I know your blues

       — Все с вами понятно, — проговорил глухим и почти безжизненным голосом Роджер, хватаясь за дверной косяк. Он исподлобья смотрел на них, а в глазах разгорался мрачный, нехороший огонь.        Брайан и Делфи недоуменно переглянулись и уставились на него как по команде. Прежний весельчак-барабанщик выглядел осунувшимся и потерянным, будто его все бросили, но при этом губы его кривила злая саркастическая усмешка, в которой прослеживалось нечто такое хищное, как у зверя, обнажающего клыки перед броском. Он будто наконец добрался до людей, которые причинили ему зло. Несмотря на его настрой, Делфи почувствовала облегчение — все-таки тяжелые последствия ночной неумеренности ударника миновали его.        — Иди протрезвей, Родж, — только и мог ответить Брай, не зная, что еще посоветовать другу. — Проспись, умойся холодной водой…        — А вам, я смотрю… ик… очень хорошо вместе проспалось! — ядовито выплюнул Роджер, ища взглядом девушку и кое-как на ней фокусируясь. — А, Делфи?        Она вздрогнула и поежилась от этих слов. В них было столько горечи, сарказма, презрения. Сердце ухнуло и предательски застучало от волны горячей обиды. За что он так с ней? Все это время она искренне переживала и волновалась за него.        — Роджер,  — девушка открыто смотрела на него, ловя взбешенный взгляд и пытаясь умиротворить хоть как-то друга,  — о чем ты? Мы просто занимаемся. Я вот задачи решаю.        Делфи не могла не осознавать, как неоднозначно смотрелся их совместный уход с Брайаном вчера. Однако объяснять все сейчас, когда ударник был во взвинченном и не совсем адекватном состоянии, ей не хотелось. К тому же, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме? А если он действительно так думает про нее?        — О, уже ролевые игры в школьницу и препода устроили?! — Роджер злобно засопел, сжимая пальцы в кулак до побеления костяшек и с силой ударил по стене, не обращая внимания на дикую боль.        — Что ты вообще несешь, до сих пор под кайфом, что ли? — Мэй уже понял, что адекватности от Роджера ждать не приходится.        — Канэш-ш-шно. Думали, раз я, как Вы соблаговолили выразиться, под кайфом, то можно потихоньку за моей спиной трахаться?! Делфи-и-и!  — Он издевательски пропел ее имя. — Ну как, хорош пудель в постели, а? Он многое должен уметь, от поклонниц отбоя не бывает!        — Делфи, по-моему, он ревнует, — тихо пробормотал Брай, покосившись на резко побледневшую ученицу. Однако его реплику Роджер тоже не оставил без внимания.        — Я ревную?! — Скандалист обратился к девушке, бросая на нее бешеный взгляд и заводясь еще больше. — Да я за тебя, дуру, боялся! Ты же такая недотрога голубиной чистоты, тьфу! Я, блин, ради тебя по лестнице прополз в состоянии стираного носка, хотя о-о-очень хотелось отрубиться нахрен, и лучше бы я и правда это сделал! Я мамке твоей пообещал, что с тобой ничего не случится! И каково мне было, когда я ползу там, а ты такая вопишь «нет» как резаная? Я, блин, себя уже успел возненавидеть, проклясть, сгореть на медленном огне и мысленно свалить отсюда, лишь бы не попадаться тебе на глаза, потому что, блин, сты-ы-ыдно!        — Да действительно, могла бы не кричать при виде тригонометрических функций, — с упреком бросил Делфи Брайан, на что та только руками развела.        — Ты!.. — глядя в лицо Делфи и все больше распаляясь, срывался на повышенные тона Роджер. Он и передать не мог, через какие внутренние круги морального ада он прошел с того момента, как очнулся и узнал, что с Делфи, возможно, случилось непоправимое. Через какие огненные шторма боли, вины, стыда, раскаяния ему прошлось пройти, пока он поднимался по той гребаной лестнице. И отчаянный, душащий страх, впервые за кого-то другого, а не только за себя. Не уберег. Не защитил. И как рухнуло все вниз, когда услышал, что ей-то, блин, оказывается, все понравилось. Тварь двуличная.        — Что за шум, а драки нету? — На громкие звуки ссоры поднялся заспанный Фредди, потирая лицо руками. — Что происходит?        — Разочарование в друзьях происходит! — гавкнул Роджер, произнося слово «друзья» нарочно пренебрежительным тоном. Друзья… друзья так не поступают. Изнутри разрывала обида. Взять хотя бы разговоры Делфи о том, что ей, мол, хотелось бы первый раз по любви, но иногда желание сильнее, и Роджер об этом знал как никто другой. Но зачем ей выдумывать, говорить, мол, что ей это не надо вообще, что для него это будет баловство? Так бы и сказала: Роджер, я боюсь, что ты меня трахнешь и бросишь — и он бы пообижался, конечно, но потом бы согласился, принял это, и все было бы хорошо же, а главное, честно. — Ладно ты, Делфи, драгдилер и все такое, дело прошлое… я же понял, черт тебя дери. Нужда толкнула, я чуть слезу не уронил от твоей басенки. Но чего же ты недотрогу строила столько времени и меня динамила, если по Браеву первому щелчку пальцев ноги раздвинула? Чего сказки-то рассказывать, что ты «не такая»? Ну, хочется тебе с ним перепихнуться, а не со мной — так и сказала бы, я ж не держу тебя на привязи! Так какого черта надо все усложнять и врать мне?! Ну на него хотелка сработала, бывает. Я бы понял по-мужски, все мы люди…        Делфи ошарашенно смотрела на него, как будто бы на нее только что выплеснули ведро холодной воды, не в состоянии вымолвить ни слова от этой тирады. В голове поселилась противная пустота и головокружение, мысли разбежались, как испуганные мышки, она пыталась осознать всё то, что на нее только что вылилось из сознания обиженного друга. Друга ли? Первая мысль была вполне естественная: кинуться защищать себя, свою честь, оправдаться, доказывать правду — у них ведь с Брайаном действительно ничего не было. Ну да, спали вместе, но ведь просто спали, даже одетые, и вот с утра решала задачи, покажу тетради, учебники, да и Бри подтвердит. Мелькнула дикая мысль, что мол, блин, да если ты так хочешь, к гинекологу сходить могу! Но сразу накрыло волной праведного возмущения — а почему это она вынуждена оправдываться? Если она и так знает, как все было, это проблема Роджера, что он сам только и думает о сексе, нечего на других проецировать.        Но было так обидно и горько слышать эти гадкие слова из уст человека, который сам был дорог ей. Который еще недавно возил ее на пикник, искренне хотел чтобы она поправлялась быстрее, заботливо подкладывал бутерброды и носил на руках так бережно, будто она хрупка как первый лед. Который готов был остаться с ней, чтобы защитить от очередной ссоры с матерью. И он же не мог не знать, насколько болезненна для нее поднятая тема. И от этого было больнее вдвойне, ведь близкий человек намеренно старался ударить по самому больному и намеренно проворачивал в ране нож. И нет смысла разубеждать его, судя по всему, он сейчас не услышит никого, кроме себя. Казалось, еще немного, и она задохнется от отчаянья — сейчас может быть поставлена жирная точка в их, казалось, только зародившейся дружбе.        — А ты, Брай… тоже не ожидал от тебя такого лицемерия. Какого хрена ты то чуть ли не вышвыривал ее из дома и называл почти что больной, а сам вот так ее взял и затащил в постель, и еще че-то выкобениваешься? — Как ни в чем ни бывало продолжал Роджер под гробовую тишину оторопевших от его слов товарищей. Внезапно будто в его голове щелкнул какой-то переключатель, и он посмотрел, нездорово смеясь, на друга. — И как она тебе? Язычком она чесать любит, так как, и работает им так же хорошо? Недостаток опыта не помешал? Как тебе, Брай, понравилось быть первопроходцем?        — Роджер, по-моему, ты точно не в себе… — прокомментировал монолог друга Фредди, не зная, что еще он может сказать. Он, конечно, не знал всей ситуации, но поведение ударника пугало его не на шутку. А еще больше, наверное, пугала Делфи, молчаливым изваянием застывшая на стуле.        — А че мне надо, Фред? Лыбиться как дурачок, пока меня держат за идиота? Думали, я оставлю это просто так и поскачу дальше как зайчик-попрыгайчик?        — А что мешает вам просто сесть и поговорить как два… три нормальных человека? — Подоспевший к остальным Джон попробовал, как мог, перевести разговор в более-менее спокойное русло.        — То, что эти двое сочиняют сказочки про какие-то там задачки, вместо того, чтобы признать свою двуличность и перестать лицемерить, — заржал от всей души Роджер, хотя его глаза оставались злыми. — Хуже отговорки придумать нельзя.        — А ты не можешь допустить хоть мысль, что это не отговорка? — Брайан уже устал слушать бред явно слетающего с катушек друга.        — Конечно. Коне-е-ечно, милый Брайан, — приторно улыбнулся Роджер, хотя в его голосе так и сквозил сарказм, который он даже не старался скрыть. — Вы решали задачки и играли в ладушки как деточки в детском садике!        — Знаешь, Роджер…  — гитарист нехорошо посмотрел на сходящего с ума парня, а потом подошел к Делфи и собственически положил ей ладони на плечи, немного привлекая к себе.  — А ведь это я тебе должен сказать «спасибо» за такой подарок. Благодаря твоей несдержанности и нашему с ней договору она теперь моя «игрушка».        — Какому еще договору?.. — Теперь Роджера будто ледяной водой окатили. Он даже внезапно чуточку протрезвел.        — Ты, кажется, обещал ей больше не срываться? — Брайан чувствовал, что взял верное направление и теперь может от души погонять обнаглевшего товарища, поставив его на место, если это не могла беззащитная, безмолвная Делфи. — А она за тебя поручилась, сказав, что будет моей «игрушкой» во всех смыслах в случае твоего срыва, поверив твоему слову, которое, как выяснилось, не стоит выеденного яйца. Она свое слово сдержала. А ты нет. И ей еще повезло, что я уважаю людей, которые держат свое слово вопреки всему — она могла бы начать отнекиваться, что это ты виноват и что она ни при чем… однако была готова дать сделать с собой все, что угодно. Не потому, что хотела. А потому что кто-то нарушил свое обещание, а значит, и ее тоже. Как тебе такое? И, если тебя действительно волнует, почему мы занимались именно тем, чем занимались, а не тем, что тебе привиделось в больном воображении, то, знаешь ли, я не настолько конченый, чтобы пользоваться беспомощностью человека, который дорог в первую очередь тебе, даже если он мне не особо нравится — это во-первых. Ах да, кстати… ее из школы выгнали за неуспеваемость по математике, потому я ее и посадил за ненавистную алгебру. Это во-вторых.        Сложно сказать, насколько яростными были взгляды, которыми собравшиеся наградили Роджера, потерявшего дар речи. Он хватал губами воздух, силясь что-то сказать в свое оправдание, но нужные слова не приходили на ум. Все смешалось в его голове, но в груди еще клокотала бессильная ярость — Брайан был, черт побери, прав. С одной стороны. Так, он дал слово маме Делфи, что позаботится о ее безопасности и с ней ничего не произойдет. И да, он самым отстойным способом нарушил его, уйдя в приход, и чуть было все не закончилось самым печальным образом для девушки. Так что это слово он действительно не сдержал. Однако, с другой стороны… Стоп! А когда он давал такое обещание вообще… вот про то, что не доводить себя до передозировки, он помнил, тут спору нет, дело было. А чтоб совсем отказываться… ну не, такого же не было!        — Э, вообще-то я о передозировке тогда говорил! — возмущенно воскликнул Роджер. — Какого черта вы решаете за меня, как мне жить? Я что, обещал кому-то быть ангелом с крыльями? Или что, Делфи, я тебе что, клялся, что больше никогда не прикоснусь к порошку? Хватит решать за меня!        Делфи закрыла глаза, мысленно возвращаясь к тому разговору с Брайаном, когда они заключили эту нелепую сделку. Тогда это казалось правильным, если не единственным выходом. Чтобы он поверил в искренность ее намерений по отношению к Роджеру, она была готова на многое.        — Так. — Мэй начал подозревать, что идиот тут не только ударник, и обратился к Делфи, стараясь говорить по возможности мягче после такой бури. — А ты что имела в виду?        — Передозировку…  — тихо ответила она, не смотря ни на кого.        — Выходит, идиотов тут трое, — резюмировал Брайан.        — Вот к чему приводит некорректное формирование условий и понятия договора, — вставил свое замечание Джон, видимо, в последнее время проведший слишком много времени в компании с юристом-Майами.        — Да, Джон, спасибо, ты очень вовремя, — то ли саркастически, то ли всерьез ответил ему Мэй.        — Ну, и? Все, вопросы решены? Можем расходиться? — раздраженно бросил Роджер, которому было откровенно в этот момент наплевать, кто с кем и о чем договаривался.        — Стой. Идиотов трое, но нагнал пурги больше всех тут ты.        — Я нагнал пурги?! — Тейлор на глазах снова начал превращаться в берсерка. — За моей спиной, как я думал, друзья плетут интрижки, о чем-то договариваются, к чему я оказываюсь в том числе причастен только потому, что когда-то что-то кому-то ляпнул?! А какое вообще вы имели право ставить на меня, срыв или не срыв?! Это моя жизнь, але, если захочу, и кайфану, и передознусь, или, может, вообще сам в петлю полезу! А ты, благодетельница хренова, можешь больше меня не спасать, так и знай, тоже мне, неуч без диплома!        Фред, Джон и Брайан недоуменно переглянулись между собой, как бы спрашивая друг друга, им точно не послышались вот эти последние слова? Конечно, это могла быть просто фигура речи для красного словца, но почему именно такие обороты? Если он только еще подумывал с собой что-то сделать… ох, дурак, какой же он дурак!        — Роджер, может, тебе успокоительное поискать?.. — осторожно вклинился Джон, но тут же сам получил по шапке.        — Да это вы себе все успокоительное найдите, может, отстанете наконец от меня! Я, знаете ли, не обязан перед вами отчитываться за свою жизнь! До этого, значит, чуть ли не подсовывали мне травку, мол, на, и жизнь наладится, а то вдруг внезапно все взволновались за то, что, оказывается, я могу подсесть и однажды передознуться!  — он сорвался на отчаянный крик, в ярости колошматя кулаком по стене, не обращая внимания на боль.  — Что, опомнились, когда петух жареный клюнул?! Наслаждайтесь теперь, вот он я, вам же всегда было смешно, когда я выкидывал телевизор из окна из-за неудачного звонка, гы-гы, Роджер такая истеричка, сука!!! А теперь тут стали такими заботливыми: иди проспись, выпей успокоительное! Что, не нравится живой Роджер, нравится тупой генератор шуток, алкоголик, наркоман и трахатель баб, периодически выходящий из этого состояния только затем, чтоб написать очередную песню, которую все запихнут куда-то на полку и забудут?!       Роджер, набычившись, замолчал, обводя всех горячечным взглядом и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.        Ребята переглянулись, не зная, как и реагировать на это неожиданное душеизлияние. Они и подумать не могли, что проблема куда серьезнее, чем им представлялось. Ну да, раздолбай-ударник, парень-душа компании, то, что они привыкли видеть. То, что им привычно показывали. Но почему же ты решил сам за них, что они хотят видеть только это? Что же ты все это время молчал-то? Этот вопрос, казалось, витал несказанным в воздухе. Общее настроение стремительно падало. Фред колупал пальцами старую побелку, Джон задумчиво переводил взгляд от одного к другому участнику развернувшийся перед ними то ли шекспировской драмы, то ли комедии. Да-а-а… Вот, значит, как он доверяет товарищам, предпочитая даже при них носить шутовскую маску. Они что, не приняли бы его настоящего?        — Роджер… — осторожно начал Джон, стараясь говорить как можно мягче. — Можно, я приведу аналогию?        — Валяй. Только это ничего не изменит, — сухо отмахнулся барабанщик.        — Представь, что в паре, которая вместе уже очень давно, может, даже женатая, кто-то заболел. И здоровый человек больного хочет вылечить. А тот ему заявляет: не надо меня лечить! Люби меня таким, какой я есть! Но если не лечить болезнь, а запустить, это может привести к госпитализации и даже смерти. Я это говорю не к тому, что плохое настроение — это ненормально, это болезнь. Напротив, это естественное состояние. Но. Из него все-таки выходить рано или поздно надо. И вот этого мы хотим от тебя и друг от друга. А что над телевизором смеялись — спорить не буду, чуткость не наш конек. И это вполне понятно, что ты так и закрылся — какая разница, они все равно только будут ржать и называть истеричкой. — Он серьезно посмотрел в глаза другу, стараясь донести до последнего всю глубину своих следующих слов. — Но мы постараемся, чтобы больше такого не было. Извини нас.        — Извини, — эхом повторил Фредди, согласившись с Диконом. Блин, и как он умудрялся находить нужные слова? Роджер оглядел друзей новым взглядом. Если они и действительно признавали, что были неправы…        — Тоже извини. Это я первый начал смеяться над телевизором, — пожал плечами Брайан, присоединяясь к товарищам.        Барабанщик не знал, что сказать. Все приняло слишком неожиданный поворот. Он смотрел на них и видел людей, с которыми его давно свела судьба, которых он считал своими приятелями или даже друзьями, и видел их желание и готовность признать свои ошибки. Он не понимал, что чувствует сейчас, всего было слишком много за раз. От него требовался всего лишь сделать шаг навстречу. Резко выдохнув, он резко вылетел из комнаты Брайана, расталкивая друзей, и скрылся в своей, хлопнув дверью, оставив всех в молчаливом ступоре.        — Ну… Может, тогда чаю? — оставшись без главного драматического героя текущей пьесы, промолвил Фредди, озадаченно оглядываясь вокруг.

***

       На кухне было тепло и даже уютно. За наскоро собранным из остатков вчерашнего праздничного стола завтраком все молчали. Менеджер в этот раз благоразумно решил не мешать и свалил под первым же пришедшим на ум предлогом. Ситуация утром вышла, мягко говоря, некрасивая, оставившая поганый отпечаток у всех на душе. И вроде бы все разъяснилось, но что делать с этим дальше — непонятно. Лишний раз муссировать больную тему не хотелось никому. Делфи кусок в горло не шел, а к чашке с чаем она даже не прикоснулась. Затянувшееся молчание всё сильнее угнетало.        — Как думаете, дождь будет? — внезапно раздался нарочито бодрый голос Джона. На него тут же изумленно уставились две пары глаз. Обстановка ну никак не располагала к непринужденной светской беседе.        — Я еще вчера говорил: мы в Англии, — напомнил ему Фредди, неторопливо помешивающий ложкой сахар в чае. — И то, что он тут не идет, более странно, чем если бы шел.        — Мог бы просто в газете посмотреть, — не понимая, почему Дики такой веселый, ответил Брайан.        — А нам приходит газета? Мы что-то выписывали? — Меркьюри попытался вспомнить, когда они это сделали и с какого бодуна были.        — Газету выписывает владелец студии, не мы, она приходит на этот адрес, — пояснил Джон. — Но поскольку вы не читаете ее, я в свободное время занимаюсь оригами.        Две пары глаз стали еще больше.        — Японское искусство складывания фигурок из бумаги, — еще более охотно рассказал басист. — Увлекательно, красиво и развивает мелкую моторику. Брай, тебе не помешало бы.        — Джон, это газета. Она большая и не на одну страницу. Ты должен был круглосуточно сидеть и заниматься этим самым оригами. — Брайан попытался представить, как тихий Дики спит у себя в комнате, буквально заставленный фигурками.        — Так я не разрезаю же! Сейчас покажу… — Джон ушел с кухни. Какое-то время его не было, и Фредди с Брайаном решили, что он решил собрать всю свою огромную коллекцию. Однако нет. Дикон вернулся с огромным бумажным слоном в руках.        — Как вам?        — Джон… это не мелкая моторика, — как-то скептически осмотрел творение Мэй. — А очень даже крупная.        — Ну так слон тоже не маленький, — нашелся творец.        — А мышь из кухонной салфетки сделаешь?        — Салфетка форму не держит.        — Все ясно, в случае отчета перед компанией предоставим им твои шедевры, Дики, чтобы видели, что мы не дурака валяли, а творили искусство.        — Зато потом как сувениры продавать можно, — нашелся Джон. — «Бумажные журавлики Джона Дикона», как вам?        — Почему это звучит ужасно… — Брайан закрыл рукой глаза, представив себе небольшой киоск с этим названием. Или как на афтепати все веселятся, а басист сидит и продает этих самых журавликов и прочие фигурки.        — Дорогуша, скажу так: от нас будут рады и туалетную бумагу принять, — не согласился с ним Фредди, сделав акцент на слове «нас».        — Нас? Ему это скажи! — Мэй кивнул в сторону второго этажа. — Он что-то о «нас» не думал, как оказалось!        — Брай, мы сделали что могли, — развел руками Джон, отставляя слона в сторону. — Да, мы сказали — сами виноваты, что он нам перестал доверять, признали свою ошибку, извинились. На этом все. Дальше уже ему решать. И если он не поверит нам…        — То мы снова скажем ему то же самое. И снова. И снова. — Фредди повертел ложечку для сахара в пальцах, думая о друге. — Я не собираюсь оставлять это просто так. Не знаю как вас, но лично меня даже предполагаемая перспектива вытаскивать его из петли не сильно радует.        — Блин. Точно. Он же еще и про петлю заикался или что-то в этом роде, — вспомнил Брайан, мысленно ругая Роджера, потому что в голове у этого мальчика-зайчика оказалось черт-те-что. — Не буду скрывать, но мне захотелось как следует его встряхнуть и врезать, чтобы он наконец задумался о том, что делает.        — Даже если и преувеличивает для красного словца, все равно сам факт того, что он заикнулся об этом, как-то пугает, — согласился с ним Джон.        — В любом случае, мы не доглядели, проворонили и получили то, что получили. В петлю не полезет, это вряд ли… а вот уйти — может.        Как-то об этом они не подумали. Перспектива ухода Роджера из группы, казалось, больше напугала их, чем его слова о суициде. Может быть, потому, что это казалось более вероятным. Барабанщик иногда выглядел так, будто он завидовал товарищам, которые всегда впереди: Фредди с микрофоном красуется у самых первых рядов сходящих с ума от восторга зрителей, Брайан выдает умопомрачительные соло под громогласные аплодисменты, Джон смешно пританцовывает тоже на глазах у всех, и Роджер… в дыму. За барабанами и микрофоном на бэк-вокале, даже лица не видно, хоть Фредди и старается его поддержать, периодически подскакивая и поддерживая — подмигивая ли, просто улыбаясь, выдавая реплики зрителям. А зная, какой амбициозный этот «тот симпатичный барабанщик из Queen», можно было предположить, что и он захочет покрасоваться лицом и голосом. И уйти из группы, где он фактически оставался в тени.        — Но никто вокруг него танцевать не собирается, — сразу обозначил свою позицию Мэй.        — И не надо, — тут же ответил Джон. — Кроме того, он почует подвох и решит, что мы им только пользуемся.        — Но мы не пользовались им! Мы уже несколько лет существуем как группа, и нам вместе было весело и здорово… — попытался возразить Фредди.        — Весело? Вместе? Правда? — в разговор парней, к их удивлению, вклинился голос очнувшейся Делфи. К некоторому стыду парней, они о ней почти успели забыть: сидит тихо, ничем к себе не привлекая внимания, она просто была, как привидение. Друзья переглядывались, не зная, что сказать и как.        — Да, Делфи… — наконец нарушил молчание Джон. — Мы поняли. И уже обсудили это. Но если ты знаешь что-то еще, то мы были бы благодарны, если бы ты с нами поделилась.        — Он говорил, что его видят как клоуна. Не слушают. На его проблемы всем плевать. Он решил, что так будет лучше для всех, если он замолчит и будет веселиться напоказ, — бесцветным голосом поведала девушка.        — Он это тебе сказал? — уточнил Брайан, выделяя слово «тебе» и даже не пытаясь скрыть удивление. Делфи утвердительно кивнула в ответ. С чьей-то стороны даже послышалось тихое «у-у-у». В самом деле, в некотором смысле ребята ошиблись. Роджер действительно признавался, что ему надоело играть кого-то. Только не тем, ради кого все эти поддавки и затевались!        — Вот такие мы хорошие друзья, видимо, — с сарказмом в голосе резюмировал Джон. — Он еще говорил что-нибудь?        — Он говорил, что ему завидно, потому что вы пишете о любви, драме и прочем, а он не может чувствовать этого, — добавила Делфи.        — Зато как писать о машине и том, как он бросил ради нее девушку, он горазд, — издевательски усмехнулся Брайан, на что получил тычок от Фредди.        — О том и речь! Мы смеялись, не видя очевидного! — Меркьюри от своей догадки и от переполняющих эмоций чуть не столкнул случайно кружку со стола. — Ну Родж, ну мастер намеков! Машина вместо девушки — это же ненормально, и это, получается, что-то вроде сигнала бедствия!        Он сорвался со стула, подлетая к Делфи, обнимая ее и чуть ли не приподнимая со стула от переполнявших его эмоций. Впервые за весь завтрак ее лицо ожило, демонстрируя еле заметные признаки совершенного непонимания, что происходит, и вроде она даже попыталась пошевелиться.        — Ты… ты еще не поняла, что сделала? Я знаю, выгляжу сумасшедшим, но, черт побери, ты совершила невероятное! — Его темные глаза просто сияли от внезапной, такой простой догадки. — Звучит совершенно идиотски, но… я вот сколько с ним был рядом, я никогда не видел, чтобы он так переживал из-за кого-то. И я уверен: он сейчас сам убивается от своих же слов! Нисколько не умаляю того, что тебе очень плохо из-за всего идиотизма, что он тут наворотил, но руку на сердце положу: он выпалил это не потому, что в самом деле так думает. Он видел ситуацию так, что близкий ему человек ему соврал. Потом слово за слово, и вот Родж сейчас сидит у себя и думает над своим поведением как ребенок, поставленный в угол. Если… если вы справитесь с этим, сумеете найти в себе силы подняться и сделать шаг навстречу друг другу, вам же от этого будет лучше. Я это вижу. Мы все тут это видим. Совершенно очевидную вещь: вы друг другу нужны.        Но на всем протяжении радостного монолога Джон пристально всматривался в лицо Делфи и, кажется, мрачнел с каждым словом Фредди.        — Что не так? — негромко поинтересовался Брайан, заметив такую перемену настроения.        — Мне кажется… мы не до конца осознаем, насколько сильно её задели его слова. — Он поджал губы и зло прищурил глаза. — Я хочу сказать, что если бы кто-нибудь… сказал даже часть подобного в сторону моей Никки… Я бы умыл его кровавыми соплями на месте, просто физически чувствуя, как ей от плохо от таких слов. А здесь человек, которого она называла своим другом. Если бы она даже улыбалась сейчас, это еще не значило бы, что ей не больно. Может, ей и не нужен такой «друг», как бы сильно он к ней ни привязался.        — И что ты предлагаешь? Пойти набить ему морду прямо сейчас? — Меркьюри отпустил Делфи, обращаясь к Джону. — А может, заключить дого…        — Больше никаких договоров! — чуть ли не простонал Брайан.        — В этот раз сделаем по науке, я вызвоню Майами из города, — совершенно спокойно ответил Дикон.        — Мы теперь на все будем договоры заключать? — Фредди резко переменился в голосе. — Договор на готовку, на прогулку, на стирку носков, в конце концов…        — А что, «в случае утери правого носка Владелец носка имеет право на хук справа Держателю носка», — деланно официальным тоном заговорил Джон.        — А в случае утери обоих? — не унимался Брайан.        — Отправлять в нокаут.        — За какие-то носки?!        — Давай я твои потеряю…        — Э нет, ишь чего удумал!        — Тогда предлагай ты. У тебя в составлении договоров опыт богаче, — поднял руки в жесте «сдаюсь» Джон.        — Вы еще долго меня этим подкалывать будете? — вздохнул Брайан, чувствуя, что и он сам попал надолго.        — Конечно. Может, мы даже сэкономим на юристе: где мы найдем второго такого, как ты, чтобы любой договор был безоговорочно в нашу пользу?        — Делфи, выручай, скажи им, что формулировка договора по факту лежала на тебе, — уже чуть ли не взмолился Мэй.       — А? Что? — выплыла из глубин задумчивости девушка. — А… да. Это я предложила такие условия сделки. А он меня просто обещал убить.       — Как?! — поперхнулся Фредди, с изумлением округляя глаза и сверля возмущенным взглядом покрасневшего гитариста.        — А-а-а… М-м-м… Долго и мучительно, если мне память не изменяет, — спокойно ответила Делфи, пребывая где-то в своих мыслях.        — Тогда тем более, предлагаю на переговоры отправлять Брайана, — подытожил Джон. — Если он такое психологическое воздействие оказывает, что противоположная сторона начинает путаться, составляя контракты и договоры — очень полезный кадр…        — Да все, я понял уже! — махнул рукой «юрист», понимая, что сейчас просто так он не отвяжется. — Делфи, прости, что так вышло и я не только тебя запугал, но еще и по факту поссорил тебя с Роджером.        — Все в порядке, — ответила девушка. — Идиотов было действительно трое.        — Не в порядке, — тряхнув кудрями, тяжело вздохнул Брайан и серьезно посмотрел на собеседницу. — Я действительно хотел, чтобы он перестал с тобой общаться. После того случая с передозировкой я подумал, что ты та еще темная лошадка, скрывающаяся за милой мордашкой и невинными речами. И черт знает, может, сейчас ты с Роджером сюси-пуси, а завтра ему дозу притащишь. Тем более подозрительным казалось то, как он к тебе чуть ли не каждый день рвался, хотя твоя мама рассказывала, что ты никогда не могла найти с другими детьми общего языка. С Роджером мы старые друзья еще с универских времен, и… в общем, я боялся за него, что ты на него как-то плохо повлияешь, может, даже станешь причиной следующего передоза. Поэтому я так хотел вас рассорить. Мне казалось, что для этого будут хороши все средства. Да, идиотов было трое, но я не могу скрывать, что сперва я с радостью ухватился за твой промах. Знал бы, к чему это приведет, бросил бы эту затею. Сейчас я смотрю на свою прошлую уверенность и злорадство, что нашел лазейку в твоих словах, и это не радует от слова «вообще».        — Да я тоже хороша, — призналась Делфи. — Очертя голову, бросилась неосторожными словами, не обдумав все как следует. Просто мне тогда показалось после того разговора с ним, что все обязательно будет хорошо, и он пообещал осторожничать… И я поверила — да что может случиться? Знала же, что так просто не отказываются от дури, но… Считай это моей минутной слабостью. Ну и да, я была готова поставить на все, чтобы ты поверил мне, что я не желаю ему зла, потому что сама переживаю за Роджера, хотя мы и знакомы полтора месяца. Смешно, правда? Чего скрывать, сначала — да, повелась на его мордашку, и он это знает, но потом все так изменилось. Может, с того откровенного разговора… Не знаю… Иногда просто… тянет ему помочь. Но ему ведь этого не нужно…  — ее голос становился все тише и тише, она сокрушенно покачала головой, окончательно замолчав.        — Нет… это не минутная слабость, — после непродолжительной паузы задумчиво сказал Брайан, барабаня пальцем по своим губам. — Это «прыжок веры».        — Что? — Делфи непонимающе посмотрела не него.        — Потом как-нибудь объясню, — он ободряюще взглянул на девушку и более резвым тоном продолжил. — Не вини себя. Ты тот еще кремень, мало кто будет держать свое слово в таких обстоятельствах. Сказать в запальчивости что-то может каждый, а не оправдываться этим —действительно достойно уважения.        Делфи посмотрела на притихших парней.        — Мое слово — то немногое, что у меня есть. И которое никому у меня не отнять. — после чего она слабо улыбнулась, — а я думаю, что ты не такой уж и… козел.        Парни переглянулись и даже заулыбались от этих слов. Впервые с утра в голосе девушки появились какие-то эмоции.        — А еще ты хороший друг, который волнуется за своих товарищей и за тех, кто… дорог им. Но с математикой и правда получилось жестко!        — Жестко? — Голос Мэя приобрел нехороший такой оттенок. — Не спорю. Но действенно, согласись? А ты бы что хотела, чтобы я…        — Нет, Брайан, — хохоча, перебил его Фредди, — но действительно, только ты в качестве сурового наказания для драгдилера мог применить математику!       Пока Джон и Фредди покатывались со смеху, Брайан сперва возвел «очи горе», потом не выдержал и сам присоединился к раскатам смеха. Спустя несколько секунд хохотали все, включая Делфи. Но через несколько мгновений ее лицо исказилось, а из глаз потекли слезы, и она зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Это были ее первые слезы за это утро после ссоры. Брайан потянулся к девушке, молча прижимая ее к себе, пережидая, пока она начнет успокаиваться и приходить в себя. Через какое-то время она отстранилась и вытерла ладошкой мокрое лицо. Парень заглянул ей в лицо, удостоверился, что, кажется, ей стало лучше, и протянул Делфи ладонь. Сначала девушка не поняла, что он хочет, но потом до нее дошло, и она ответила пожатием. Он озорно усмехнулся, притянул ее снова к себе, быстро поцеловал в макушку и вернулся на свое место.        — Мы что-то о вас не знаем?  — прокомментировал сие действие любопытный Фредди.        — О, это останется между нами. — Он коварно подмигнул девушке.        — Делфи, а что…        — А что если Роджер правда обо мне так думает?.. — внезапно спросила она, оглядывая парней так, будто на всех четверых был один коллективный разум и они знали о чем сейчас думает их отсутствующее звено. Они переглянулись, не зная, что делать — то ли идти и вправду чистить морду Роджеру, то ли снова отвлечь и успокоить девушку.        — Может, он там уже успокоился? — Джон поднял голову, намекая на второй этаж. — Вам можно было бы поговорить не на повышенных тонах.        — Думаешь, уже можно? — скептически покосился на него Брайан, считая затею неудачной. Но басист был полностью уверен в своем предложении.        — А если будет еще качать права — первым доступно объясню, как нужно обращаться с девушкой.        Дело оставалось за малым. Присутствующие обратились к Делфи с невысказанным вопросом, да и он был очевиден. Какое-то время она сидела неподвижно, раздумывая над дальнейшими действиями, а потом наконец сказала:        — Только можно сначала чаю? А то мой совсем остыл.

***

       По ощущениям этот день казался худшим из всех прожитых. Роджер ворвался к себе, круша все, что попадалось под руку, походя на неуправляемый смерч. Со стола полетели все канцелярские принадлежности и просто хлам, настольная лампа отправилась на пол, стена еле выдерживала бешеные удары руками и ногами. Он привык, что может спрятать что угодно под наигранной улыбкой на камеру или для товарищей, только иногда выплескивая совсем уже накопившийся стресс методом выбрасывания телевизора в окно или метания чем-нибудь в раздражающий его объект, но теперь, казалось, все, что его обуревало, никогда не найдет выхода. Просто злость, беспричинная ярость непонятно на кого — на самого себя ли, на товарищей, на Делфи… хоть все и вроде бы разрешилось, она действительно всего лишь делала математику, а парни извинились. Но это было только на словах.        Делфи… Господи, что он ей наговорил?! Он чуть ли не обозвал ее шлюхой всего лишь за то, что ему там что-то померещилось, как правильно сказал Брайан, разыгралось больное воображение, и всего лишь из-за каких-то дурацких, беспричинных домыслов он нес такую хрень, что если бы сейчас она пришла в его комнату и избила до полусмерти, он бы даже не сопротивлялся. Что на него накатило, он ведь даже с девушками на одну ночь так не обращался — а тут, черт побери, близкий человек, и он нарочно искал слова, чтобы сделать побольнее, потому что…        Роджер бросился на кровать лицом вниз, чувствуя едва ли не физическую боль в груди, будто что-то сжималось и кололо. Он специально выискивал слова, чтобы сделать побольнее, потому что ему самому было больно. Все это… вся эта чушь, дурь, невообразимая мерзость, которую он нес — все это было на самом деле одним-единственным криком души: «Посмотри, как мне больно! Прочувствуй!» Это было еще отвратительнее. Ни за что всадить нож в спину человеку, который ради него же, блин, ради него пошел на этот идиотский договор, гореть ему в аду. А он… каких дичайших гадостей он ей наговорил. Это было так грязно, так мерзко, так подло. Она просто перестала отвечать ему, а он продолжал на нее орать, издеваться над ней, оскорблять, и было странно, как товарищи ему прямо там не врезали за все эти гнусные слова. Это было бы справедливо. Честно. Хотя что товарищи… он давно про себя так их не называл. Он пытался вспомнить, с чего вообще все это началось — его мысленное отдаление от остальных.       Ничего определенного память не подбросила. Это был постепенный процесс. Роджер всегда очень остро реагировал на плохие события. Сначала друзья пытались его успокоить как могли, всегда были рядом, находили нужные слова. Потом… может быть, им надоело и они устали. Может быть, они начали считать его истеричкой, требующей повышенного внимания к себе. Но… но он не ради внимания скандалил. Это не было притчей о мальчике, который просто так шутки ради кричал «Волки!» — волки приходили каждый раз. И Роджер со своими «истериками» им уже надоел.        А сейчас они снова просят доверять им. Но как? Чтобы опять надоесть? Даже если и попробовать вернуть все «как было», рано или поздно они снова устанут, им хватает Фредди, еще одного скандалиста они не выдерживают. Проще быть «удобным» большинству. Беспроблемным. А чуть что — в одну руку бокал с сигой, в другую косяк и баб по обе стороны. Как глушить зубную боль тоннами обезболивающего, не удаляя или леча больной зуб. И наверняка, когда Роджер им поверит, что они наконец-то приняли его настоящего, все опять прекратится. Не окажется ли это замкнутым кругом, из которого нет выхода? Выслушивание-игнорирование-извинение-выслушивание.        А единственного человека, с которым ему было по-настоящему хорошо, он сам грубо вышвырнул из своей жизни. Она не простит его и не захочет больше видеть. И во всем этом виноват он сам. Он, конченый идиот и псих, перечеркнул все то хорошее, что было между ними, всего лишь из-за каких-то фантазий. Он ей доверял. Он с ней веселился. Она спасла его от паука, не смеясь над его страхом. И пусть начала она так же, как и все девушки не устояла перед его внешностью — «Роджер, ты красивый» — но то, что за этим последовало, не смогла дать еще ни одна влюбленная дурочка. Чувство… дома. Не ностальгия — чувство, что тебе всегда рады. Тебя ждут. Тебя принимают таким, какой ты есть. Всего.        И если сравнить Делфи с домом, то сейчас, блин, он приехал такой на бульдозере, поездил по развалинам туда-сюда, чтобы убедиться, что окончательно все разрушил, цинично помочился на обломки и уехал в закат, хохоча и улюлюкая.        Ну как, молодец? Доволен собой? Вместо того, чтобы спокойно выдохнуть, что Делфи в порядке и даже в хорошем настроении, начал на нее кидаться как бешеный пес. Но… но он так испугался за нее, не будь под кайфом, черт знает, может, реально бы ворвался и вломил Брайану, который, как Роджеру почудилось, мучает девушку, и что в итоге — услышал, что ей-то это в кайф… Роджер не знал или не помнил, за кого еще он бы мог вот так полезть в драку. Ну, друзья не считаются. Хотя они те еще друзья, ага. Да и сами кому угодно могут начистить личико. Делфи — другое дело. Не то что бы он видел ее эдакой тростиночкой, которая от ветра пополам переломится, а значит, надо носиться вокруг нее и охранять от малейших посягательств — таких девушек он сам терпеть не мог, они хороши только внешне, похожие на куколок или феечек. Тут, скорее, «не позволю причинить ей вред, не хочу, чтобы ей было плохо». Но когда ему впервые стало настолько не наплевать на другого человека? Да, он жаловался: пока другие поют о любви, драме и всем прочем, ему все равно на всех, кроме самого себя, он тоже хочет что-то чувствовать, так вот, момент пришел! Только чувства эти оказались до такой степени не теми, которые он ожидал, что невыносимо захотелось вернуться в «бездушное» время, когда он думал, что все его проблемы так и решаются, как ему предлагали парни.        Может, вообще к черту это все? Перейти к привычному образу жизни, который он вел до приезда в Рокфилд. Ни о чем не думать, бездумно искать пару на ночь и вливать в себя литры алкоголя, ему никто не запретит. Уехать и забыть эту деревушку и странную девушку со странным именем, которой было нужно солнце и витамин Д3. Видеть весь мир одним большим парком развлечений только для него одного. Я, я, весь мир вращается вокруг одного «Я», все для него одного, все дороги открыты! Прекрасное измерение бесконечных развлечений, где некогда грустить, где нет места меланхолии, играй, наслаждайся, твори — не хочу! Роджер даже взбодрился от этой мысли, поднимаясь и оглядываясь на не разбитое чудом зеркало. Он же создан для того, чтобы наслаждаться жизнью. Чудесная внешность ангела, сошедшего на землю и любимого людьми. Куколка в огромном кукольном домике. И сейчас он тоже возьмет себя в руки и ка-а-ак наплюет на то, что произошло утром!        Что-то не получилось.        Роджер опять упал на кровать как подкошенный, лишенный сил.        «Ты большой баловень судьбы, но бесконечно разбазаривать богатство не получится». Он пытался «вечно» развлекаться, но все равно оказался в том состоянии, в котором находится сейчас. Может, потому что он всего лишь человек. Может, поэтому он так не любит маленькие населенные пункты, где нечем заняться и рано или поздно приходится обратиться к тому, что всегда, неотъемлемо рядом — самому себе? Чтобы не видеть, что на самом деле внутри, не сквозь туман очередного угара, а ясными глазами, и не… испугаться? Через неделю день рождения, но отмечать его не хотелось. Он не сможет пригласить Делфи. Запивать, закуривать и затрахивать хандру не хочется. Где-то на кухне был тортик. Сладкое ему нравится. «Родж, ты что, лялька маленькая?» — посмеивался Фредди, просматривая фотографии, на одной из которых мальчик-зайчик в беретике и с восторженным личиком тянется за куском торта. А взрослым быть что-то не хочется.        Он во всей этой истории просто глупый и злой ребенок, накричавший на камень, о который сам же споткнулся. Вот только вместо камня было человеческое сердце… хотя одно вполне может превратиться в другое. Бессмысленная детская жестокость плюс слова и правила взрослого мира сегодня утром превратили его в настоящее чудовище. Черт, черт, ЧЕРТ!!!        Подушка полетела в зеркало, а Роджер отвернулся к стене, сжимая руками плечи и сворачиваясь в пушистый клубок. Что-то похолодало, или показалось? Снизу донесся смех, ну да… им уже не до него. Да и будет ли до него? У них уже есть своя мученица, а злой и плохой Роджер пусть расплачивается. Делфи такая умная, что же не стала его прямо там, на месте анализировать?        «Ты дебил, ты ее оскорбил и унизил, а теперь что-то с нее требуешь?» — заголосила совесть, еще сегодня утром спящая летаргическим сном. Роджер повернулся на другой бок, испепеляя взглядом дверь. Ух пусть кто-нибудь только зайдет! Хотя… кого он обманывает, никто не зайдет. Его все равно что поставили в угол подумать над своим поведением. Роджер еще раз моргнул. Его взгляд потерял осмысленность. Будь что будет. Придут, не придут. Какая разница. Он чувствовал себя опустошенным и измотанным, и даже мир вокруг начал терять свои черты и связь с реальностью. Казалось, что он нарисованный или спроектированный. Роджер помотал головой, пытаясь отогнать это чувство, но прошло оно не сразу. Если начали шарики за ролики ехать, неудивительно. Все казалось бесполезным и бессмысленным. Роджер закрыл глаза, пытаясь провалиться в сон, где не будет этих терзающих душу и тело мыслей.        Но в дверь постучали.