Сокровище. Часть 2

Азокертс села на постели и уставилась на плотно закрытую дверь; она знала, что снаружи дверь спальни не заперта, и можно спокойно выйти, спуститься вниз, в гостиную, на кухню и даже выйти на балкон. Ее никто не ограничивал в перемещении по дому, однако же входная дверь была закрыта наглухо. А снаружи (Азокертс могла видеть их в окно) стоят вооруженные солдаты. Доктор навещал ее каждый день, следил, чтобы она исправно принимала лекарства, заверял, что скоро она совсем выздоровеет, и исчезал, упорно не желая отвечать ни на какие вопросы. Еду Азокертс, судя по всему, готовил один из ее тюремщиков. Во всяком случае, если судить по качеству стряпни, которую она аккуратно, дважды в день: ровно в полдень и на закате, — находила на кухне. Раньше, когда королевская семья приезжала сюда, то повара, разумеется, брали с собой, и обеды и ужины были весьма изысканны. Впрочем, теперь времена изменились, и она, как там ни крути, пленница, а не принцесса и всеобщая любимица… Азокертс встала, прошлась по комнате, а затем снова легла в кровать. Все же она еще слишком слаба, все, что случилось с ней за последнее время: болезнь, сильные переживания, которые она испытывала, страх, — совершенно вымотали Азокертс. Что делать дальше она не представляла, какая судьба ждет ее — также. С одной стороны, Азокертс думала о том, как вырваться отсюда и сбежать, а с другой… временами ей становилось абсолютно наплевать на все, включая свою собственную жизнь. Когда тот мерзавец схватил Азокертс и потащил невесть куда, вверх по лестницам и бесконечным темным коридорам, она испугалась и принялась кричать. «Сбросить ее вниз с самой высокой башни!» — приказала сумасшедшая старуха-настоятельница, и можно было не сомневаться: здоровенный детина, который казался ей настоящим великаном, сделает свое дело. Куда точно такой же здоровяк, которого можно было принять за брата-близнеца тюремщика и палача Азокертс, потащил Алиса, она понятия не имела. Да честно признаться, ей в тот момент было на Алиса попросту наплевать. Больше того, она сама, первая, попыталась свалить всю вину на него в надежде, что настоятельница поверит, будто она хотела помочь и разоблачила шпиона. Глупость, конечно, но… Азокертс очень хотелось жить. Собственно, сейчас ничего не изменилось: она очень хочет жить, стать свободной и счастливой. Вот только, к сожалению, теперь уже слишком поздно мечтать об этом. Любой поймет: теперь Азокертс не сможет отвертеться, и ей придется ответить за все. Наверняка ведь дед вместе с маршалом уже все рассказали брату, и он сейчас занят тем, что обдумывает, какой казни предать свою вероломную сестру. Да, нужно посмотреть правде в глаза: она проиграла. Окончательно и бесповоротно. А если хорошо подумать, то получается, она это заслужила. Палач, не обращая внимания на ее вопли, тащил ее, точно мешок с картошкой, и Азокертс уже не чувствовала ничего, кроме отчаяния и страха, она вырывалась, плакала, но все было тщетно. В какой-то момент, здоровяк поставил ее на пол, приказал ей замолчать, после чего занес свой огромный (в ту минуту Азокертс показалось, просто громадный, величиной чуть ли не с человеческую голову) кулак, и… свет померк у нее перед глазами. Она очнулась от того, что кто-то тормошил ее за плечо, приговаривая, что все прошло, и теперь она в безопасности. Азокертс открыла глаза, обнаружив, что все вокруг точно в тумане, а когда туман чуть рассеялся, она увидела перед собой лицо настоятельницы. Она протянула Азокертс какую-то склянку, после чего заставила выпить из нее. Азокертс не почувствовала вкуса, но ей моментально захотелось спать. А потом была только боль. Ей казалось, что изнутри ее поджаривают на раскаленных углях. Кажется, она кричала, просила ей помочь, а может быть, наоборот, молила о смерти. Потом неизвестно откуда в комнате настоятельницы появились маршал Ргит и Гурд. Она обрадовалась: все-таки это были знакомые ей люди, и если уж она сейчас умрет, — подумала Азокертс, — то по крайней мере, умрет рядом с теми, кого хорошо знает. Маршал подошел к ней, взял за руку, сказал, что поможет ей, и скоро все будет позади. Азокертс расплакалась, потому что вспомнила вдруг последнюю встречу, когда Ргит сказал ей, что никогда не простит ее за то, что она пыталась навредить его сыну. А заодно вспомнила полные боли, тоски и разочарования глаза матери, когда они стояли на верхней площадке смотровой башни в старом замке. Чего она только не наговорила в ту минуту, и какой же дурой была тогда! Она не хотела, чтобы маршал ушел и оставил ее один на один с выжившей из ума настоятельницей, пусть только он придумает, как выбраться отсюда. Настоятельница потребовала от Ргита, чтобы он, непонятно почему, остался с ней, дескать, она всю жизнь ждала только одного его. Маршал ответил, что на все согласен, пусть только она отдаст противоядие. Азокертс в ту секунду уже не думала ни о чем, кроме как о том, чтобы прекратилась эта жуткая боль. На какой-то миг Азокертс даже показалось, что смерть была бы для нее в ту минуту благом. Неожиданно все закончилось: боль ушла так же неожиданно, как и появилась, и Азокертс вновь захотелось спать. Откуда-то в комнате появился еще и дед, и они вместе с маршалом говорили ей, что все закончилось, и они уходят из этого ужасного места. Азокертс готова была признаться во всех своих грехах, на коленях просить прощения, лишь бы только дед и маршал помогли ей. Боль была даже и ни при чем, потому что страшнее всего Азокертс сделалось при мысли, что вот сейчас, сию секунду, все закончится — навсегда. Она умрет, и ничего уже не будет, а ей не хотелось провалиться в вечную темноту, пусть даже в тюрьме, но ей хотелось жить, дышать, существовать. Она очнулась в мягкой кровати; было нестерпимо жарко, сильно болела голова, и Азокертс испытывала такую сильную слабость, что не могла даже поднять голову. Незнакомый старик, который оказался доктором, давал ей лекарства, поправлял одеяло и желал приятных снов. Сколько прошло времени, Азокертс не знала, ни врач, ни те, кто охранял ее, не желали ничего говорить. Они с ней вообще не разговаривали. Вскоре Азокертс стало немного лучше: она стала вставать, обходила дом, несколько раз выходила на террасу, после чего вновь возвращалась в постель. Она думала о том, что вечно так продолжаться не может, наверняка родственники дождутся ее выздоровления, а после сурово накажут. Азокертс понимала, что нужно спасаться, бежать отсюда как можно дальше. Осталось только тщательнейшим образом все обдумать и разработать план, как это сделать. Можно попытаться каким-нибудь образом обмануть врача, но с другой стороны, что ей это даст? Даже если она и выберется из охотничьего дома, то куда пойдет, что будет делать? Скитаться по дорогам и просить милостыню — это самое первое, что ей пришло в голову. Или она снова попадет в какой-нибудь переплет, и станет жертвой очередных проходимцев вроде настоятельницы и надзирательницы. Интересно, дед уже распорядился отрубить им головы или на худой конец сбросить с Башни смерти? Азокертс с превеликим удовольствием посмотрела бы на это зрелище. Она без труда сможет, если захочет, уйти сейчас, но вот… шутка в том, что уже ничего не хочется. Внезапно ее охватила полнейшая апатия ко всему: даже если ее завтра заберут и отправят в тюрьму, это мало что изменит. Ведь если разобраться, она сама загнала себя в ловушку. И уже очень давно. Азокертс подошла к столику у зеркала, села и принялась рассматривать свое отражение. Да, следует признать, сейчас она уже не такая красавица, какой была когда-то. Она бледна, как полотно, сильно осунулась, под глазами появились синяки, волосы спутаны. Азокертс выдвинула ящичек стола и улыбнулась, увидев расческу с отломанной ручкой. Ручка была перламутровой, а кончик ее был украшен изумрудом. Азокертс обожала, приходя к матери, сесть за стол и перебирать ее драгоценности, духи, расчески… Однажды она уронила эту, одну из самых любимых у матери, кстати, расческу за пол, и ручка отлетела в сторону. Азокертс расплакалась, испугавшись, что мать станет ругать ее, но та наоборот, успокоила ее и сказала, что это сущие пустяки. Интересно, как эта расческа оказалась здесь? Очевидно, мать привезла ее с собой в очередной приезд в охотничий дом, а после забыла здесь. В глазах у Азокертс защипало, а на глаза тут же навернулись слезы. Азокертс вспомнила, как они всей семьей приезжали сюда, когда во дворце объявляли большую королевскую охоту. Брат всегда говорил, что он не слишком-то любит охоту, но раз того требуют обычаи, то он следует им. Тем более, придворные дамы всегда были в восторге от конных прогулок… Вот здесь, в этом доме они с братом играли в прятки. Она пряталась от него в спальне, в огромном платяном шкафу, и Нушрок-младший всегда без труда находил ее. А он убегал на чердак, и Азокертс напротив была в отчаянии, поскольку до смерти боялась темного и пыльного чердака. Брат смеялся, а дед пенял ему, что не стоит пугать младшую сестру. — Она ведь еще слишком мала, дорогой, — говорил он, — конечно, она боится. Верно, Азокертс? — И вовсе я не боюсь! — шла она на попятный. Еще она вспомнила, как отец учил ее ездить верхом. Хотя… нет! Это, кажется, был маршал Ргит. Да, верно, отец один раз подарил ей игрушечную лошадку, на которой она обожала качаться. Нушрок-младший, которому отец подарил точно такую же игрушку, в восторг не пришел. — Я хочу настоящую! — топнул он ногой. — Ну, прости, милый! — развел руками отец. — Я думал, вам пока еще рано… подходить к лошадям. Да и небезопасно это. — А я не боюсь! — крикнула Азокертс. Ей не хотелось хоть в чем-нибудь отстать от брата. — И все-таки пока еще вы слишком малы. Вот подрастете, и тогда дед вас научит ездить верхом, ведь так, дорогая? — улыбнулся отец матери. — Все всяких сомнений, — ответила она. Брат был на седьмом небе от счастья, когда маршал Ргит (мать к тому времени уже вышла за него замуж) стал учить его верховой езде. Азокертс же отказалась, сославшись на то, что ей это не по душе, и вообще ей никогда и не хотелось заниматься такой ерундой. На самом деле ей было завидно, ей тоже хотелось присоединиться к брату, но… Она вбила себе в голову, что маршал занял место ее отца, и всячески подчеркивала, что не считает его своим родственником. Странно, почему она вела себя как круглая дура? Ведь даже тогда она ясно видела, как маршал добр к ней, как он любит их с братом. Может быть, ей следовало уже тогда дать ему понять, что она не против стать ему другом? А то, что он пожалел ее, спас от смерти и привез сюда, разве это не говорит о том, что он на самом деле добрый и благородный человек? Да, получается, что Азокертс всю жизнь вела себя неправильно и обижала тех, кто был рядом с ней и хорошо к ней относился. «Ты не поверила своей семье, а предпочла идти на поводу у какого-то проходимца!» — вспомнились Азокертс слова матери. Как ни тяжело это признавать, но… мать была права. Азокертс, словно в омут головой, бросилась в объятия сначала Катсорпа, а потом негодяя Цертиха, и принесла им в жертву свою семью и свою репутацию. Конечно, вина Цертиха велика, но и сама Азокертс вовсе не невинная жертва, это она также вынуждена признать, пусть это и неприятно. Она зашла так далеко, что дороги назад не будет. Азокертс всхлипнула: почему ей так плохо? Хотя, к чему скрывать, она знает ответ на этот вопрос. Азокертс осталась совсем одна. И теперь ей не у кого просить помощи. Услышав шаги за дверью, Азокертс почувствовала, как сильно забилось сердце. Кто-то приехал. Возможно, это солдаты, которых послал брат, и сейчас они заберут ее в тюрьму. У Азокертс подкосились ноги, она что было сил вцепилась в спинку кресла и уставилась на входную дверь. Будь что будет, — промелькнуло у нее в голове в тот самый миг, когда открылась дверь, и на пороге появилась одетая во все черное мать, а следом за ней — дед в сопровождении госпожи Аретнап.