Сокровище. Часть 2

Бросив беглый взгляд на свое отражение в зеркале, Аретнап поспешила покинуть свою комнату и направилась к ее величеству. Королева передала через служанку, что хочет как можно скорее видеть свою статс-даму, а госпожа Аретнап не любила заставлять себя ждать. Анидаг ждала ее, поэтому Асырк, досадливо поморщившись, пропустила Аретнап в покои ее величества. Странно, почему эта женщина стала относиться к ней с таким пренебрежением, — иногда думала Аретнап. Кажется, ничего плохого она камеристке королевы не сделала, и поначалу та была довольно мила и приветлива, но в последнее время она будто за что-то обиделась на Аретнап. Впрочем, стоит ли говорить, в последнее время все обитатели королевского дворца чувствуют себя, как говорится, не в своей тарелке, и тому есть вполне понятные объяснения. — Ваше величество, — поклонилась королеве Аретнап, — вы хотели видеть меня? — Да, госпожа Аретнап, — кивнула Анидаг, — подойдите. Скажите, — спросила она, отпустив служанок и оставшись со статс-дамой один на один, — вы… вам удалось поговорить с моим отцом? Аретнап лишь огорченно вздохнула и покачала головой: — У меня просто не было такой возможности, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Он… простите, ваше величество, — мне кажется, господин Нушрок избегает меня. — Просто в голове не укладывается! — пробормотала Анидаг, а Аретнап снова горько вздохнула. Те дни, когда им ничего не было известно о судьбе главного министра, вспоминались теперь как страшный сон. Аретнап с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться прямо перед королем и всеми придворными, ей стоило больших трудов делать вид, будто она просто огорчена, и только. Хотя на самом деле она чувствовала, что ее сердце буквально разрывается от тоски. Она понимала, что и его величество, и его мать испытывают схожие чувства, поэтому как могла выражала им свою поддержку, и только когда оставалась одна, позволяла себе дать волю слезам. — Поверьте, — сказала ей один раз королева, — я очень хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете, госпожа Аретнап. — О чем вы, ваше величество? — тихо проговорила она. — Госпожа Аретнап, — грустно взглянула на нее Анидаг, — знаете, может быть, сейчас не самый подходящий момент, но… словом, мне известно, что связывает вас с моим отцом. И потому я могу представить, как вы страдаете. — Ох, ваше величество! — Аретнап все же не выдержала и расплакалась. — Да, вы правы, это невыносимо: я… Поймите, я ведь никогда не знала, что это такое: любить кого-то столь сильно, и быть любимой в ответ. Я думала, что мне не суждено испытать подобное, а потом… Ну почему судьба так ко мне несправедлива? Поманила меня счастьем и тут же отобрала его у меня! Отобрала навсегда… — Успокойтесь, госпожа Аретнап, — грустно взглянула на нее Анидаг, — ведь у нас еще осталась крохотная надежда. Так, во всяком случае, думает мой муж. И я сама всем сердцем хочу верить в это. — Если бы мне только узнать, что он жив, ваше величество, — прошептала Аретнап, — только увидеть его еще хотя бы раз! Больше мне ничего не нужно! Анидаг не ответила, только лишь бросила на Аретнап сочувственный взгляд. Вскоре, к счастью, в столицу пришли радостные известия: маршал Ргит сообщил, что Нушрок жив. Оказалось, он был ранен и попал в плен к королю Кинделу, правителю Горных Вершин. Выяснилось, что разведка донесла Кинделу о готовящемся нападении, и тот приказал устроить засаду. Строго говоря, он не надеялся, что в сети попадет такая крупная птица, но так уж сложились обстоятельства. Рана же, полученная главным министром Зеркального королевства в той стычке, оказалась всего лишь царапиной, тем не менее, противнику все же удалось захватить Нушрока. Правитель королевства Горных Вершин приказал своим людям хорошо охранять высокородного пленника, справедливо рассудив, что его жизнь дорого стоит. К тому моменту, Киндел уже знал, что битва у Черной топи проиграна, и справедливо рассудил, что жизнь Нушрока послужит неплохим залогом; по крайней мере, если он и проиграл, то не в сухую. Киндел отправил к маршалу Ргиту своего посланника, которому передал четкие указания: жизнь первого министра Зеркального королевства целиком и полностью зависит теперь от воли короля Нушрока Первого. Если он желает видеть своего деда целым и невредимым, то во-первых, должен отпустить из плена короля Грома. Во-вторых, часть земель Королевства Туманов должна отойти к Кинделу, и в перспективе король Гром должен признать себя вассалом Королевства Горных Вершин. Кроме того, Зеркальное королевство должно уступить Горным Вершинам одну из северных провинций. Причем, уступить не просто так, а в качестве приданого, которое король даст за своей младшей сестрой, принцессой Амуп. — Да, — заявил посол опешившему Нушроку-младшему, который ко времени прибытия посла также находился в военном лагере, — король Киндел просит у вас руки вашей сестры. А что касается господина Нушрока, то он уже дал нам свое согласие, благословил внучку на союз с моим господином. Маршал Ргит, услышав это бесцеремонное заявление, пришел в ярость, а король так и вовсе чуть не полез с послом в драку. — Вы совсем рехнулись?! — выкрикнул он. — Моя сестра еще совсем ребенок, а вашему господину больше лет, чем мне! — О, ваше величество, — развел руками посол, — но ведь никто не говорит о том, что свадьба состоится завтра же. Разумеется, мой господин подождет, пока принцессе Амуп не исполнится восемнадцать, и лишь тогда она станет его супругой. — Да ведь тому времени королю Кинделу будет уже под пятьдесят! — возмутился Нушрок-младший. — Но это же династический брак! — воскликнул посол. — Вы же понимаете, ваше величество, что все это — на благо наших государств. — Что вы об этом думаете, отец? — повернулся король к маршалу. — Честно признаться, — отозвался Ргит, — я в замешательстве, все-таки речь идет о моей дочери. Ну, а помимо всего прочего, хотелось бы убедиться, что с Нушроком ничего не случилось. — Разумеется, он прибудет сюда сразу же, как вы дадите мне (ну, разумеется, не мне, а моему королю) письменное согласие. Должен заметить также, что господин Нушрок полностью согласен с моим королем. Вот, — посол протянул Ргиту и Нушроку-младшему письмо, — надеюсь, вы узнаете его руку? Подпись, вне всяких сомнений, действительно принадлежала Нушроку. Он выражал полное и безоговорочное согласие со всеми условиями короля Горных Вершин. — Что ж, — проговорил Ргит, — мое мнение, насколько я понимаю, ничего не решает, посему… — Если подумать, — робко взглянул на него Нушрок-младший, — то ведь Амуп все равно пришлось бы искать жениха рано или поздно. А если мы откажемся, то Киндел чего доброго вновь развяжет войну. И кто знает, в каком положении мы тогда окажемся, а самое главное сейчас — это жизнь деда, ведь именно она на кону. Мы согласны! — твердо произнес он, протягивая послу руку. Ргит пробормотал себе под нос, что это соглашение практически сводит на нет всю их победу, и получится, что они зря рисковали и пожертвовали столькими жизнями. — Отец, — отмахнулся от него король, — вы же сами говорили, что не стоит рубить с плеча. Давайте пока уступим им, а потом, со временем, посмотрим. Договор был подписан в тот же день, Нушрок вернулся в лагерь маршала Ргита, а уже на следующее утро войско двинулось в обратный путь. Ргиту удалось поговорить с Нушроком, он расспросил друга о том, как получилось, что отряд попал в засаду, и как с ним обошлись в плену. Нушрок ответил, что и сам толком не понял, как это произошло: они поехали по объездной дороге, до Черной топи было уже совсем близко, и вдруг раздались выстрелы, затем раздался оглушительный грохот, все заволокло дымом… У Нушрока потемнело в глазах, он почувствовал резкую боль в плече, а очнулся уже связанным, в каком-то темном подвале. Он не помнил, сколько просидел в том узилище, и решил, что ему уготована медленная смерть. Однако же, вскоре за ним пришли, завязали глаза, вывели наружу и посадили в карету. Ехали они недолго, потом его вывели из кареты, повели по каким-то лестницам, и наконец он очутился в просторном зале. С Нушрока сняли повязку, но он так и не смог узнать, что это за место, так как ни окон, ни каких-либо выходов, кроме небольшой железной двери, не было. Вскоре раздались шаги и в зал вошел король Киндел собственной персоной. Он озвучил Нушроку свои требования, и тому пришлось, скрепя сердце, согласиться. Да, тяжело было наступить на собственную гордость: кто бы мог подумать, что этот человек, который некогда был вассалом Зеркального королевства (тогда еще оно называлось Королевством Кривых Зеркал), теперь так занесся, что осмеливается ставить условия. — Это ужасно, Ргит, не мне тебе говорить об этом. Но я был вынужден! Иначе они убили бы меня, а потом вновь напали бы на вас. И кто знает… — Но может быть, — перебил его Ргит, — мы выстояли бы. У нас достаточно для этого сил. А теперь нам придется подчиниться этому человеку. — А возможно, — раздраженно проговорил Нушрок, — нам это принесет благо. Амуп послужит залогом мира между нашими королевствами. И мы станем сильнее, если объединимся. — Ты правда так думаешь? — прищурился Ргит. — Да! — повысил голос Нушрок. — И давай закончим на этом, все решено. — Как скажешь, — вздохнул Ргит. Победа, таким образом, была не слишком-то веселой, однако же воины вернулись домой, и это, бесспорно, обрадовало всех, хотя никаких пышных торжеств не устраивали. Такова была воля короля и первого министра. Королева, безусловно, радовалась, что и сын, и муж, и отец вернулись целы и невредимы. Однако же, она, как и все остальные, была несколько обескуражена договором, который заключили король Киндел с ее сыном и Нушроком. — Я, право, не знаю, радоваться или огорчаться, — пожав плечами, произнесла она, когда Ргит и Нушрок обо всем ей рассказали. — Если честно, я с тобой согласен, — отозвался Ргит, — но наш сын и Нушрок решили иначе. — Отец, — вопросительно взглянула на Нушрока Анидаг, — вы действительно согласились с условиями Киндела, так как считаете, что мы выиграем от этого союза? — Я уже устал вам это объяснять! — раздраженно проговорил Нушрок. — Что мне нужно было делать? Дать убить себя?! — прикрикнул он на дочь и Ргита. — А потом Киндел разбил бы ваше войско и сделал наших подданных своими рабами, вы этого хотите?! — Отец, прошу вас, — Анидаг погладила его по плечу, но тот почему-то досадливо стряхнул ее руку, — не надо горячиться. Я просто… размышляю вслух. Да, наверняка это лучший выход, и мой сын прав: еще много воды утечет пока нам не придется, так скажем, платить по счетам. — Вот когда этот момент придет, тогда и станем думать, и я больше не желаю говорить на эту тему, понятно вам? Это касается всех, даже вас, моя дорогая дочь, и тебя, милейший мой Ргит. Госпоже Аретнап так и не удалось поговорить с Нушроком; с того самого дня, как он вернулся, прошло уже несколько недель, но им ни разу не удалось остаться наедине. Аретнап несколько раз пыталась намекнуть ему, что хочет побеседовать с ним, но он словно не замечал ее. «Госпожа Артенап, у меня сейчас слишком много дел», — неизменно отвечал он, и ей оставалось лишь вздыхать украдкой. Артенап даже думала написать ему, но потом ей вдруг пришла в голову мысль, что неотложные дела — просто отговорка, а на самом деле Нушрок попросту не желает ее видеть. Но почему тогда он не скажет ей обо всем прямо? Анидаг несколько раз уже просила Аретнап поговорить с Нушроком и выяснить, что с ним происходит. Он разительно переменился с тех пор, как вернулся из похода, и это заметили все, даже слуги. Как выяснилось, избегал он теперь не только несчастную Аретнап, но и всех остальных членов своего семейства. С Ргитом он лишь здоровался, встречаясь за обедом, и больше не удостаивал маршала ни единым словом. Когда же тот пытался дознаться у своего друга, чем он обидел его, тот лишь огрызался в ответ. Анидаг тоже доставалось, она просто-напросто перестала узнавать своего отца: на любое ее проявление заботы, даже на невинный вопрос о самочувствии, Нушрок раздражался и кричал на дочь, чтобы та оставила его в покое. Король теперь боялся даже слово сказать ему поперек. Стоило только заикнуться, почему Нушрок, допустим, думает, что повышение налогов не вызовет недовольство, тот вновь начинал кричать, что дело короля — лишь слушать, что говорят ему министры. А слуги так и вовсе теперь старались главному министру на глаза не показываться, поскольку за малейшую провинность он приказывал жестоко наказывать несчастных. «Он никогда прежде не был таким», — так говорили все, кто раньше знал Нушрока, и никто не мог сказать, в чем причина столь разительных перемен в его характере. Аретнап несколько раз говорила об этом и с кузеном, и с Анидаг: все они были сбиты с толку и не понимали, что же могло случиться с Нушроком. Анидаг предполагала, что причина кроется в том, что пленение и уступки, на которые вынудили пойти ее отца, слишком сильно задели его гордость. Он не может себе простить, что так жестоко ошибся, и эта ошибка так дорого ему обошлась. — Очевидно, он не может себе простить ни своего пленения, ни условий, которые ему навязал король Киндел, — предположила Анидаг, — поэтому он так ожесточился. Надо дать ему время, это пройдет! Аретнап была склонна согласиться с ее величеством, но все же что-то не давало ей покоя, поэтому она упорно искала предлог, чтобы встретиться с Нушроком и спокойно побеседовать с ним… Выйдя от ее величества, Аретнап столкнулась с Нушроком, чему чрезвычайно обрадовалась. — Господин Нушрок, — улыбнулась она ему, — как хорошо, что я встретила вас! — Вы, кажется, меня преследуете, госпожа Аретнап? — нахмурился он. — Вовсе нет, я только… — Что ж, пожалуй, дочь я навещу в другой раз, а сейчас — пошли! — он грубо схватил ее за запястье и потащил за собой. — Ну, а теперь, — процедил сквозь зубы Нушрок, приведя Аретнап в свой кабинет и заперев дверь, — объясните мне, наконец, что происходит, госпожа Аретнап? Почему вы буквально не даете мне проходу, с каких пор вы стали такой навязчивой? — Я лишь хотела выразить свою радость, что вновь вижу тебя! — пожав плечами, проговорила Аретнап. — Я так рада… Ты обещал мне вернуться, и вот ты здесь, со мной… — Госпожа Аретнап, — холодно взглянул на нее Нушрок, — прежде всего я попросил бы вас прекратить фамильярничать! С каких это пор вы стали говорить мне «ты»? Аретнап потеряла дар речи и отказывалась верить своим ушам. Разве заслужила она подобное отношение, особенно после всего, что было, после тех слов, что он сам сказал ей на прощание? Даже если он понял, что на самом деле Аретнап ему не нужна, то мог бы сказать ей об этом прямо, а не унижать подобным образом. — Тот вечер, я полагаю, — отозвалась она, — когда мы… когда вы по-доброму отнеслись ко мне. И когда мы с вами были вместе… Разве вы уже забыли об этом? — Вот что я вам скажу, госпожа Аретнап. — Нушрок вновь в упор посмотрел на нее, и Аретнап поразилась, как сильно он изменился. Его взгляд был абсолютно чужим: безжизненным и холодным, как заснеженная долина. — Давайте раз и навсегда проясним этот вопрос. Если вы вообразили, что та глупость, которую вы совершили… Вернее будет сказать, которую мы с вами совершили накануне моего отъезда. Так вот. Если вы полагаете, будто эта глупость дает вам право требовать чего-либо от меня, то вы глубоко заблуждаетесь. — Зачем вы так, господин Нушрок? Это была не глупость! Я любила вас по-настоящему. Я и сейчас люблю… — Довольно! Я больше не желаю ни вспоминать об этом, ни слышать даже малейших намеков на то, что случилось в тот день. Для вас же будет лучше, если вы попросту забудете об этом как можно скорее. Кроме того, я вам ничего не обещал. Это была всего лишь минутная слабость с моей стороны, и я прошу у вас прощения за нее. Но на этом все! Между нами ничего нет и быть не может! Вы хорошо меня поняли, госпожа Аретнап? Если бы у нее под ногами разверзлась земля, Аретнап совсем не удивилась бы. После того, что она услышала, ничто уже не могло поразить ее сильнее. Оказывается, она все придумала. Ничего не было, и все ее чувства и надежды ничего не стоят… — Да, — гордо выпрямилась она. Нельзя допустить, чтобы он заметил, как сильно ранили ее его слова. — Я все поняла, господин Нушрок. Прошу простить меня. И можете быть спокойны: я не потревожу вас больше! Никогда. Она отвернулась от него и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Что ж, по крайней мере, ее слез он на этот раз не заметил. Закусив губу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, Аретнап зашагала по коридору. Нужно поторопиться: раз все ее мечты и чаяния пошли прахом, то она не задержится в этом проклятом дворце больше ни единой минуты.