***
Просыпаться от чужого дыхания на своей коже - лучшее чувство. Так думает Чонин, ещё не открыв глаз, но уже давно проснувшись.Теплые руки крепко обнимают, а сердце под щекой ритмично бьется, может даже в унисон с его, чониновым. Ян улыбается немного, всего лишь уголками губ, задерживая невольно дыхание - приятно. Будто сон, сладкая мечта - вот так спокойно лежать, чувствуя себя в самом безопасном месте. Солнечный свет сквозь закрытые веки оставляет радужные круги и греет слабо — не сравнить с теплом Чана. Чонин не знает, что происходит в груди, что творится в его душе, всё ново и неизведанно, но ему так хорошо. И кто же знал, что на самом деле существует столько чувств? — Я знаю, что ты уже не спишь, — слышится над самым ухом. Чонин замирает, хотя и не двигался до этого, но дышать перестает совершенно точно. Чан выпускает младшего из рук, отстраняясь, и тот чувствует, как тепло рядом пропадает и почему-то солнце перестает светить в глаза. А затем, затем что-то воздушное приятно опускается на кожу под правым глазом и через секунду - ниже, на самую щеку, кончик носа и вторую щёку. Тепло и нежно, еле ощутимо но этого достаточно для крепко зажмуренных глаз и улыбки, что расплывается на юном лице медленно. — Доброе утро, — совсем тихо, в уголок губ. Чонин не отвечает, он медленно выдыхает накопившийся воздух, не в силах даже открыть глаз, но чувствует улыбку на чужих губах, видит её под веками. Чан наклоняется ближе, ведёт носом по скуле, будто вдыхая аромат давно исчезнувшего цветка. Простой жест, но у Чонина мурашки на коже и пальцы на ногах поджимаются. Чан ведёт к самой шее и дарит ещё один поцелуй под мочкой. Судорожный вздох. Чонин знает, что сейчас полностью в чужой власти. — Посмотри на меня. И Чонин не может не. Он медленно открывает глаза и тут же тонет в тех, что напротив. Чан нависает сверху, горячее дыхание щекочет ключицы и младший, уже в который раз, перестает дышать, Потому что это слишком. И хорошо, что руки под одеялом - не видно мелкую дрожь. Оказывается, у всего появляется смысл, когда трепетно в груди. Куда же делась вся дерзость? Этот вопрос застывает в глазах, плещется в озорных огоньках, но в слух не произносится - Бан не позволяет. Вместо насмешки уши ласкает медовый голос: — Такое солнце, — старший все так же шепчет и Чонин не понимает, говорит он о нём, или о погоде, но смущается - ещё одно новое чувство. Они зависают друг на друге чуть дольше, чем стоило бы. Чонин разглядывает чужое лицо, всматривается в морщинки у глаз, потому что Чан улыбается, а Ян ему вторит, озаряя, казалось, целый мир. Подушечками пальцев по спинке носа, далее - по векам меж пушистых ресниц. Чонин как ребёнок - он изучает на ощупь. Опускается к губам и тут же чувствует невесомый поцелуй на кончиках пальцев. Смотрит завороженно, точно видит дражайшую картину непризнанного художника. А от того и чувствует себя волшебно, будто часть чего-то Великого. Затем одним рывком Крис встает и Чонин реагирует быстрее, - где-то на уровне рефлексов, - чем успевает подумать. Своей ладонью перехватывая чужое запястье, Чонин смотрит испуганно. — Ну что? — Бан опирается руками на кровать, в глазах озорные искры пляшут и ямочки совсем очаровательны. Чонин не отвечает, но ухватывается второй рукой за чужую, медленно притягивая. — Мы так никогда не встанем, — Чан смеется и это настоящая услада, — малыш, я только в душ, — говорит мягко, приподнимая лицо за подбородок и аккуратно поглаживая кожу. Чонин еле заметно кивает, не смотря на старшего, а после чувствует невинный, совсем короткий поцелуй в уголок губ. Слишком быстро комната становится пустой и парень ощущает себя как-то неправильно. Вдали слышится шум воды: удар капель о кафельную плитку. Чонин выдыхает медленно, грудная клетка спадает - он не дышал? Голова плюхается обратно на подушку, вдыхая чужой аромат. У Чана есть волшебная особенность, думает Чонин, - рядом с ним забывается то, что мешает спать по ночам и существовать спокойно. Это настоящее подаяние, что дарует Кристофер, позволяя быть рядом. Чонин не знает, сможет ли остаться рядом, ему не нужно много. Просто быть рядом и держать старшего за руку. Чувствовать его тепло. Однако чернота подкрадывается в сознание незримо: события вчерашнего дня обнажаются перед глазами, калейдоскопом смешиваясь с тем вечером в казино. Неосознанно Чонин прокручивает в голове произошедшее всё снова и снова. Почему Господин подумал, что Ян способен доложить полиции место? Почему именно он? До вчерашнего дня Чонин и не думал о предательстве: слишком большая цена за него — семья. Может, кто-то спасёт его, думал парень, может, когда-то... Думал, ровно до вчерашнего дня, думал, до того, как почувствовал чужое тепло и потянулся к свету - надежде, если честно. Но кто-то же предал, даруя почти что спасение всем, кто словно беспризорные души привязаны к проклятому дому Господина. И Чонин почти что находит виновника. Остро, словно стрела, резко, будто рапира все мысли прошибает одно имя — Ли Феликс. Чонин резко встает, потупив взгляд. Он тщательно перебирает каждую картинку в голове с вечера того дня. Он помнит Хёнджина, помнит ещё нескольких ребят, но совершенно точно он не встречал Феликса. — Я дал ему адрес...— шепчет Ян,— он не мог не прийти... Совершенно потрясенный, Чонин медленно выходит из комнаты, сразу же натыкаясь на чужую спину. Чан крутится у плиты, что-то напевая. И Чонин бы восхитился этой картиной: мышцы красиво перекатываются в солнечном свете от каждого движения старшего. И ладно, Чонин немного подвисает, но лишь на несколько секунд, ровно до момента, пока Чан не разворачивается, почувствовав чужой взгляд. — Я тут пытаюсь завтрак сделать, — Бан улыбается так невозможно обворожительно, — но кулинария не... — Как вы узнали адрес, где будет казино? — Чонин перебивает. Чан удивляется резкости младшего. Улыбка меркнет, быстро сменяясь серьезным выражением лица. — Анонимный источник, мы и не знали наверняка, будет ли адрес верным. Чан подходит ближе, его тепло Чонин почему-то чувствует на расстоянии. Приятно. Хочется ухватиться, притянуть к себе и повиснуть на груди, словно маленький ребенок, никуда не отпуская. Чонин прерывисто дышит, всё ещё находясь в ступоре. В голове всё смешалось и ни одной здравой мысли. Ян пытается ухватиться, сосредоточиться, но тщетно. — Всё хорошо? — Заботливый голос совсем рядом и чуть шершавые ладони на щеках. Чонин не смотрит на старшего, уводя взгляд в окно. — Кажется, я знаю, кто слил информацию.***
Первое, что чувствует Хёнджин - резкая боль. Всё тело ноет, но самая сильная боль сосредотачивается где-то в области виска, отдавая пульсацией в ритм сердцу. Вокруг темнота и воздуха критически мало - дышать тяжело. Открыть глаза получается не сразу и приходится потратить почти все силы. Налитые свинцом, веки медленно открываются, но Хван ничего не видит первые секунды. Страшно вдвойне. А затем, затем только размытые пятна и будто издалека чьи-то взволнованные голоса. Кажется, его зовут по имени, но Хёнджин не может разобрать и слова. Звуки размытые и никак не хотят складываться в понятную речь. Сосредоточиться не выходит даже на малую толику и в голове абсолютная, всепоглощающая пустота. Хёнджин поворачивает голову и боль простреливает насквозь, казалось, буквально дробя черепную коробку. Он приглушённо скулит, но и это эхом отдается колющей вибрацией до самых кончиков пальцев. Хёнджин чувствует чужие пальцы на затылке и наконец первая мысль - "пожалуйста, только не снова". Внутри все сжимается до невозможного и Хван ждёт новый удар, чтобы снова отключиться. Но каково его удивление, когда голову немного приподнимают, а к губам прислоняют холодное стекло. — Постарайся выпить это, — говорит Сынмин, но Хёнджин его, конечно же, не слышит - боль заглушает всё. Жидкость проливается немного, стекая по подбородку и Хван догадывается, что вообще-то нужно пить. И он пьет, с жадностью, глотает холодную воду, что на самом деле не совсем вода - разведенное лекарство. Становится легче. Взгляд фокусируется лучше, а боль становится меньше, не на много, но всё же. Хёнджин пытается что-то сказать, поблагодарить, но не выходит от слова совсем, в то время как глаза сами по себе закрываются. Силы закончились. В следующий раз открыть глаза Хвану намного легче, боль совсем тупая и желания умереть от жгучей пульсации нет. Комната кружится, но совсем недолго, постепенно зрение приходит в норму и Хёнджин благодарит Высшие силы за это. Взгляд фокусируется на светлом потолке, а родной запах цитрусовых даёт понять, что он дома. Но дома - не значит в безопасности. Хван помнит. Помнит каждую деталь и каждую секунду. Его избивали долго - так казалось Хвану, постоянно задавая один и тот же вопрос. Ответить было нечего, он вырос у этих людей, работал на них всё время. Разве он не заслужил доверие? Разве он не знает, что идти в полицию бесполезно — там свои люди, будет только хуже. Хотелось ли Хёнджину уйти? Несомненно. Сбежал бы он когда-то? Нет. Найдут ведь все равно, и тогда смерть будет самым роскошным подарком. Как в нём могли усомниться...? Из всех, Хёнджин был самым преданным. Но ещё того не осознавая, глубоко-глубоко, в самом дальнем, скрытном и секретном кусочке души Хёнджин радовался, радовался неожиданному набегу - это что-то новое, какое-то приятное чувство, доселе неизведанное. Надежда. Критически медленно Хёнджин поворачивает голову, вспоминая, чем в прошлый раз закончилось такое действие, и взглядом цепляется за тёмную макушку. Парень сидел возле кровати, сложив руки на ее крае и уткнувшись лбом. Спит, наверное, думает Хван и совершенно не узнает друга. На улице светло, солнце светит ярко, освещая небольшую комнатку так, что видно каждую деталь. Хёнджин рад, что может рассмотреть каждую из них. Хван аккуратно поднимает руку, мышцы скованы и отзываются тянущей болью от каждого движения. Медленно, боясь усилить боль, касается ладонью чужой руки. — М? — Сынмин реагирует сразу же, поднимая голову. Глаза сонные, а волосы немного растрепались, его глаза выдают удивление, — как ты себя чувствуешь? — Голос звучит взволнованно, а сонливости как и не было. "Милый" всплывает в голове Хёнджина и он почему-то смущается своим мыслям. Увидеть Сынмина он никак не ожидал, а потому вторая его мысль была "что он здесь делает?". Хван сводит брови к переносице. — Больно? — Сынмин обеспокоенный, руку все ещё накрывает хванова. — Как...— голос совсем хрипит и Хёнджин откашливается, — ты...—лучше не стало, голосовые связки будто занемели, — оказался тут? Сынмин не отвечает. Он дотягивается до стакана с водой на прикроватной тумбочке, подтягивается к кровати и помогает Хёнджину отпить, придерживая голову. Старший смотрит благодарно. — Я хотел отдать тебе одежду, помнишь, когда мы промокли ты одолжил свою? — Ким улыбается, — дверь была открыта, когда я пришел. В смысле буквально открыта. Я зашел и увидел тебя на кровати, — эмоции сменялись друг за другом, Сынмин становился всё серьёзней с каждым словом, — ты был весь в крови, одежда порвалась. Я позвал тебя, но ты не отвечал, — Сынмин сглотнул, — тогда я хотел вызвать скорую, но... — Ты звонил в скорую? — Хёнджин перебивает обеспокоенный. — Нет, — Ким отнимает руку, смущённо отводя взгляд, — ты, наверное, не помнишь, но ты просил не делать этого. Я не знал, как поступить, ты буквально лежал без сознания весь в крови. Тогда я позвонил Джисону, вы ведь друзья, да? Он приехал, привёз много лекарств. Мы договорились, что если ты не придёшь в себя к утру, то мы вызовем скорую. И ты очнулся, — Сынмин смотрит в глаза, вновь вкладывая свою ладонь в хёнджинову, — мы дали тебе обезболивающее и ещё некоторые лекарства и ты снова вырубился примерно на, — Ким переводит взгляд на часы у противоположной стены, — 12 часов. Так как ты себя чувствуешь? Слишком большой поток информации. Боль никуда не делась, наоборот, она становилась сильнее. Хотелось уснуть еще на столько же часов и проснуться здоровым. — Всё болит, — Хван прикрывает глаза, — и мне нужно в душ. А где Джисон? — Чуть погодя спрашивает. — Он ушел недавно, мама позвонила. Тебе нельзя вставать, — Сынмин сжимает горячую ладонь. — Судя по твоему рассказу, я весь в крови. Не самое приятное, скажу тебе, — Хван пытается улыбнуться, но получается криво. — Ох, нет...я...я обработал некоторые раны и смыл кровь, — щёки младшего вмиг наливаются красным, а взгляд устремляется куда угодно, но не на Хвана. — Сынмин, — Хёнджин зовёт, хочет посмотреть в глаза, и Ким слушается, — спасибо, — сжимает ладонь в ответ. Кажется, этот жест для них теперь особенный. — Что... случилось? — Ким задаёт интересующий вопрос в надежде, что на него ответят. Хван лишь отрицательно машет головой. — Иди домой, — звучит грубее, чем хотелось. — Я не могу тебя оставить. Там, — Ким указывает на тумбочку, — куча лекарств и ты их все должен выпить. А еще твои синяки, — Сынмин тянется к чужой футболке, неловко приподнимая ее края и бегло смотря в глаза. Хёнджин опускает взгляд и громко выдыхает. Фиолетовое пятно грязно поселилось слева, ниже рёбер. Вот откуда ноющая боль. Картины вчерашнего дня болезненно отзываются на подкорке. Хёнджин хотел бы забыть. — Сейчас, — Сынмин встает и суетливо что-то ищет в пакете. Проходит пару секунд и парень достает маленький тюбик. Уверенность куда-то девается, как только Сынмин поднимает выше светлую ткань. Хёнджин не мешает, только смотрит, но смотрит слишком пытливо, смущающе. Или это Сынмину отчего-то тревожно? — Можно, я...? Нужно обработать, — Сынмин совсем тихо произносит, тушуется под чужим взглядом и безбожно краснеет, что не укрывается от Хвана. Старший лишь кивает, так же смущенно улыбаясь. Правда, тут же жалея, потому что тонкая кожа лопается, выпуская несколько рубиновых капель. Хёнджин охает и дотрагивается пальцем раны. На подушечках остаётся кровь, Хван хмурится, проходится языком по нижней губе, слизывая свежие капли. Сынмин зависает на целую секунду, смотрит на губы, а в горле предательски пересыхает. Ким чувствует заинтересованный взгляд Хвана и понимает - его спалили. С губ Ким переводит глаза на...да вообще-то куда угодно, лишь бы не смотреть на Хёнджина. И когда ему стало настолько неловко со старшим? — Ты хотел мне помочь, — напоминает Хёнджин, улыбаясь и кивая на тюбик с мазью. — Что? А, да, — Сынмин нервно смеется. Руки трясутся совсем немного, почти не заметно - Сынмин убеждает себя. Целый подвиг - он смог открутить колпачок. Теперь, следуя инструкции, нужно нанести на кожу. Мазь холодная, а кожа у Хёнджина горячая, контраст получается приятный, но старший всё равно морщится - больно. Сынмин почти невесомо касается, распределяя и втирая субстанцию равномерно. Ким ведёт пальцами вверх, очерчивает контур гематомы, глядя на Хёнджина. Аккуратно поглаживает, втирая остатки мази. Боль почему-то быстро отступает и кожа покрывается мурашками. В комнате душно, и капельки пота выступают на лбу Хвана. Сынмин опускает футболку - закончил. — Спасибо, — хрипит Хёнджин. Голос отчего-то осип. — Погоди. Ким достаёт другой тюбик, совсем маленький и выдавливает содержимое на палец. Он придвигается ближе, с ногами забираясь на кровать. Хёнджин замирает римской статуей, не дыша и не издавая и звука. Одной рукой Сынмин держит за подбородок, а второй аккуратно, бережно касается нижней губы, там, где недавно открылась рана. Сынмин наносит мазь медленно, склонившись максимально близко. Хван чувствует чужое дыхание на ключицах, своё же и вовсе отсутствует. Глаза закрыты, Хёнджин может только ощущать невесомые касания на своих губах. Должно быть больно, но ему приятно. Боль отступает и Хёнджин думает, в лекарствах ли дело? Сынмин позволяет себе посмотреть на старшего лишь раз - когда заканчивает смазывать повреждённую кожу. И рассыпается. Пушистые ресницы дрожат, отбрасывая тени, а на щеках лёгкий румянец. Кожа кажется гладкой, хочется коснуться, но Сынмин вовремя себя одёргивает. Сердце пропускает удар, но только лишь для того, чтобы зайтись сумасшедшим ритмом, когда Хёнджин открывает глаза и смотрит сбивчиво в кофейные — Сынмина. Рваный выдох у обоих. — Расскажи, что произошло, — шепчет Ким совсем тихо, опаляя горячим дыханием, не в силах сдержать взгляд, что скользит к чужим губам слишком стремительно. Хёнджин загадка, тайна — притягательная и манящая. — Не могу, — также тихо отвечает Хёнджин, мягкость в голосе удивляет обоих. Сынмин кивает — ещё не время. А затем отстраняется, быстро обрабатывая другие ссадины. Сердце всё также грохочет, отчего-то у обоих неспокойно на душе, но оба умалчивают. Сынмин остаётся до вечера, ухаживая за старшим, хотя тот и сопротивляется, но принимает помощь, смущенно благодаря. Ким готовит вкусный обед и Хёнджин почти не чувствует тупую боль в теле, принимая все лекарства. Они смотрят фильмы, всё время отвлекаясь на комментарии друг друга, особо не вникая в сюжет, но активно делая вид, что да. Хёнджин иногда ненадолго засыпает и тогда Сынмин позволяет себе дотронуться до шелковистых прядей, пропустить их сквозь пальцы. Хёнджин делает вид, что не чувствует - чтобы не смущать. Но ему приятно и он лежит неподвижно, только бы вот так подольше. Когда очередной фильм подходит к концу и начинаются титры, Хёнджин тихо произносит: — Однажды книгу, что я читал, нашли, — Сынмин переводит заинтересованный взгляд, не сразу понимая, о чем старший, — я тогда не на шутку испугался, думал, мне сделают выговор, побьют, да что угодно! — Слова давались с трудом, — но они просто выбросили её, не позволив мне дочитать, разорвали у меня на глазах. Я не смог сохранить страницу...— Хёнджин смотрит печально, и Сынмину хочется подарить старшему целую Библиотеку Конгресса, только бы не видеть такой взгляд, — мне было 10. — Это несправедливо, — подмечает Сынмин, а Хёнджин неодназначно хмыкает. Сынмина пробирает сочувствие и грусть. — Что это за книга была? — Приключения Тома Сойера, — Хёнджин отвечает, немного помедлив. Секунда тишины, а затем звонкий смех Кима заполняет комнату и не затихает еще минут 5 точно. Хван скептически изгибает бровь, а затем пихает, насколько позволяют силы, Кима в плечо — Мне было 10! Скажи ещё, что ты не читал ее! — Хёнджин возмущается. — Не читал, но слышал, — Сынмин отвечает серьёзно, перестав смеяться, — о чём она? — О...— Хван задумывается на секунду, — о приключениях. Если бы ты читал, ты неприменно захотел бы точно также убегать из дома, веселится с друзьями и не заботится о правилах, что нужно соблюдать, — улыбается заразно, но с грустью в глазах. Хёнджину убежать не удалось, его история обернулась печально. — Когда ты начал вырывать листы? — В 10 и начал. Книгу, что забрали была третьей, но вырванного листа не осталось. Сынмин не знает, что ответить. Хёнджин позволил узнать частичку себя и Ким ей сумасшедше рад, он благодарен. Хёнджин чувствует себя спокойно, хотя ему полагалось бы как минимум паниковать. Но вместо этого он вслушивается в новую историю, что рассказывает младший и вновь чувствует тепло внутри себя. Совершенно случайно, сам того не замечая, Сынмин вплетает нити жизни в омертвевшую хванову душу. Заполняет настоящим,не прочитанным, не увиденным, а настоящим. Когда пальцы Сынмина оказываются в ладони Хвана, несильно сжимая - Хёнджин узнаёт, что значит чувствовать, он учится, познает — медленно, но верно, чётко проводя черту между прочитанным и настоящим.Наконец-то все истории оживают. Оживают на кончиках чужих пальцев
***
Чонин торопится домой. Дыхание уже давно сбилось к чертям от быстрого шага. До дома осталось всего ничего и Чонин ускоряется, почти переходя на бег. Странное чувство буравит внутри с самого момента, как Ян ушел от Чана. Теперь неспокойно. Еще пару метров. Тело пробирает нервная дрожь, пока двери лифта медленно закрываются. Парень жуёт губу, нервно заламывая пальцы. Подниматься недолго - секунд 20, но Чонину кажется, что это целых два столетия. Чуть двери лифта приоткрылись и Чонин сразу протискивается меж ними, подбегая к двери. Неприятная волна поднимается к самому горлу, когда проворачивая ключ, Чонин понимает, что дверь не заперта. На ватных ногах он заходит внутрь, сразу оказываясь в гостиной. — Мам? Пап? — Зовёт тихо, но голос всё равно эхом разносится по квартире. Ответом служит тишина. Давящая и разрушающая. Чонин проходит вглубь квартиры, заглядывая в каждую комнату. Страшно. Трясущимися руками Ян набирает номер родителей по очереди - недоступно. Паника зарождается слишком быстро, а пелена слёз застилает глаза. Последняя надежда - сестра. Чонин чудом не промахивается мимо номера, ожидая гудки. Но Тщетно, и она недоступна. Осталась последняя комната - его. Ноги подгибаются, не слушаются, но Ян упорно продвигается, сдерживая внутренний крик. Руки заметно трясутся, липкие от пота. Он слабо давит на ручку, медленно открывая дверь. Чонин закрывает глаза, дышит часто-часто. Дверь открывается полностью, но Ян не может открыть глаза. Он снова зовёт: — Папа, мам? Вы тут? — Ответа, конечно, он не слышит. Выдохнув весь скопившийся воздух, Чонин открывает глаза. Родителей там нет и мимолётное облегчение разливается по клеткам. Но затем Чонин присматривается к кровати. Некогда бледные простыни сейчас багрово-алые, пропитанные чем-то вязким. Чем-то, что стекает с покрывала на пол тягучими каплями. Запах железа ощущается слишком остро. Чонин подходит ближе но в ту же секунду замирает. На кровати лежит 2 фотографии: одна бросается в глаза сразу - на ней он и Чан на кухне у Бана. Чонин сидит на коленях у старшего, вытирая слёзы — события вчерашнего дня. Вторую Ян разбирает не сразу, потому что она вся в крови. Он не прикасается, только смотрит. На ней семья Чонина с ним самим в центре. Подступающий ком становится слишком ощутимым, Чонина выворачивает, всё плывёт перед глазами и парень еле успевает добежать до ванной. Он громко кашляет, склоняясь над унитазом. Слёзы беспощадно стекают по щекам. Телефон противно пиликает и Чонин не смеет игнорировать. Он достает мобильный, пытаясь разобрать написанное, рукавом вытирая рот. "У вас новое сообщение" - вещает экран. Предатель. Короткое слово на белом экране. Чонин успевает набрать номер Чана, но не успевает ответить, погружаясь в полную темноту.