Кадры

Неделя в Германии пролетела словно миг, за который Питер успел переосмыслить все подвиги супергероев как таковые и прочее, что раньше не доходило до его помутнённого юношеским максимализмом ума. Первое, что понял Питер, находясь в прострации после восьмичасового перелёта, что он, чёрт возьми, теперь несёт огромную ответственность на своих плечах. И если раньше он геройствовал свободно и по своему желанию, то сейчас градуса ответственности и определённой слежки не избежать. Старк далеко не дурак и не оставит техническую разработку, стоящую миллиарды долларов, на руках пятнадцатилетнего подростка. Да ещё и без присмотра. Три раза «ХА». Да Питер скорее поверит в миллион жучков и следилок на самом костюме, нежели параноить на каждом встречном подозрительном дядьке в чёрном костюме. Да, определённо, ответственности что за свою, что за чужие жизни прибавилось. Во-вторых, подумал Питер, кое-как открывая входную дверь, супергерои не такие, как кажутся на первый взгляд. Например, Чёрная Вдова на деле оказалась предательницей, а Человек-Муравей — совсем неплохим парнем. Да тот же Железный человек! Его кумир — Тони Старк полностью отличался от того, кем выдает себя на публике. У него тоже оказались свои страхи, свои проблемы и горести. Но, разумеется, Питер догадался об этом сам. Не будет же Старк, в самом деле, делиться своими переживаниями с незнакомым мальчишкой. В-третьих, с какой-то отрешённостью думал парень, тётя Мэй в гневе была и остаётся страшнее всех Мстителей вместе взятых. — Питер Эн… Бенджамин Паркер! — вот как встретила любимого племянника тётя Мэй. С горящими от бешенства глазами, мятым рулоном бумаги в руках и в слегка неопрятном внешнем виде. Если, конечно, считать за неопрятность вставшие дыбом волосы и помятую, местами в гари домашнюю одежду. — Что случи… — Это я тебя должна спрашивать, что случилось! Что это? — и пихнула к нему в руки тот самый свёрток, который он изначально принял за газету. Мэй же, вручив племяннику бумагу, отконвоировала его на диван в гостиной, а сама пошла уничтожать жертву своего кулинарного искусства. Буквально два часа назад к ней на пять минут забежала Джинни и, вручив выписку из банковского счета, задержалась ещё на час. Сначала, не понимая в чём дело, Мэй долго пыталась вникнуть в суть проблемы, а потом… — Мэй, это выписка со счёта Питера. И меня это очень волнует, недавно Тони закрыл в банковской ячейке своё завещание. Не знаю, что именно он там написал, но я волнуюсь за вас. Я знаю, что это не просто, но… тебе нужно рассказать Питеру о Тони, — мрачно закончила она. — Что? Это невозможно. Старк должен сам это сделать. Эта сволочь пятнадцать лет скрывалась от собственного ребёнка! — вспылила Паркер. — Мэй! Мэй, я всё понимаю! Но постарайся понять меня, я волнуюсь за Тони и Питера. Он не решится сделать это сам, я его знаю. Неизвестно, что может с ним случиться за это время. Я не хочу, чтобы мальчик узнал правду от истекающего кровью отца. Тебе нужно рассказать об этом самой. Не ради Тони. Ради Питера. После того, как она ушла, Мэй долго не могла осмыслить услышанное. Если раньше она неосознанно, но покрывала Старка и не рассказывала всей правды, то сейчас, когда он крохотными шагами пошёл на сближение с Питером… Стоило хотя бы попытаться что-то сделать. И именно поэтому полчаса назад она поставила в духовку курицу, заранее зная, что у неё ничего не получится, села пересматривать старые фотографии Питера и, медленно попивая ромашку, проклинала Старка на чём свет стоит, всё больше и больше раздражаясь. Курица, как и было предсказано, взорвалась точно вовремя с дверным звонком. Когда Питер зашёл на кухню, Мэй немного успокоилась. Но это не отменяло того факта, что она всё ещё была зла до чёртиков. В основном потому, что рассказывать Питеру о его отце должна она, а не сам Тони. К тому моменту, как он бы решился, у неё, наверняка, были бы внуки, а Питер бы считал Старка едва ли не божеством. А видеть в глазах своего ребёнка злость, досаду и разочарование она бы не хотела. Это произошло один раз, в тот день, когда умер Бен, и Мэй не хотела бы видеть это выражение лица снова. — Мэй, я немного не понимаю… на моём счету не может быть столько денег. По моим подсчётам, даже мой отец не смог бы заработать столько… — рассеянно промямлил Питер, протягивая ей листок. — Поверь, Питер, — мог бы. Как бы я терпеть не могла твоего отца за то, что он бросил тебя, но ты его кровь. Сядь. И Питер сел. Не сразу понял, что сказала Мэй, и, не успев ответить что-то, начал слушать тётушкино откровение. Что-то ему подсказывало, что сидеть надо тихо. — О, ты просто не представляешь, как я была зла на него, когда органы опеки принесли тебя, годовалого, на мой порог. Цитирую: «Присмотри за моим сынишкой, Мэй. Я знаю — ты можешь.». Чтоб его… — прогремела она сковородой в раковине. — Когда он приходил в нелепых костюмах Санты на Рождество. Когда ты чуть не погиб на Старк ЭКСПО, по его же глупости и дурости. О боже, — она подошла к нему и схватилась ладонями за его щёки. — Ты должен знать, Питер, ты самое дорогое, что у меня есть, и никто не в праве забрать тебя у меня. Даже твой отец с чёртовыми миллиардами долларов, понял? Питер заторможено кивнул, всё ещё не улавливая нить этого странного разговора. В его голове он уже спал и видел десятый сон, как от следующего откровения Мэй он чуть не слетел с табурета. — Имя твоего отца, Питер, Энтони Говард Старк. — Т-ты, д-должн-но б-быть, ш-шутишь, — проблеял Паркер. — Наверное од-дн-нофамильцы или… — Я не шучу, Питер, — решительно отрезала она, наблюдая за шокированным лицом племянника. «Всё же, — решила она, — надо было начинать разговор с утра». Питер попросту отрубился, не выдержав таких новостей. Или всему виной восьмичасовой перелёт... Уже не так важно.