Семнадцать мгновений любви

Когда неделя молчаливой «переписки» на несчастном листке из блокнота подошла к концу, но ничего не изменилось, первым начал высказывать свое глубокое неудовольствие Хизаки. Однако каждый раз, когда он собирался завести что-нибудь в стиле «А я же говорил!», Камиджо смотрел на него таким взглядом, что хотелось замолчать и побыстрее смыться подальше. Ю в такие моменты рядом, как правило, нет. Он вообще подозрительно часто стал пить кофе из автомата и бродить где угодно, кроме студии. То ли чтобы лишний раз не бесить лидера, то ли от Юджи скрываясь, то ли молча наказывая сам себя. До Рождества несколько дней, в Токио как назло почти тепло и почти солнечно. Камиджо хочется снега, но снег бывает только в горах да еще во сне. Сны в последнее время снятся дурацкие, обрывистые, и то если удастся задремать хотя бы на пару часов. Можно было бы просто не позвонить Ю и не сказать, что он все может понять, но Камиджо почему-то не звонит, бессильно гоняя про себя обрывки никому не нужных фраз о любви на листке в клеточку. «Если ты не доверяешь мне, нам лучше это прекратить» - «Если ты хочешь прекратить, нам стоит об этом поговорить». Но оба молчат, не прекращают и не разговаривают, и почему-то Юджи упрямо кажется, что под «этим всем» Юи имеет ввиду не молчаливое непонимание, а сами отношения. По ночам без сна он только и думает теперь о том, что отношения прекратить можно, а вот прекратить любить – нельзя. Ю резко просыпается от короткого звонка в дверь, проклиная все на свете и зарываясь под теплое одеяло. Мелькает неуместная мысль, что притащиться в такое время мог только Юджи Камиджо, но так как это явно не он, открывать смысла особого и нет. Наги думает так же, сердито ворча и пробираясь под одеялом ближе к рукам хозяина. А в дверь все звонят и звонят, это уже какое-то издевательство, думает Жасмин, стукнув ладонью по подушке и сев среди кучи сбитых одеял и подушек. По закону подлости незваный гость прекращает ломиться в дверь, и в наступившей тишине Ю слышит лишь тревожный стук собственного сердца. А спустя минуту телефон под подушкой начинает разрываться трелью и это уже серьезно. Потому что на дисплее – номер Камиджо. - А с утра нельзя было позвонить? – Ворча и старательно изображая недовольство, Ю поджимает под себя ноги, свободной рукой нервно теребя мягкие ушки Нагои и поглаживая его по голове. – Между прочим, я сплю. - С утра я могу, конечно, но вряд ли продержусь тут так долго. Впусти меня. Едва Камиджо начал говорить, басист в очередной раз убедился, что Юджи какой-то совершенно непостижимый человек. И стоило избегать друг друга вот так всю неделю, а точнее даже почти девять дней, чтобы потом будить среди ночи и ставить перед фактом внезапного появления. - Никогда я тебя не пойму, ни-ког-да, ясно тебе?! – Распахнув дверь и замерев на пороге, выдает Жасмин, глядя на ночного гостя и еле удерживая себя от глупостей. Например, шагнуть вперед, обнять покрепче, тихо выдохнуть на ухо «Ну прости меня, я такой идиот», а потом придушить. Для верности. Юи очень хочется верить, что Камиджо думает сейчас примерно о том же, но черта с два понять, о чем вообще этот человек думает. - Одевайся. – Коротко бросает он, взяв Юичи за плечи и деликатно подтолкнув в квартиру, привычно захлопнув за собой дверь, а пальцы сами, на ощупь, запирают нехитрый дверной замок. - Зачем? – Ничего не понимая спрашивает Ю, все больше и больше убеждаясь, что это просто очередной дурацкий сон, поражающий своей нелогичностью. Но сонная реальность или слишком реалистичный сон – на выбор – все длится и длится, принимая совершенно непонятный оборот через сорок минут, когда одетый и сонный Жасмин смотрит в окно машины Камиджо, а сам водитель торопливо гонит куда-то прочь из центра. На заднем сидении спортивная сумка, наспех собранные кое-какие вещи, и Нагоя в корзинке, то и дело перебирающий лапками в своей уютной переноске. А еще у Камиджо в кармане два билета на ночной рейс в Саппоро с обратными на третье января. - Знаешь, за похищение людей срок дают. – Наконец прерывает молчание Жасмин, незаметно царапая свои джинсы ногтями, отдирая какую-то мелкую клепку у кармана. - Мне все равно. - Как ты взял билет на мое имя? Откуда у тебя мои документы? - Копии с тура остались… - Мошенник. - Это совершенно законно. – Юджи сдерживает улыбку, покосившись на заднее сиденье. – И на него я тоже разрешение взял. - Мошенник со стажем. – Резюмирует Ю, сдавшись и усевшись удобнее, откинув голову назад. На стоянке в аэропорту они почему-то долго сидят, ни слова не говоря друг другу, хотя двигатель давно затих и фары выключены, а до отлета всего ничего. Вытаскивая вместе с билетами сложенный вдвое, весь исписанный листок в клеточку, Камиджо молча подается к Ю и вкладывает билет ему в руку. А затем, помедлив, осторожно касается его губ своими, как-то слишком робко и несмело. Поцелуй выходит странный и неокончательный, Ю крепко сжимает билет в пальцах, и обнимает Камиджо за шею одной рукой, уткнувшись носом ему в щеку. - Вовсе незачем было меня красть. - Шепчет он, чувствуя, как нехорошо и не в такт заколотилось сердце. Иногда так тяжело переступить через себя, даже если нужно. – Прости меня… - Это ты прости. – Тут же перебивает его Камиджо, покрывая горячими поцелуями шею, а Жасмин едва не стонет, только теперь поняв, как же соскучился. - Но это я сохраню. На память. – Юджи, улыбаясь, машет перед лицом Ю листком с их первой ссорой и первым недопониманием. Уже в самолете, в небе, гладя уснувшего Наги и поглядывая на ватную шапку снеговых облаков, Ю понимает, что все правильно. Это будет их первое с Камиджо общее Рождество и Новый Год, которые обязательно надо встречать вместе. - А почему Саппоро? – Не удержавшись, он убирает с глаз вокалиста высветленную прядку волос, заводя ее за ухо. И смотрит с каким-то странным теплом в карие сияющие глаза. - Снег. – Как-то неопределенно отзывается Камиджо, сжав руку Юичи в своей и украдкой поцеловав ладонь.