Сделай Громче!

— Ты можешь вообще выбежать вперед и тогда меня совсем не будет видно! — с досадой и обидой, но пытаясь сохранить на лице уверенную улыбку, говорит Андрей. А глаза, как у щенка, грустного и обиженного. Горшок немного пьян и немного под кайфом, концерт сейчас начнется, их поймали на короткое интервью и Князь выбивается из сил, чтобы его ненормальное альтер-эго — не нахамило журналисту, не врезало ему по дури, не разбило камеру или вообще не ушло «в закат» без объяснений. Подавая отчаянные знаки парнишке с микрофоном из-за плеча Миши, Князев был уверен, что будет правильно понят, но какое там — парнишка младше их лет на 10, он их фанат и похоже, что это его первое серьезное интервью. Не то он выбрал время и место, не те он выбрал вопросы… Мальчик, с горящими глазами спрашивает у Горшка, которого боготворит, — о попсе, о современной музыке, о том, как тот относится к каким-то фильмам, черт бы их побрал сейчас… Князь только кусает губы и возводит очи горе. Только бы Миха не сорвался, только бы не наделал глупостей… Он обнимает его и крепко сжимает его плечо — контролирует, направляет, успокаивает — всё как всегда. Горшок умный, добрый и очень хороший, но алкоголь, дурь и ряд тем, которые лучше не затрагивать сейчас — это не лучший коктейль для него. Андрей всегда рядом. Знает как и когда общаться с Михой, понимает его в любом состоянии и Князь единственный, кто может его остановить, и кого Горшенев способен слушаться и слушать. Для всех остальных тот — стихия, в определенные моменты от которой — только бежать… Горшок на взводе — глаза блестят, нервные жесты, слишком много мата, слишком большой поток слов, периодически несвязных — он немного выпил и что-то принял, Князь следит за этим, но Миха — как истеричный подросток. Сейчас его как никогда сложно контролировать — десятилетнее воздержание от запрещенных веществ, минимальное употребление алкоголя, а месяц назад он снова сорвался… Для Андрея это был удар… Скандал, который за этим последовал, слышали наверно, два квартала — они орали друг на друга, несколько раз пытались драться, чуть не переломали мебель и не вынесли дверь с петель. Потом долго целовались, были клятвы и уверения, ультиматум — «или я или наркота» и конечно Миха в который раз — выбрал Князя, но… понемногу принимал и каждый раз отчитывался и оправдывался, как нашкодивший ребенок, только вот совсем не в детских шалостях. Князев проклинал этот дебильный спектакль, в котором Горшка позвали участвовать, и на который тот с жаром согласился… Именно из-за него и из-за вживание в роль Тодда, ну и из-за однообразия, которое стало его заедать, он снова принялся за старое… У них впереди был год относительно хорошего времени. Их времени… Никто из них не знал, что дальше, но на тот момент они еще принадлежали друг другу, еще были вместе. Позже будет много срывов и новых побед над собой, зашиваний, относительного спокойствия и безмятежности в отношениях, но сегодня, сейчас, — девять вечера, тесная гримерка, нервный, злой Горшок, обнимающий его сзади Андрей, и стоящие в дверях да пацана, которые со своей камерой и микрофоном — отрезали их от выхода и свежего воздуха и задают идиотские вопросы… Горшок психует и постоянно дергается вперед, жестикулируя в камеру, резко перебивает Андрюху, которого на самом деле готов часами слушать и врежет любому, кто его вздумает перебивать или игнорировать. Сейчас он не в себе… Князь все понимает, но ему больно, плохо, что все так глупо, так по-идиотски, что Миха ведет себя сейчас некрасиво — сам же потом будет извиняться… Он до боли сжимает ему плечо и также резко отпускает его, словно отступается, и бросает обиженно и при журналистах — — Ты можешь вообще выскочить вперед и тогда меня совсем не будет видно! Вообще… Дает понять, что хватит, харэ, стоп, не перебивай меня, не тяни внимание на себя, не веди себя так, как-будто меня тут нет, как-будто не я стою тут, прямо за твоей спиной и отвечаю на эти вопросы и пытаюсь сделать всё, чтобы сохранить ТВОЁ реноме, Миха, черт бы тебя побрал! Интонация, пальцы, до боли сжавшие плечо — этого на удивление достаточно, чтобы Горшок понял и протрезвел. Пауза, он как-будто приходит в себя несколько секунд, тяжело дышит — ему не дали высказать очередной мат и очередную мысль, которую он уже потерял. Замешательство на его лице приводит в ступор юных акул пера, они тоже молчат. Миха резко встряхивает головой и обиженно фыркает — — Что за придурок тут рядом со мной?! Оба кусают губы и смотрят в сторону. Ссоры не будет, будет обида… Молчание нарушает робкий голосок мальчика с микрофоном — — Эммм, скажите, а почему рок-музыка это так важно для многих людей? Горшок округляет глаза, Андрей тихо матерится и кидает на пацанов такой взгляд, что те бледнеют и невольно пятятся. Миха полу-оглядывается на Андрея, все еще стоя к нему спиной и неожиданно мягко и задумчиво проговаривает — — Рок это большее чем музыка, это для тех, кто этим дышит, она важна, потому, что способна на что-то для людей… — Способна что-то дать людям… — тихо вторит Князь. Секундная пауза, Горшок слушает его и расплывается в своей фирменной искренней улыбке, которую Андрюха чувствует кожей, даже не видя её… — Кажется, я только что это же самое сказал, да? — произносит и смущенно поворачивается к Андрюхе, — говорим и думаем, как единый организм… Князев прикрывает глаза, улыбается в ответ и возвращает руку на его плечо… Обиды не будет. Возможно. После разговора. Мальчишки тушуются, суетливо прощаются, благодарят, выключают камеру и даже не заикаясь об автографе, торопливо выходят из гримерки. Дверь за ними тут же захлопывается и замыкается. Ребята вздрагивают и молча быстро идут по коридору, даже не оглядываясь. Двое в гримерке поворачиваются друг к другу. Назревало давно. И все-таки неизбежно. — «Единый организм», да неужели? — Андро… — Иди в задницу. — Я бы сказал — в чью… — Ты, знаешь, «кто»?! — Знаю! Прости, меня немного понесло на интервью… — Немного. — Пиздец… Я же люблю тебя, Дюш… — Я тебя тоже. Что мне делать с тобой? — У меня есть идея… — Нам выходить уже сейчас, Мих. — Блять… — Ты петь в состоянии? — Ты как не родной… Прости, правда, я немного закинулся, заебало всё… — Стоит мне отвернуться… — Нет, просто отвлечься хотел… — Я уже говорил, повторять не хочу! — Что мне сделать? — Перестать! — Я тебе обещал. И всегда сообщаю тебе, я редко… — «Никогда», понимаешь? Я думал, что всё. Этот долбанный театр… Еще ничего не началось, а ты уже загнался. — Дело не в театре. У меня кризис, снова не знаю кто я, меня просто клинит опять! — Чего тебе не хватает?? Жена, дочка, друзья, музыка, слава, деньги… Я — в конце-концов! — Вот без всего этого, понимаешь? Ты. Дальше не надо. — Тебе не нужна музыка, группа, семья?? — Всё это важно, но… рутина заебала… — Рутина это — семья и группа?! А я — на очереди видимо… — Ты — нет! Ты, блять, единственное в этом гребанном мире, что мне дорого! Ты — вообще отдельно! — Я это ценю, но все больше охуеваю… — Андро… — Миш, я тоже устал… Я так не могу, понимаешь?! У меня как будто три ребенка, а не два. Ты, блять, часть меня, я не могу не психовать, а ты… — Прости… Ты мне веришь? Я зашьюсь. Я завязал, это временно… — Что ты принял?! — Кислоту ребята достали… — Пиздец… — Андрюш, я не буду больше! Я трезвый уже, понимаешь? Ты просто будь рядом… — Сколько я уже это слышал! Мы чуть не подрались, ты мне уже обещал! — Пожалуйста… это сильнее меня. Помоги мне справиться, не оставляй… Ты мне веришь? — Не верю. Доверяю. Просто жду… И я не оставлю тебя, обалдуй, ты то сам себя не губи! Хотя бы ради меня… — Малыш… Они не сразу услышали стук в дверь, не сразу отпустили друг друга. У их любви — вкус camel'a и алкоголя, драйва и рок-н-ролла, дорожной пыли и солнечного света, слёз, нервов и помутненного сознания. И им - всегда мало. Они всегда друг для друга — самая главная зависимость. И если бы в их жизни было возможно исключить всё, кроме их отношений, то всё было бы хорошо. Они идут рядом по коридору, слышат шум огромной толпы. Вся группа уже пришла, они опаздывают. Их потряхивает от эмоций, неудовлетворенного желания, пережитых ощущений, чувств, которые некуда деть — прямо сейчас. Они выходят, их привычно оглушают крики и слепит свет софитов, и прежде чем разойтись на свои места на сцене, они успевают тихо сказать то, что они всегда говорят друг другу, словно в очередной раз давая клятву, которую никто из них, несмотря ни на что, никогда не нарушит — — Мы с тобой — одной крови… — Ты и я — навсегда.