I know your blues

       Проснувшись, Делфи поняла, что на небе ни облачка. Но было тихо. Значит, Роджер либо не заглядывал, либо он мог поговорить с маман втихую и убежал. Уф… хорошо было спать в гостиной на диване, как ни странно, даже лучше, чем в собственной спальне, и даже морковные обои не бесили. Из гостиной было хорошо видно все происходящее в доме, даже вход проглядывался. Девушка осторожно поднялась, цепляясь за спинку. Поврежденная нога неприятно заныла, но уж лучше пусть поноет, нежели болит так, будто ее переехали комбайном.        — Мам? — Делфи негромко позвала, но никто не отозвался, а в доме было по-прежнему тихо. Еще и в желудке засвербило — сказался вчерашний скудный ужин. Но это не мешало хотеть в туалет, а еще надо было умыться, словом, хочешь или нет — придется вставать. Утешала только одна мысль — все равно скоро на ногу можно будет вставать, и тогда будет немного попроще. Но до этого было еще несколько мучительных и медленных дней, а без чьей-то помощи — совсем ад.        Доделав утренние дела, Делфи наконец поняла, почему она не услышала голос мамы. Она через окно увидела ее на улице, стоящую возле крыльца и разговаривающую с приехавшим на микроавтобусе Роджером. Странно. Она же вроде не очень хорошо к нему отнеслась. Неужели он и ее смог очаровать? Вот шельмец. Но в любом случае надо было обозначить свое присутствие. Делфи заковыляла к двери, выглядывая на улицу.        — Доброе утро!        — Доброе утро, ки-ки! — почти синхронно сказали мама и Роджер, а последний еще и солнечно улыбнулся, поднимая на лоб солнцезащитные очки, отчего его челка встопорщилась, как гребень петуха.        — Боже, и ты одна со всем справилась? — Мама всплеснула руками, поняв, что ее «я только на минутку» вылилось в то, что больная дочка была вынуждена все делать сама. — Ты молодец, конечно, но в следующий раз…        — Может, я могу чем-то помочь? — Роджер обеспокоенно посмотрел и на собеседницу, и на выглянувшую Делфи. — Ну, сейчас. У меня руки из плеч растут, вы не подумайте, что раз я городской, то никчемный!        — Э, в кухне термос с морсом и большая корзина с бутербродами и пирожками. Вдруг вы еще кого захотите пригласить…        — Мама! — Делфи укоризненно посмотрела на женщину — опять, что ли, собирается болтать без умолку о Джоне или Брайане?        -…Или задержитесь, мало ли, — развела руками мама, в то время как Роджер ушел за угощением, мимоходом бережно приобняв Делфи. Хозяйка с легкой грустью посмотрела ему вслед, а потом подошла к удивленной его действиями дочке, заговорив тишайшим голосом.        — Странный он, твой… друг. Как слоеный торт, знаешь: сначала кажется мальчиком-зайчиком, потом обнаруживается, что он страшный человек, не знающий границ, а сейчас я без понятия, что о нем думать. Но, кажется, он заботится о тебе.        — Я знаю, что тебе хотелось бы, чтобы я была в надежных руках и все такое… но любые руки можно сломать при должном желании. Я должна и сама что-то уметь, потому что, по сути, надеяться не на кого. — Делфи посмотрела в дом, вдаль, на кухню, где суетился светловолосый музыкант, будто светившийся от лучей утреннего солнца. — Но если мне хотят помочь, почему нет?        — Нашел! — Роджер наконец выудил из тумбочки большую корзину, накрытую платком, и тяжелый металлический термос. — Сейчас занесу! Поберегись!        — Давай хоть корзинку возьму, чего тебе так напрягаться, — мама Делфи хотела было взять у него хотя бы один груз, но парень заупрямился, и, несмотря на то, что ему явно было тяжело, он поджал губы и с гордым видом занес еду в микроавтобус.        — Ваша очередь, леди! — Роджер едва ли не подскочил к крыльцу, становясь чуть позади Делфи и подставляя руки. — Позвольте донести Вас?        — Так, никакой самодеятельности! — Тут женщина испугалась уже не на шутку. — Ты ее уронить можешь!        — Поверьте, работа барабанщика в некотором плане лучше силовой нагрузки, — тихо сказал Роджер, причем с такой невинностью, что, если не знать его, то можно было его принять за маминого сыночка. «А еще я на этих руках перетаскал немало женщин и потяжелее…»        — И чтобы она была дома не позднее вечера! — строго наказала мама, заходя в дом. — До свидания, Роджер, пока, ки-ки!        — Пока, мам, — ответила Делфи, помахав ручкой, а потом с удовольствием устроилась на руках улыбающегося Роджера, обняв его за шею.        — И совсем ты не тяжеленькая, — беззаботно сказал барабанщик, неся девушку к микроавтобусу. — Ты часом не в балетную школу готовилась? Фред был бы в восторге, он у нас большой любитель балета.        — О, нет, у меня пластика как у Пиноккио, а грация как у кита, который его проглотил — закатила глаза Делфи, но все же посмеялась. А потом снова мысленно вернулась к тому, что, блин, городской пижон несет ее на руках так, будто она хрустальная, и почему-то ей захотелось черно пошутить, что ради такого некоторые девушки сами себе готовы сломать и одну ногу, и две… и три… все, пора завязывать, пока фантазия не стала совсем фантасмагоричной, а юмор — тупым.        — Я тоже думаю, что балет — не твое, хотя бы потому, что ты бы плюнула на всех и вышла выписывать какие-нибудь па в шортах, майке…        — Или комбинезоне.        — Точно, или в комбинезоне. Джинсовом таком. И в шелковых балетных туфельках. А потом нафиг их скинула, сказала бы «да ну вас к черту» и ушла. — У Роджера уже вовсю разыгралось воображение. — А я… а я был бы в массовке такой, в дурацком костюме. И вот впереди танцует… предположим, пара, такая красивая, он и она. Присаживайся, устраивайся поудобнее, сейчас я тебя пристегну. Так вот, тут я сзади начинаю выкобениваться: сыграю на невидимой гитаре, подрыгаюсь, оторвусь как в последний раз. Меня увольняют, а я: «Зато все это было не зря!»        — Роджер, куда тебя понесло, — закрыв рукой глаза, но все так же глупо хихикая, пробурчала Делфи.        — Вперед и понесло! Ой, прости, сейчас. — Он выскочил из машины, и Делфи отвернулась к лобовому стеклу, чтобы не видеть, как он занесет костыли. Все же было как-то стыдно, что она не сможет составить ему… полноценную компанию. Ему бы с резвыми на ножку и острыми на язык девчонками балдеть, а он…. Однако ж Роджер, притащив ее костыли, не выглядел сконфуженным, более того, он чуть ли не влетел в водительское кресло, а уж какими глазами смотрел на Делфи — будто они в космос отправляются, а не на простой пикник. Та самая простая детская радость, которую она хотела увидеть с момента вечеринки в пабе. Если раньше эта «детскость» подавала робкий голосок, то теперь смеялась и пела вовсю и плескалась в небесно-голубых глазах, самых больших и самых голубых на свете.        — А ты хоть знаешь, куда ехать?.. — спросила Делфи, когда Роджер вырулил на шоссе, ведущее из Монмута. Водитель беспечно помотал головой, показывая, что понятия не имеет.        — А ты знаешь хорошие места?        — Ну… знаю, где старое русло реки было, теперь там озеро. Это надо свернуть с основной дороги. Там тихо и далеко от людей. Хотя я не знаю, что там. Я в детстве там была с… с семьей, — вздохнула Делфи. — Теперь не знаю. Все могло измениться.        — Но теперь появился замечательный повод проверить это, — ободряюще улыбнулся ей Роджер, не давая захандрить. — У нас ведь целый день впереди!        — Да, но как ты собрался искать место целый день, чтоб потом поспешно запихивать в себя все эти бутерброды?        — Парням отвезу, — не задумываясь ответил Роджер. А потом спохватился. — Разумеется, столько, сколько ты разрешишь. Вы ведь старались, мы же не можем вот так все смести и даже не сказать спасибо…        — Мы половину купили в ближайшем супермаркете, — махнула рукой Делфи. Увидев обиженный взгляд Роджера, она не выдержала и заулыбалась.        — Да шучу я, они на самом деле довольно просты в приготовлении, так что это было скорее долго, чем сложно.        — А ты расскажешь мне, как их готовить?        — Роджер, ну что там сложного: берешь хлеб, нарезаешь…        — С моими-то мозгами я нарежу хлеб кубиками.        — Родж, если ты понимаешь выражение «нарезать хлеб кубиками» как «взять острый нож, положить хлеб и нарезать его на кубики», а не как «взять детские кубики и попытаться разрезать ими хлеб», ты уже шеф-повар ресторана пяти мишленовских звезд!

***

       Вот-вот должен был начаться июль, а солнце пекло так, будто бы июль уже вошел в полную силу. Роджер вернул на глаза солнцезащитные очки, но даже они не помогали, когда дневное светило попадало прямо в лобовое стекло, и тогда за дело бралась Делфи, подсказывая, если впереди что-то находилось. Но заветного «сворачиваем с дороги» пока не было. После очередной подсказки, когда дорога выглядела чистой, попутчица все же не выдержала и задала мучивший ее вопрос.        — Родж… твои глаза…        — Не переношу яркий свет, — как ни странно, спокойно ответил Тейлор. — Слабые нервы, что-то вроде того. Но я вижу хорошо, я не близорукий. Особенно хорошо вижу красивых девушек.        — А некрасивые? Они что, не девушки? Или вообще не существуют для тебя? — Делфи усмехнулась, но не по-доброму.        — Некрасивых женщин нет. Я всех люблю.        — Однако все же ты избирателен.        — Потому что я козел. — Роджер попытался рассмеяться, чтобы сгладить нарастающее напряжение, но не вышло. Делфи все равно казалась грозовой тучкой. Кажется, пора пустить в ход страшное и не особо секретное оружие — обаяние. Роджер с огоньком в глазах взглянул на Делфи, окидывая ее взором опытного знатока женщин. — Ты тоже красивая. Но я предпочитаю сторониться девушек, возраст которых нельзя определить точно — я же не педофил.        — Ах вот как, ты просто испугался! — в шутку тыкнула его в плечо Делфи. — А кто в самом начале нашей встречи говорил, что я промокла, и подмигнул так лукаво, м?        — Блин! И ты это все еще помнишь?        — Забудешь такое, тоже мне!        — Ладно, у меня это был рефлекс! Как у собаки Павлова.        — Что за собака Павлова?        — А, точно, ты не знаешь… да это нам рассказывали еще на первом курсе, — принялся вспоминать Роджер. В голове пронеслось, что, пожалуй, физиологические подробности про желудочные фистулы и прочее лучше опустить и выдать «приглаженную» версию, чтобы не расстраивать девушку. — В общем, был такой русский ученый, Павлов, и он поставил эксперимент: перед тем, как дать собаке вкусняшку, зажигал лампочку. А потом перестал давать вкусняшку. Но когда включалась лампочка, у собаки все равно текли слюньки, как если бы скоро дали лакомство. Как-то так.        — Интересный эксперимент… — Делфи отвернулась к окну, обдумывая услышанное. Роджер посмотрел на нее так, будто она сейчас пыталась доказать недоказуемую математическую теорему. Ему подумалось, что, если запустить ее в научную библиотеку, она станет кандидатом всех наук сразу, настолько жадной она была до новых знаний.        — Условный рефлекс называется. Если у меня остались какие-нибудь книги, могу дать почитать… — он сначала осекся — она далека от всего этого. Ей это, наверное, вряд ли интересно. Хотя, с другой стороны, она живет в деревне и из-за своего… особого неформального статуса почти не выбирается из дома, кроме как на работу да в магазин. Спасение в литературе и творчестве. Кстати, о нем…        — В этот раз тоже будешь играть на флейте?        — А ты против? — Делфи приготовилась к очередному негативу в адрес ее увлечения. Даже в ее вопросе сквозила плохо прикрытая агрессия, готовность противостоять удару извне по ее, казалось бы, слабому месту. Но Роджер то ли не услышал это, то ли не понял, то ли все слишком хорошо понял и зашел с другого конца.        — Что ты, конечно, нет, если ты хочешь. Я так-то равнодушен к фолку, если бы не…        — Не?.. — Делфи вгляделась в его посерьезневшее лицо. Но Роджер будто смахнул грусть (или надел маску?) и заулыбался, наконец сворачивая в нужную сторону.        — О, вот и та самая дорога! Скоро приедем и посмотрим, все ли в порядке с озерцом из твоего детства!        — Хах, да, скоро будем на месте, — подыграла ему девушка.        Дорога шла через старую лесополосу, за которой шоссе уже не было видно. Зато впереди расстелилось не иначе как травяное море, некогда бывшее полем и теперь заросшее простыми луговыми травами. Далеко впереди, до самого горизонта, не было ни деревца, ни куста, ни холма. И автобусик плыл через это травяное море как маленький гордый баркас.        — Неужели заросло?.. — обреченно произнес Роджер так, будто сам все детство провел на озере, о котором рассказывала Делфи. Но она упрямо озиралась по сторонам, выглядывая хоть что-то, что могло бы послужить ориентиром.        — Не могло. Езжай дальше.        Роджер послушно повел машину дальше. Пока, наконец, впереди не засеребрилась гладь того самого озера, почти скрытого за густо поросшей по его берегам травой. Оно было длинным и узким, похожим на полумесяц — когда-то там действительно пролегала река, изменившая русло. Его судьбой было болото, потом бы и оно заросло, превратившись в ничем не отличающийся участок земли, но жители не только Монмута, но и других населенных пунктов превратили это в место отдыха и проспонсировали заселение неприхотливыми, падкими на местную флору рыбками. Делфи не верилось в хорошем смысле, что людям до сих пор не все равно, что станется с этим местом, и что поэтому озеро по-прежнему радовало глаз своей синевой и чистотой.        — Ты гляди-ка, и правда, оно!        — Я же говорила! — Делфи поспешно расстегнула ремень безопасности, едва ли не выпрыгивая из сидения от счастья. — Оно самое!        Роджер припарковал фургон так, чтобы от него падала тень побольше, если вдруг Делфи захочется в тенек или ему самому понадобится дать глазам отдых. Он засуетился, хватая плед, прихваченный со студии — постелить недалеко от тени, чтобы Делфи можно было перетащить с малейшими усилиями. Свое место посередине заняла и корзина с бутербродами, и термос с ягодным морсом, и две тарелочки со стаканами. И только потом Роджер все так же осторожно, придерживая девушку за плечо, вынес ее из автобуса и аккуратнейшим образом усадил на плед.        — Не больно? Все хорошо? — Он доверчиво заглянул к ней в глаза, скорее ожидания подтверждения, что он со всем справился. Она, на его счастье, кивнула с не сходящей улыбкой. Ну, тогда и можно расслабиться. Роджер со всего размаху плюхнулся на плед, под которым зашуршала мягкая трава, и потянул лапку к корзине, набирая бутеров.        — А тебе какие положить?        — С сыром!        И вскоре на тарелке Делфи высилась горка бутербродов с сыром, а в стаканах плескался ягодный морс. Роджер, подперев голову рукой, откусил от бутерброда хороший такой кусок, набивая полные щеки.        — Мама говорит, не надо набивать так рот, — строго сказала девушка, на что парень чуть не поперхнулся, уставившись самыми жалобными глазками на Делфи, мол, прости. Но она вдруг сама взяла и отправила себе в рот здоровенный кусман бутерброда.        — О аы фуф еф! — довольно пробубнила «бунтарка».        — Что, прости?.. — кое-как дожевав, тут же спросил Роджер.        — Мамы тут нет, говорю, — объяснила Делфи, запивая бутерброд морсом. — Кстати, морсик тоже вкусный, попробуй!        — Да? Сейчас. — Он сделал маленький глоток, пробуя напиток на вкус. Морс и правда по вкусу напоминал ягоды, чувствовалась кислинка, и сладость, и даже слегка горечь, оставляя на языке терпкое ощущение. Роджер зажмурился, отхлебывая еще одну порцию лета в стеклянном стаканчике. — И правда, вкуснотища!        — А то! Я же говорила, что тебе понравится! — Она перевернулась на спину, подставляя лицо жаркому солнцу и щурясь от яркого света. Делфи и не знала, что можно вот так лежать и молчать не потому, что говорить не с кем, а потому, что было хорошо и без болтовни. Она почувствовала легкий тычок, как будто к ее голове что-то прислонилось, и, повернув голову и открыв глаза, она увидела, что к ней пристроился Роджер — макушкой к макушке. И ему было совершенно нормально. И он вовсю улыбался, нацепив на глаза очки.        — Ты так решил телепатией общаться? Думаешь, мысли яснее передадутся?        — Конечно! Хочешь, прочитаю твои мысли?        — А давай!        — М-м-м… — Роджер загудел как старый пылесос, изображая состояние глубокого медитативного транса. — М-м-м… опять этот придурок сожрет все бутербро-о-оды, велик не верне-о-от, и когда он наконец отсюда съе…        — Все-все, я уже поняла!        — Что ты поняла?        — Что телепат из тебя никакой.        — Да ну тебя! — Роджер обиженно надул губы. — Я старался, мозг напрягал, мысли твои читал, а ты…        — Думала совсем не о том, что ты представлял, да, Ро, такое бывает, — смеясь, ответила Делфи и смела с тарелки еще один бутербродик. Сделав вывод, что ей пока хватит, девушка снова разлеглась на пледе, раскинув руки в позе «морской звезды» и чувствуя солнечное тепло на коже. — Хорошо-то как…        — Да… — Роджер оторвал какую-то травинку, как во всяких романтических фильмах, зажал ее в зубах, крутя и так и сяк, и запрокинул светловолосую голову навстречу солнцу. Эта почти полная тишина успокаивала, убаюкивала. Слышать почти у самых ушей, как шуршит путаная трава, и вдалеке — как поют разморенные теплом птицы. У луга запах не сладкий — простые цветы не благоухают. Но в этом букете ароматов была свежесть, терпкость, и одновременно летнее тепло и какая-то пряность, и казалось, что солнце бы пахло именно так. И «городской мальчик» тонул в этих новых ощущениях — не таких резких, не бьющих по оголенным нервам, как прелести больших городов. Он тонул и даже не думал спасаться, потому что от хорошего не спасаются. Лето было снаружи и внутри. Все заботы остались там, за стенами студии и границами Монмута и Рокфилда, и ни о чем не хотелось думать — только жадно пить эти новые чувства, пока лето не кончилось. Роджер симпатизировал хиппи из-за идеи свободной любви, но если раньше он от принципа близости к природе открещивался — то ли потому, что рокеру не круто собирать цветочки, то ли по каким-то другим причинам — то теперь он был готов раствориться в этом летнем дне далеко за пределами того, что называют цивилизацией.        А еще рядом была Делфи. Если наклонить голову, можно было увидеть волны ее распущенных волос, рассыпавшихся венцом вокруг ее головы, как лучики. А если еще и подняться, то можно было бы заглянуть в ее лицо — по-взрослому спокойное, но с детскими чертами. Наверняка все для нее было привычным, она же здесь живет. Как рассказать, что для него все это такое новое, и яркое, и как будто он попал в совершенно иной мир, где не надо притворяться кем-то, где просто так, за то, что ты есть, можно получить и свою маленькую порцию тепла?

***

       Всю сладкую дрему разрушил истошный крик Роджера. Делфи резко открыла глаза, поднимаясь на локтях и оборачиваясь к побледневшему от испуга парню.        — Что случилось?! — Девушка даже подползла поближе, несмотря на опять занывшую ногу.        — Т… там паук… — еле выговорил дрожащий всем телом и оцепеневший Роджер. Делфи тут же приготовилась доблестно прибить злосчастного нарушителя благостной идиллии, но вместо какого-нибудь там каракурта, и плевать, что в Англии их нет, она увидела маленькое пушистое пузико на восьми длинных лапках.        — А, косиножка… — Эти не-паучки иногда вползали в дом, и мама запрещала их убивать, мол, дурная примета. Делфи приходилось их выносить самой, и так она узнала, что они, в общем-то, безвредные. Спасительница осторожно сняла сенокосца с ноги Роджера и посадила виновника суматохи себе на руку, говоря нарочно громко.        — Мистер Косиножка, Вы испугали моего друга! Впредь попрошу не совершать таких необдуманных поступков! Пока, мистер Косиножка! — И с этими словами Делфи высадила сенокосца в траву как можно дальше от Роджера и насколько она могла дотянуться. Теперь надо было что-то делать с внезапно открывшейся арахнофобией. Это было еще хуже, чем простые тараканы в голове — это были пауки в голове. Делфи, насколько могла, приблизилась к напуганному до смерти Роджеру, обнимая его за плечи и говоря самым тихим и успокаивающим голосом, на который была способна.        — Роджер, это даже не паук, это маленький пушистый сенокосец. Он ест травку и насекомых меньше себя. У меня дома такие живут, и не один и не два. Они не кусаются.        — Но он… страшный… — Роджер ничего не мог с собой поделать. Ему бы очень не хотелось представать перед Делфи в таком виде, и уж тем более — портить такой замечательный пикник. Но страх пересилил его, и осознавать это было еще противнее.        — Он больше не вернется, обещаю. — Она не знала, что можно сделать. Это был явно иррациональный, не имеющий под собой никакой основы страх — просто пауки пугающие и жуткие создания, вот и все. Если бы дело было только в укусах… Делфи всю жизнь прожила в деревне, пауков повидала немало и рассказала бы, что большинство для человека безвредны, что пауки вообще видят людей как большие деревья, да вообще много чего интересного, но так… она была готова справиться с тем, что объяснимо, но необъяснимое вводило ее в тупик. Все, что она могла — быть рядом, обещать, что страшных пауков рядом не будет, приглаживать его пшеничные волосы и делать что-то вроде расслабляющего массажа, неловко, не зная, поможет ли, сжимая тонкими пальцами его не по-мужски узкие плечи.        Как ни странно, это возымело кратковременный эффект. Роджер тяжело выдохнул, утирая рукой лоб, а потом сам взял Делфи за руку, поглаживая ее ладошку большим пальцем.        — Я не хотел все портить. Я знаю, что не виноват, и что это от меня не зависит, но такое чувство, будто все из-за меня. Ты так старалась…        — Но ведь ты тоже, мало того — это ведь была именно твоя идея. Ро, мне правда все нравится, если ты за это переживаешь. Я вот грозы боюсь очень сильно… ты же бы не стал меня сторониться только потому, что у меня начинается паника при виде молнии.        — Конечно, нет, что за вопрос! — Он даже будто возмутился. — И… и вообще, мы сюда приехали, чтоб ты поправилась. А я с арахнофобией всю жизнь, люди так и живут.        — А еще ты всю жизнь в городе жил. Но, кажется, вещи начинают меняться. — Делфи сделала паузу, беря очередное угощение с тарелки. — Ты помог мне, и я в долгу не останусь.        — Ты себя слышишь? Какой еще долг, ты мне жизнь тогда спасла, и… — Больше Роджер ничего не сказал, потому что Делфи с милейшей улыбкой запихнула в него очередной бутерброд. Что ж, аргумент действительно неоспоримый. Кажется, она и правда вознамерилась воевать с пауками в голове. Ну, раз ее тараканы не испугали, то чего ей бояться всего лишь каких-то там пауков?