***
Тревожность - неприятное чувство. Оно просачивается в мозг, рисуя льдом кровавые узоры. Тревожность та, кто заставляет демонов выползать из чертог, из потаённых уголков сознания и выстраивать самые страшные картины перед глазами. Ускоряет сердцебиение, но не до пределов - лишь так, чтобы чувствовать непривычный ритм и знать - что-то не так. Хёнджина это чувство не покидает уже третий день. Ровно столько прошло с их последней встречи с Сынмином и ровно столько не было никаких вестей от "семьи". Сказать, что такого никогда не было - не сказать ничего. Не существовало такого дня, чтобы его никто не трогал. Фальшивая семья будто специально, изо дня в день давала о себе знать. Чтобы Хёнджин не забывал, чтобы помнил - чья на самом деле он собственность. Вещь, не иначе. Красивая кукла в руках кровавой мафии. Сломанная внутри, но идеальная снаружи. Хёнджин вертит в руках телефон, сидя на подоконнике и думает. Думает много, но всего лишь об одном. Одном опасном, запрещенном. О чём думать он не смел ни наяву, ни во снах — страх сковывал. Но сейчас его от чего-то нет. Испарился, исчез, обнажив истинные желания и запретные мысли. Сейчас Хван лишь позволяет себе мечтать, знает же, что не будет так, как хочется. А хочется очень сильно, так, чтобы выбросить все книги, вырванные листы и написать свои - живые, прожитые и настоящие. Хёнджину есть о чем писать. Улыбка трогает почти зажившие губы. Он срывается с места. В дальнем ящике на кухне, под грудой ненужных счетов лежит тетрадь. Давняя, с пожелтевшими страницами, но это неважно. Хван возвращается к подоконнику, выглядывает в окно невназначай и расстраивается где-то на подсознательном уровне из-за отсутствия знакомого силуэта. А ещё тихо произносит "Сынмин" и записывает имя в правом верхнем углу. А затем ещё и ещё. "Ким Сынмин Ким Сынмин Ким Сынмин" Литания, молитва, заклинание. Хёнджин лихорадочно пишет строчка в строчку, и останавливается только тогда, когда заканчивается лист. Рука болит, но в глазах плещется восторг, где то на дне зрачка отражаясь ещё неизвестным, но притягательно сладким чувством. Это схоже с безумием - глаза Хвана безумны, он ловит каждое мгновение, запоминает - вдруг, отберут и их. Не могут не, просто потому что всегда отбирали. Стоило лишь на грамм повести себя не так, как хотел того Господин, не так, как надо - и приходилось расплачиваться. Не всегда словами, и не всегда огромными штрафами. А долг и так слишком велик. Телефон мерзко вибрирует, оповещая о новом сообщении. "Ну конечно..." думает Хёнджин и тяжело вздыхает, с шумом захлопывая тетрадь. Unknown: Полиция напала на след. У них все личные дела. Не высовывайся, Господин свяжется с тобой. Тревожность - противное чувство, но куда противней страх. А его очень много. Он парализует, не позволяет мыслить здраво, блокирует любые чувства, и только он - холодный и ужасающий, разливается по венам. Но для Хёнджина страх - катализатор, призыв к действию. Он снова думает. Думает масштабнее, и мысли эти с каждой секундой всё реальнее. Широкими шагами вдоль комнаты — так незаметно, что тело всё дрожит. Идеальный план цепочкой выстраивается быстро, остаётся только дополнить его и вот она - заветная дорога, счастливый билет. Нужно бежать. Бежать далеко, быстро, не оглядываясь. И надеяться, что всё утрясется, что полиция наконец сделает хоть что-то. Сейчас идеальная возможность. Вселенная милостива впервые, дарит бесценный шанс, осталось только ухватиться за него. И бежать. Хёнджин ещё не понял, что нужно оставить в Сеуле всю прошлую жизнь и каждого, кто был в ней. Он бы и рад, но только...Сынмин. И Джисон. Сердце болезненно сжимается лишь на секунду - времени на раздумья нет от слова совсем. Так будет лучше. Для каждого из них. Хёнджин убеждает себя, уговаривает,пока хаотично кидает в старый рюкзак необходимые вещи. Повторяет вновь и вновь, что он не тот, кто нужен Сынмину, и точно не лучший друг Джисону. На мгновение даже верится, но лишь на долю секунды. Одно он знает наверняка - у него есть только сегодня и только один шанс вырваться. Он ждал***
Тусклый свет от подвешенной лампы еле освещает тёмное помещение. Воздух густой, плотный - дышать трудно. Напряжение настолько велико, что мозг отказывается мыслить здраво. Чан злится. Чан в ярости. По-настоящему. Ненависть и лютая злость наполняет каждый сантиметр сознания. У Бана одна цель - узнать, где Чонин любым способом. Абсолютно любым. Он в комнате для допросов уже третий час. Задержанный из главного офиса сидит напротив, опустив голову, дышит поверхностно и часто. У Чана руки сбиты в кровь, у мужчины - лицо. Но полицейский не знает пощады, не когда на кону жизнь Чонина. Он заносит кулак для очередного удара и, кажется, слышит треск, но Чану всё равно. Кровь уже давно запятнала пол, засохла на одежде и пропитала воздух. — А ты всё не уймёшься, — мужчина улыбается, обнажая кровавые зубы. Ледяной металл в глазах Бана устремляется на преступника. Он бы его пытал. Всеми возможными способами. Довёл бы до грани безумства. Но есть камеры и есть другие сотрудники. То, что Чан делает сейчас - уже запрещено.***
Хёнджин быстро перебирает пальцами, печатая сообщение. Затем стирает и печатает заново. И так уже двадцать минут. Он нервничает и это обосновано. Прошло три дня с последней встречи, они с Сынмином больше не виделись. Но испытанные чувства, ещё совсем свежие, теплились в воспоминаниях. Unknown: Сынмин? Хёнджин наконец отправляет. В руках мелкая дрожь.Сынминни: Кто это?
Unknown: Это Хёнджин. Прости, что номер скрыт. Ответ не приходит мучительно долго. Вариаций пронеслось множество в голове у Хвана от "он не хочет говорить со мной" до "он наверняка так сильно смущён". Впрочем, сам Хван не лучше. Лёгкая улыбка играет на губах а сердце приятно-трепетно бьётся.Сынминни: Откуда номер?
Unknown: Джисон ┐(︶▽︶)┌Сынминни: Ты серьезно пользуешься камоджи?
Unknown: Ты свободен? Хёнджин игнорирует последний вопрос Сынмина. Хван всё так же сидит на подоконнике, нервно жуёт губу и гипнотизирует экран мобильного. Ответ приходит не сразу. Хёнджин хмыкает: "обдумывает, наверное".Сынминни: Да
Короткое слово, но от него волна внутри почти что захлёстывает. Следующие слова даются Хёнджину особенно трудно, но они искренние, а от того Хван волнуется, когда печатает. Unknown: Хочешь встретиться? Хёнджин задерживает дыхание. Сердце Сынмина пропускает удар. Мир замирает на секунду.Сынминни: Было бы замечательно~
Хёнджин скидывает адрес и пишет, что ждёт встречи. Он ждёт ее намного больше, чем позволяет себе думать. Сынмин как Рождество. Хван не знает, каково это - ждать праздник, полный уюта и подарков, а самое главное - семьи. Но он видел, он читал. И он с точностью может сказать: Сынмин - как Рождество. Праздник в середине осени, тёплый и родной. Они встречаются в указанном месте, ни минутой позже. Высокое стеклянное здание тянется ввысь, почти что растворяясь в облаках. Серое небо отражается в многочисленных окнах. Сынмин засматривается даже, но перехватывает хванов взгляд. Застенчивые улыбки касаются губ обоих. — Готов? — Хёнджин улыбается шире. — Знать бы к чему, — Сынмин отвечает в тон. Они заходят в высокое здание. Хёнджин покупает билеты и пропускает Кима вперёд. Темный вход и яркая неоновая вывеска. Сынмин не скрывает улыбки, когда понимает, куда они пришли, а у Хвана перехватывает дыхание. Лазурный свет заполняет всё вокруг. Словно другой мир, скрытый от обыденного, людского. Тишина приятна на слух, не давит, а бледный небесный свет успокаивает. Хёнджин жадно осматривает каждую деталь и Сынмин с лёгкой усмешкой наблюдает. Хван очаровательный. Сейчас он кажется таким невинным, совсем ещё ребенком. Они проходят вглубь сапфирового тоннеля, очутившись под куполом, словно в самом сердце океана. Людей совсем нет, и не удивительно: вечер буднего дня. Сынмин был здесь ни один раз, но Хван - впервые. Он завороженно смотрит вокруг, поднимает голову и видит множество рыб, что собрались в одно большое, пёстрое пятно, оно жемчугом переливается то влево, то вправо. Где-то сбоку - скат, а справа - акула, которая должна пугать, но лишь притягивает удивленный взор. И вот они вдвоём, среди подводного мира, дышат друг другом. Сейчас спокойно — рядом с младшим. Сынмин невесомо касается чужой руки, проводит большим пальцем по запястью. Кажется, не говорить стало их особой манерой разговора. Ким перехватывает взгляд старшего, улыбается немного и переплетает пальцы. Хёнджин хочет что-то сказать, но не решается нарушить их хрупкое молчание. Им и не нужно. У них свой мир и слова в нём - пустые звуки. Они одни, никого вокруг, закрытие вот-вот через десять минут — оповещает громкоговоритель. Синева, преломившись, красиво ложится на кожу, придавая неестественный оттенок. Хёнджин уже не смотрит вокруг. Всё его внимание сосредотачено на Сынмине. И в этот самый момент осознание тяжелым камнем обрушивается на Хвана: Ему нужно бежать. Если останется, его найдет или полиция, или хозяин. Они, скорее всего, уже его ищут. Хёнджин бежал бы без раздумий, не оглядываясь и не жалея, но Огромное "но" нависает над сердцем. Вот-вот упадёт, и раздавит хрупкий орган. Или сердце, или жизнь. Хёнджин выбирает жизнь. А сердцу осталось биться несколько часов. В одном ритме с сердцем Сынмина. Но эти несколько часов Хёнджин запомнит. Он запомнит навсегда. Высечет, выжжет в памяти, на подкорке. И будет вспоминать, чуть чаще, чем каждую минуту. Сынмин, не выдержав долгого взгляда, отводит глаза, немного смутившись. Хёнджину нравится. Ему нравится весь Сынмин. Сейчас он смущённый, а через секунду будет что-то воодушевлённо рассказывать, обязательно бурно жестикулируя. Но пока молчит. Молчит и смотрит в хвановы миндальные глаза. Рассматривает лицо внимательно, цепляясь за каждую морщинку, запоминая. Взглядом скользит к губам лишь на секунду и возвращается к глазам. Ким многое видит там, на дне зрачка. Он мог бы так стоять вечность. Смотреть, читать историю в чужой радужке. А затем, затем совершенно неожиданно Сынмин сокращает расстояние, приближаясь к лицу. Воздушный, еле ощутимый поцелуй ложится под левым глазом там, где поселилась очаровательная родинка. Младший целует, и быстро отстраняется, улыбаясь задорно и наслаждаясь замешательством старшего. Хёнджин удивляется. Он улыбается застенчиво, а затем вмиг становится серьезным. Хватает Кима за запястье и притягивает обратно к себе. Меж их губами сантиметр. Хван чувствует чужое дыхание, хотя у самого оно отсутствует. Сынмин не медлит. Первым сокращает расстояние, накрывая чужие губы. Невинно, медленно, искусно. Сынмин - сироп, сладкий мёд самых изысканных сортов, тёрпкостью отдается на кончике языка, стоит лишь прошептать, а ещё теплом внутри разливается по миллиметру, но обязательно до самых кончиков пальцев. Хёнджин пропитывается Сынмином медленно, погружается, изведывает и, наконец, тонет. Взахлёб, до последних вздохов, но добровольно, с улыбкой. Сынмин растворяется в Хёнджине. Исчезает в нём с первых взглядов, первых касаний. Просто, без предрассудков и сомнений. Как со скалы, с головой, полностью весь. Сынмин растворяется. Исчезает где-то под хвановой кожей и остаётся там, обязательно добравшись до сердца и спрятанной, искалеченной души. Темная улица не скрывается от света жёлтых фонарей. К вечеру значительно похолодало, но Сынмин не чувствует. Его крохотная ладошка теплится в большой хвановой, а чужой взгляд согревает изнутри. Клубы пара вихрятся и уплывают вверх, когда Хёнджин всё же нарушает их молчание. Просит рассказать что-то. Сынмин выбирает какую-то забавную историю с детства. Приятный тембр ласкает слух. Хёнджин слушал бы младшего чуть больше, чем вечность. Голос успокаивал, убаюкивал все страхи, позволяя насладиться моментом. Так они и бредут вдоль огромного тротуара, усыпанного рубиновой и янтарной листвой. Хёнджин забывается, и это хорошо. Огни отражаются в сынминовых глазах красиво, идеально ложась на кожу. Хёнджин засматривается. Большим пальцем в свободном кармане поглаживает чужую руку. Засматривается, не заметив, как останавливается. — Что? — Сынмин спрашивает, как всегда, улыбаясь. — Ты очаровательный, — Хван делает шаг вперёд так, чтобы носки его старых ботинок касались сынминовых. Ким теряется на секунду и Хёнджин замечает лёгкую панику. Они слишко близко, а людей вокруг слишком много. Им нельзя. Хван хмыкает, Сынмину немного стыдно. Он сжимает чужую ладонь в своей и смотрит виновато. Хёнджин лишь машет головой и улыбается. Сынмину хочется держаться за старшего всё время. Он не выпускает ладонь ни на секунду. Их пальцы идеально переплетены, ровно также, как и души, где-то во Вселенной, на небесах, в другом мире - чистом и добром. Там, где можно быть вместе. Там, где это нужно. Но не здесь. Ни среди широкой улицы, ни среди толпы людей. Хёнджину всё трудней отгонять эти мысли. Он бы держал Сынмина свыше вечности. Просто за руку, просто рядом. К дому Хвана двое подходят, когда солнце уже давно упрятало свои лучи за горизонтом. Ночной холод окончательно перехватил бразды правления и теперь прогулки по улицам не приносят ровным счётом ничего, кроме дрожащих от холода рук и чуть посиневших губ. Маленькая квартира всё также полна уюта и тепла. Всё тот же терпкий аромат — личный запах Хвана. Сынмин на секунду блаженно прикрывает глаза, цитрусовый — его любимый запах. Они проходят вглубь и младший сразу же плюхается на кровать — устал. Хёнджин улыбается и включает чайник. Квартира Хёнджина пахнет, как дом. Сынмину нравится. Он садится на кровати, скрещивает ноги и наблюдает за каждым шагом старшего. Две чашки горячего какао и один плед на двоих. Кажется, так чувствуется счастье? Эфемерное, хрупкое, ненадёжное. Но такое нужное. Нужное сейчас им, чтобы знать: хорошо тоже бывает и улыбаться можно по-настоящему. Для них всё впервые, и каждая эмоция проживается в тысячу раз сильнее, каждое нервное окончание пропускает импульсы с силой, как в последний раз - но всего лишь в первый. — Хочу кое-что попробовать, — глаза у Хвана тёмные, кружку он отставляет в сторону, забирая и сынминову. Ким лишь неуверенно кивает, отползая на середину кровати, чтобы старший мог сесть рядом. Хёнджин смотрит сверху вниз, возвышается над Сынмином. Ритм сердца утраивается, когда Хван проводит вверх по рукам младшего кончиками пальцев. Сквозь теплый свитер Сынмин чувствует каждое прикосновение. Даже от такого мимолётного жеста дышать становится трудно. Хван наклоняется медленно, сосредотачивая внимание лишь на губах Сынмина. Мажет по щеке, целует в подбородок быстро. Сынмин и не дышит вовсе, он напряжен невероятно, но не двигается. Лишь ждёт. Старший целует медленно, но по-мастерски умело. Сминает губы поочерёдно, кончиком языка еле касаясь. Сынмин, застывший статуей, просто позволяет себя целовать, не зная, что делать - он растерян, сейчас всё по-другому и касания ощущаются другими. Хёнджин давит ладонями на грудь, но Сынмин отстраняется, смотрит испуганно. — Не бойся, — проводит большим пальцем по складке у переносицы - у Сынмина нахмурены брови. — Доверься мне, ладно? Хёнджин не ждёт, пока младший ответит. Он целует настойчивее, языком проходится по нижней губе увереннее, следом кусая. И Сынмин позволяет надавить себе на плечи, медленно ложится на мягкую перину, притягивая следом за собой старшего. Ему страшно, скорее от неведения, но совсем немного, потому что хёну он верит. А ещё верит всем чувствам, что бушуют внутри ураганом и Сынмин знает точно - всех прикосновений Хёнджина ему хочется. Он льнет котёнком и прижимается сильнее, теснее - на уровне инстинктов, потому что трезво мыслить уже не мог никто из них. Поцелуев с каждой секундой становится мало. Хёнджин нависает сверху и садится на сынминовы бёдра. Пальцы путаются в густых волосах. Руками - по молочной коже. Хван задирает свитер, проходится по рёбрам. В комнате до невозможности жарко. Сынмин гипнотизирует потолок и не знает, куда деться, ощущения слишком яркие и их так много. Хёнджин двигает бёдрами, создаёт трение, и Сынмин задыхается. Снова. Закрывает лицо руками и совсем не смотрит на старшего. Постыдный стон сдерживает еле-еле. Потому что это слишком. Руки с лица убирают сразу же. — Всё хорошо, расслабься. Хёнджин целует нежно - успокаивает. Широкой ладонью ведёт по груди. И боже, двигается так медленно. Сынмину неловко максимально. Но возбуждение растет, тугим узлом сковывает внутри - Ким чувствует и Хёнджин тоже. Хёнджин всё чувствует и от этого Сынмину стыдно. Он в кулачках сжимает простынь, всхлипывая. — Расслабься, — старший повторяет. Шепчет на ухо, и лижет ушную раковину. Спускается к шее, зацеловывает каждый милиметр с особым обожанием. Где-то под ключицей Хван оставляет след. Усыпает аметистами молочную кожу. Глухой стон срывается с губ, когда толчки становятся резче. Хёнджин утыкается лбом в лоб Сынмина, смотрит в затуманенные глаза. Припухшие от поцелуев губы слишком чувствительны, но Сынмин всё равно льнёт, просит ещё. Он, кажется, готов дойти до предела от одних поцелуев со старшим. Хёнджин находит чужие руки, переплетает пальцы и сжимает крепко. Звёзды взрываются внезапно. Резко и безумно ярко. Сынмин зажмуривает глаза сильно, рот приоткрыт в немом стоне. В штанах неприятная, липкая влажность, а на щеках румянец, проступивший от осознания. Хёнджин ложится рядом, подпирает голову рукой. — Можешь открыть глаза, — улыбается. Но Сынмин и не думает их открывать. Ему хочется исчезнуть, превратиться в невидимку - лишь бы не чувствовать взгляд старшего на себе. Ким лишь еле заметно машет головой. — Посмотри на меня. Младший не слушает. Не хочет слушать. Он бы вот так и лежал с закрытыми глазами неподвижно. Но Хёнджин склоняется медленно, так, чтобы Сынмин успел уловить его легкий запах. А затем целует в глаза, нежность рассыпается пыльцой. "Не хочу с тобой расставаться" двадцать пятым кадром мелькает в голове у Кима. Он не обращает внимание. Ему и ни к чему. Проходят несколько долгих секунд прежде, чем Сынмин осмеливается взглянуть на Хвана. — Ты в порядке? Сынмин кивает неуверенно. Хёнджин заботливо убирает взмокшую чёлку. Находит руку Кима в своей и легко сжимает, целует костяшки и ловит смущенную улыбку младшего. Никто в мире не узнает, как вдохновлены и счастливы были оба в этот самый миг. Сынмин остаётся до утра, теплится в объятиях старшего. Привычно сжимает его футболку во сне, утыкаясь в шею. Хёнджин не спит. Его сердце стучит с невероятной скоростью. А внутри что-то крепко сжимает, не даёт спокойно вдохнуть. Боль и обида. Успевшие зажить трещины на раненой душе расходятся, кровоточат. Хёнджину больно. Он крепче сжимает младшего, не желая выпускать из своих рук, целует в висок. Так надо. Хван повторяет эту фразу миллиарды раз. Одинокая слеза теряется меж простыней."Когда-нибудь ты будешь счастлив. Не здесь, и не со мной."
***
Сынмин разбивается. Слёзы застилают глаза, срываясь одна за одной. Сынмин падает, коленями ударяется глухо. Сердце сгорает заживо, поджигая и душу. Внутри — пепел. Ничего не остаётся. Ничего, кроме оглушающей боли. Она разъедает, ядом расползается по венам. Сынмин ломается, когда видит в списке главных преступников имя Хван Хёнджин и такое родное лицо на фотографии. Слёзы не высыхают, а тело трясёт. На коже ещё чувствуются его прикосновения. Сынмин разрушается, когда на компьютере отца видит личное дело Хвана. Сынмин разбивается, захлёбывается, умирает....но не верит.