папой будем тут, когда она проснётся. А ты отдохни. Эмбер тут же выскочила из комнаты. Дорожному бегуну* с ней не сравниться. — Ну что, пап… воскресный пятничный ужин? — спросил Курт. Берт улыбнулся: — Так точно. Как там Калифорния? Курт отчитался о поездке, рассказал всё, что знал о постановке, а также об их приключениях в Голливуде. Берт пристально за ним наблюдал, пытаясь определить настрой сына. — Представляешь себя там, в Калифорнии? — спросил он, когда Курт закончил рассказ, и заметил, что тот сразу сделал такой же глубокий вдох, как и Блейн по телефону. — Нет, — наконец ответил Курт. — Не знаю. Просто… это не моё. Но если Блейн захочет, тогда… я что-нибудь придумаю. — Если Калифорния — не то, что тогда твоё? — спросил Берт. — Где ты себя видишь? Курт перевёл взгляд с отца на стену. Какие интересные обои. Такие… бежевые. Вновь посмотрев на отца, он понял, что Берт от него не отстанет, пока не добьётся своего. — Эм-м-м… здесь? — Неправильный ответ! — рявкнул Берт, отчего Курт подпрыгнул. Он этого не ожидал. — Я в курсе, что ты здесь ради меня, и… Врать не буду, Курт, мне это не по душе. Я спрашиваю ещё раз: где ты хочешь жить? — Не в Калифорнии. Теперь Курт казался таким маленьким. Впервые за долгие годы Берт вновь видел своего смущённого мальчика. Но это нестрашно, в игре под названием «Жизнь» запутаться легко. — Оу… и не в Нью-Йорке. Знаю, я долгое время хотел там жить, но… не знаю. Приезжать туда приятно, но я вряд ли готов жить в такой суматохе каждый день. Берт кивнул: — Это нормально. Ты и не обязан там жить. — Но Блейн… — Он поймёт. Ты назвал мне два места, где не хочешь жить. Скажи, где тебе нравится. Курт гладил рукой край кроватки Кристины, раздумывая над ответом. Где бы он хотел жить с мужем? Где бы он хотел купить дом и завести семью? — Эм-м-м… ну, я люблю Средний запад, это точно. Тогда… может быть, где-то недалеко, но не здесь. Ему было стыдно это говорить. Он всегда хотел уехать из Лаймы, но никогда не желал бросать семью. К сожалению, приходится выбирать. — Как насчёт Чикаго? — спросил Берт. Малюсенький толчок в сторону Блейна никому не навредит. Казалось, Курта действительно заинтересовало предложение — в раздумьях о Чикаго он просидел долгое время. Курт бывал там раньше, но никогда не присматривался к этому городу. — Я ничего особо не знаю про Чикаго. То есть я был там, но… — Тогда поищи. Узнай, подходит ли он тебе. Посмотри интересные Блейну вещи, есть ли там что-то для него. Ты знаешь его лучше всех и понимаешь, чего он хочет, даже если сам он не в курсе. — Что он там тебе сказал по телефону? — спросил Курт. Блейн упомянул, что они разговаривали, но не стал вдаваться в детали. Теперь Курту стало любопытно. Неужели отец знал больше, чем он сам? — Не твоё собачье дело, — парировал Берт. Добрая улыбка вкупе с блеском в глазах подсказали Курту, что это шутка. Отчасти. Убедившись, что отец ничего не расскажет о том разговоре, Курт вздохнул. Больше ему ничего не оставалось. — Я это вот к чему: ты больше, чем Лайма, штат Огайо. Не оставайся здесь из-за меня. У тебя есть куча возможностей, так хватай их. Жизнь слишком коротка, чтобы ждать. Конечно, жизнь коротка, уж кому как не Курту это знать. Его матери не было и тридцати, когда она умерла, а у Берта к пятидесяти годам случилось два приступа. Мысли о ранних уходах и проблемах с сердцем вызывали у Курта мурашки. Думать о таком всегда было больно: Курт подошёл ужасно близко к краю, к тому, чтобы потерять всё. Может, это эгоистично, но он боялся стать сиротой раньше срока. — Всегда я рядом не буду, Курт. Не строй планы, опираясь на мои «что если». Чёрт, пап. Именно это я и хотел услышать. — И не смотри на меня так. Я всё ещё могу тебя выпороть. Курт усмехнулся. Ему никогда не давали ремня, но отец всегда использовал эту угрозу. — Я разузнаю. Ничего не обещаю, но я посмотрю. — Посмотришь, куда денешься! — гнул свою линию Берт. До самого ужина они разговаривали о чём-то неважном. Затем вся семья собралась за столом: они смеялись до слёз и ели до отвала. Этот семейный ужин получился одним из самых приятных за последние несколько лет — оставалось лишь жалеть, что с ними не было Блейна. Он стал бы вишенкой на торте идеального воскресенья. Когда вся посуда была вымыта, Курт присоединился к отцу в гостиной. — Что смотришь? — спросил он. Берт нажал на паузу и повернул кресло. Встретив внимательный взгляд сына, он тепло улыбнулся: — Да так. В чём дело, приятель? Курт пожал плечами. Он просто хотел поговорить с отцом. Это уж точно не преступление. — Просто хотел на тебя посмотреть. Берт кивнул: — Можно задать тебе серьёзный вопрос, Курт? — Да. — Знаю, в Бога ты не веришь, но как насчёт Рая? Курт, поражённый вопросом, сел и уставился на отца. С чего ему вообще об этом говорить? — А ты? — спросил сын неуверенно. Зная, что отец — христианин в самом туманном смысле этого слова, Курт часто думал о том, как тот относился к традиционным заветам. Берт никогда не принуждал сына к религии — никакой обязательной воскресной школы и никаких чтений Библии по средам, — поэтому Курт был не особо уверен в отцовской преданности устоям. — Раньше я думал, что Рай — это место над звёздами и туда уходят все хорошие люди. Чтобы попасть туда, нужно быть исключительным, думал я. А потом встретил твою маму, и, не пойми меня превратно, она была исключительной, но материлась как сапожник, стоило ей ударить палец, и жестоко обходилась с теми, кто перешёл ей дорогу. Из-за неё я впервые переосмыслил Рай. Понял, что после смерти она отправилась именно туда. Курт прикусил губу, надеясь, что так она перестанет дрожать. Почему мы это обсуждаем? Он боялся таких разговоров как огня. Но если Берту есть что сказать, Курт, конечно, выслушает. — Я всё думал, как мне повезло, очнувшись после первого приступа. Мне казалось, что тогда я бы никак не смог попасть в Рай. Я тогда понял, что твоя мама — исключение из правил, и она просто уболтала Бога. Курт рассмеялся через слёзы, проступившие на глазах. По рассказам он знал, что его мать была той ещё оторвой. Так-то, не зазнавайся, Ноа Пакерман! — В общем, я и дальше верил, что Рай только для особенных людей. До недавних пор. Курт наклонил голову. Он знал, что люди и правда могут переучиться, но вряд ли взгляды на что-то такое значимое, как Рай, могли внезапно измениться. — Когда мы тут все были на День благодарения, ко мне пришло осознание — можно сказать, озарение. Знаешь, в чём оно состоит? Курт покачал головой. Он понятия не имел, к чему клонит его отец. Может, это маразм. Позвоню утром доктору Шерману. — Я понял, что… это, — он обвел рукой комнату: себя, Курта, Кристину, спящую в кроватке рядом с диваном, — это Рай. Здесь и есть Рай, рядом с моей семьей. Блевать с твоим женихом и издеваться над Финном, вот это Рай. Без понятия, куда мы уходим потом, Курт, но это Рай. В глазах Берта плескалась чистая уверенность. В них можно было найти сам Рай. — А если я не верю в Бога, как я попал в Рай? Кажется, многие христиане верят, что одно без другого невозможно. Берт рассмеялся, и смех разлился по всему его телу. — Ты исключение из правил, прямо как мать. Но не облажайся. Мы вот-вот вышвырнем твою задницу отсюда. Курт улыбнулся. — Отвечая на твой вопрос, пап, я не верю в религиозный Рай, но, возможно, ты прав. Это, — он сделал рукой тот же жест, что и его отец, — по-своему райское местечко. — Самый что ни на есть Рай! Но с Блейном было б ещё лучше. Всегда приятнее, когда вся семья вместе. Курт улыбнулся и кивнул. Да, когда вся семья вместе, определённо приятнее. — Тебе пора собирать манатки, приятель. Уже поздно, а я не хочу, чтобы ты ехал в темени. — Мне почти 30. Я прекрасно вожу в темноте. — «Почти» не считается, Курт. А теперь обними своего старика и поезжай домой. Курт встал и подошёл к креслу отца. Он опустился и обхватил руками родные плечи. — Я люблю тебя, пап. Безумно. Он почувствовал, как отец улыбнулся в его плечо. — И я тебя, Курт. Всегда любил и буду любить. Курт начал отстраняться, когда почувствовал, как хватка отца крепнет, будто он не хотел его отпускать. — Заботься о себе, Курт. Заботься о себе, несмотря ни на что. Курт нахмурился: — Хорошо? Отпустив наконец сына, Берт встал и проводил его до двери. — До завтра, пап. Я заскочу после работы. Не сразу, но Берт ответил: — Спокойной ночи, Курт. Я тебя люблю. Передай Блейну, что его я тоже люблю. Курт вновь улыбнулся. Это сообщение он обязательно передаст. Курт и Блейн говорили буквально всю ночь. Было почти четыре часа ночи, когда Курт наконец уговорил жениха первым положить трубку. И не зря: в девять утра он обещал приехать к Питерсонам — клиентам, которых привлекла Офелия, — так что сон ему был необходим. В полседьмого телефон Курт зазвонил. — Чёрт подери, Блейн. Мы только что распрощались, — проворчал он, поворачиваясь к нескончаемой трели. С закрытыми глазами он рыскал рукой по тумбочке и издал победный возглас, когда наконец нашёл телефон. — Алло, — ответил он хриплым ото сна голосом. — Курт! Просыпайся. Курт начал потихоньку разлеплять глаза. — Финн? — спросил он. — Финн, сейчас… — он отнял телефон от уха, чтобы проверить время, — семи даже нет. Если ты звонишь, потому что Эмбер не просыпается, а Кристина плачет, я тебе… — Нет! — воскликнул Финн, быстро оборвав угрозы брата. — Дело не в Кристине, а… в твоём отце. ________________________________________ Примечания Миз — Майкл Мизанин, американский рестлер и актёр. Китайский театр — кинотеатр, расположенный на бульваре Голливуд в Лос-Анджелесе. …пытался подставить руки под отпечатки Элизабет Тэйлор… — известнейшая актриса Голливуда оставила свой автограф и отпечатки рук на переднем дворе вышеупомянутого театра. Чарли Шин — американский актёр. Возможно, Блейн намекает на его роль в сериале «Два с половиной человека». Margaritaville — песня Джимми Баффетта. Дорожному бегуну с ней не сравниться — это та самая гипербыстрая птица из мультика «Хитрый койот и Дорожный бегун», спин-оффа «Луни Тюнз».