***
Ближе к обеду он просыпается. Солнце уже совсем высоко в небе, заполняет комнату своим золотым светом. Чону чувствует облегчение. Но оно словно искусственное, созданное кем-то другим. С последней искрой в вене исчезли переживания и волнения. С последний искрой пропадает зародыш зависимости по горячим юкхэевским рукам. Чону усмехается. «Какой же ты трус, Ким Чону…» Синеволосый поднимается с кровати, вытягивая руки вверх, словно тянется к солнцу. Мышцы приятно ноют, а суставы хрустят после сна. Чону идет ванную, чтобы окончательно разбудить организм. Душ помогает вернуть вид человека, придавая свежести и концентрируя разум. Ким смотрит на свое тело в отражении и невольно вспоминает упругие мышцы, которые он позволил себе так дерзко изучать прошлой ночью. «Нет, серьезно, вали из моей головы» — Чону не может контролировать собственное воображение, подставляющее его на каждом шагу. Рука тянется за зеркало, чтобы открыть шкафчик, и останавливается в сантиметрах от цели. «Мне не нужны капсулы» Чону растерянно смотрит сам на себя. «Да к черту» — и выходит из ванной комнаты. Мамы дома нет, и Чону предполагает, что она ушла посвятить время самой себе. Остывший завтрак ожидает его на столе вместе с милой запиской с пожеланиями хорошего дня. Ким улыбается и ставит тарелку в микроволновку. Завтрак-обед практически не оставляет на языке вкуса. Чону даже не замечает этого, пока его голова занята распределением времени до прихода Тэна. Осталось около трех часов — достаточно времени, чтобы окончательно привести себя в порядок. Чону решает все-таки сделать тэновскую маску. Для него желание хорошо выглядеть никогда не зависело от поведения внутреннего огня. «Ну да. Особенного сегодня». Чону прикусывает язык, когда снова вспоминает Юкхэя. «Да чтоб тебя…» — болезненно стонет он. Пока маска впитывается на лице, Чону решает в кой-то веки прибраться в комнате. Он разбирает завал из конспектов, книг и прочей канцелярии. Расчищает стол, чихает от пыли с полок и собирает корзину грязного белья. Ким не любит открывать жалюзи на полную, но сейчас его руки будто сами тянуться к веревке-рычажку. Чону дергает, и в комнату словно входит Иисус — давно она не была такой светлой. Маска смывается с лица, и Чону вновь смотрит в зеркало. Его настроение поднимается от того, что он видит. Каким бы холодным он ни был, выспавшееся, ухоженное лицо делали своего дело — звание «принца» он носит не просто так. Чону нравится любоваться собой. Чону нравится мысль, что он зацепил Юкхэя.***
— Воу! Ты что, решил причаститься? — Тэн ловит непонимание в глазах друга и шутливо вздыхает. — У тебя не было так светло со времен… никаких. У тебя никогда не было светло. Таец падает на застеленную кровать, вытягиваясь на ней, словно кот. Чону замечает, как мнется плед под тщедушным тельцем, и с нетерпением шумно выдыхает. — Ты чего так рано приперься? — Считай, что сегодня я — твой личный стилист. Должен проконтролировать, чтобы ты выглядел на все сто! — Тебе не кажется, что в последнее время ты слишком печешься о том, как я выгляжу? — Я помогаю твоей судьбе сложиться. Так что не ной. — Тэн поднимается с кровати и деловито направляется к шкафу. С видом профессионала открывает деревянные дверцы и заглядывает внутрь. — Знаешь, тебе бы света добавить не только в комнате. У тебя гардероб, словно у работника похоронного бюро. Чону закатывает глаза. Легкой рукой Тэн достает из шкафа многочисленные плечики, раскладывая их на кровати и скептически разглядывая. Черно-серо-синие рубашки равнодушно лежат, вызывая у тайца чувство безысходности. Чону не разделяет переживаний друга — он чувствует себя уверенно в подобной одежде, а значит и выглядит неплохо. И сегодня он не планировал изменять своим принципам. Не в его правилах наряжаться ради кого-то. «Вот только сегодня хочется поднапрячься». — Где тот молочный свитер который я дарил тебе на Рождество? — Тэн направляется обратно к шкафу, ныряя в деревянное хранилище с головой. Спустя пару секунд он достает на свет нужную вещь, разворачивая её на весу, прижимая к себе и довольно оглядывая. — Надевай его, — тут же кидая свитер в Чону, говорит Тэн. — Еще натянешь те черные джинсы с прорезями и будешь просто конфеткой. Таец целует кончики пальцев на французский манер и довольно улыбается. — Нет, серьезно. Почему ты так взволнован тем, как я выгляжу? — Чону сжимает в руках несчастный свитер. Тэн смотрит на него как на глупого ребенка. — Потому что мы идем развлекаться? И потому что там будет Лукас? — Тэн точно принимает Чону за ребенка. — Что с тобой опять? Вроде, когда мы разговаривали по телефону, мне казалось, что ты взволнован. Раздражение появляется где-то на подкорке. Жжет затылок, пробирается к горлу. Чону чувствует, как оно неприятного горит, и закрывает глаза, чтобы сдержать его. Представляет, как внутренние снежинки захватывают раздражение в ледяной плен. Спасительный холод дарует равнодушие. — Чего ты так зацепился за этого Лукаса? — Боже, что за дурацкое имя. — Мы идем гулять с друзьями, разве нет? Так почему тогда ты как курица наседка суетишься? Чону из-за всех сил пытается сдержать собственный голос. — Да что с тобой? — а вот Тэн в этом явно не нуждается. — Что с тобой не так?! Вчера вы явно хорошо провели вечер. И ты ему понравился! Ты понравился ему, Чону! И я видел… Не смей отпираться, Ким Чону! Я видел, что он тоже тебе приглянулся. Так что тогда не так? Тэн глядит на друга зло и растерянно. Поведение Чону молотком бьет по голове, выводит из равновесия. Элементарная тревога за близкого человека сковывает по рукам и ногам. Тэн теряется и чувствует, как покалывает сердце. Они смотрят друг на друга глаза в глаза. И Тэн замечает этот холодный страх где-то на дне. — Чего ты боишься? Чону весь сжимается, словно хочется спрятаться в невидимый панцирь. Таец вздыхает и садиться рядом, руками оплетая сжавшееся тело. Прижимается щекой к синей макушке. По теплым рукам струиться энергия, передаваясь леденящемуся Чону. Они сидят в таком положении некоторое время, пока Чону, как цветок, напитавшийся солнцем, не выпрямляется. Но в дружеских объятьях остается. — Ты разбудил меня, когда я сидел на берегу моря. И мне было тепло. Просто тепло. Я чувствовал себя до невероятного спокойно и здорово, — Чону намерено опускает деталь с чужими руками. — А когда я проснулся, то вошла мама. И только тогда заметил, что спал без теплого одеяла. Еще и носки во сне скинул. Тэн отстраняется, чтобы шокировано взглянуть на Чону. Синеволосый устало смеется над реакцией друга. — Да представь себе. Я не замерз. Видел бы ты лицо мамы, когда она увидела меня. — Да она небось решила, что ты предавался любовным утехам всю ночь. Ай! — Чону щипает друга за бок. Они снова молчат. — Помнишь, как в «Голодных играх» герои становились зависимы от морфия? — Чону сглатывает. — Я понимаю, что лучше капсул мне поможет только энергия другого. Но… Тэн слышит всхлип. — Я отдал всего себя. Мне нечего дать ему. Я… — всхлип. — Я могу только забирать чужую энергию. Чону судорожно вздыхает, его тело одолевает дрожь. — Я не хочу снова становится зависимым, чтобы потом быть обманутым. «Обманутым самим собой». — Я очень боюсь замерзнуть, Тэн. Таец крепче сжимает кольцо рук, не жалея своего тепла. Он чувствует, как холодные слезы текут по его плечу, но стоически переносит. Огонь в сердце беспокойно дергается, посылая горячие импульсы по всему телу. Руки Тэна гладят подрагивающую спину Кима, оставляя после себя теплые следы. «Бедный, бедный ребенок» — думает Тэн и по-доброму усмехается. — Я понимаю тебя, Чону. Но ведь ты не знаешь Лукаса, — Тэн аккуратно отстраняет друга от себя, чтобы взять его лицо в ладони, большими пальцами оглаживая мокрые щеки. — Джонни не ведет знакомства с плохими парнями, а Джонни я доверяю. Тэн смеется и видит, как еле заметно поднимаются уголки губ напротив. — Послушай, Чону, — Тэн настойчиво ловит глаза друга. — Ты боишься любить, и я тебя понимаю. Но меня радует, что ты не забыл, что любить — значит бескорыстно отдавать свой огонь. Мы с Енхо… Да, я в редких случаях зову его так. Мы с Енхо отдаем друг другу огонь, потому что искренне любим друг друга. Помнишь, каким безжизненным я выползал после каждого выступления? Теперь любовь Енхо восстанавливает меня каждый раз. Он любит меня, поэтому после каждого выступления сидит со мной часами, давая силы моему огню гореть. Забавно, правда? Я умираю, когда делаю то, что люблю, а Енхо принимает это, хотя мог бы и оставить все это и найти себе менее проблемного. Тэн снова смеется. Смеется тепло, смеется смущенно. Как смеются люди, зная, что у их огня есть второй дом. — Я это к чему, — продолжает таец. — Никто не заставляет тебя любить, Чону. Но позволь остальным любить тебя. Позволь себе быть любимым. Позволь Лукасу отдавать тебе свою любовь. Да, это эгоистично. Но только так ты сможешь восстановиться. Только так ты зажжешь себя. Лукас неглупый парень, он поймет твою ситуацию, поймет твои переживания. И если ты сейчас позволишь себя любить, если ты попробуешь принять его любовь, то в дальнейшем сможешь отдать свою. Подумай над этим. У Чону в голове пульсом бьет тэновская фраза: «Позволь себе быть любимым». Для впечатлительного Кима любовь всегда казалась самопожертвованием, совершая которое, ты становишься сильнее. Отдача любви, как способ восполнения энергии. «Любовь не может быть чем-то взимаемым» — так ему представлялось в прошлом. Иисус отдал своё сердце людям, отдал за них, и даже не смотря на людское предательство, возродился. И простил. И снова отдал свое сердце, часть своей души, которая теперь живет в каждом верующем. Сын Божий своей любви не жалел. И Чону казалось, что это самый верный способ возрасти над самим собой. Но в Иисуса верили. И любили. А в Чону не верил никто. А потом настал холод. И Чону разучился хоть как-то взращивать любовь в себе. Теперь, ему кажется, что он растил не ту любовь, неправильную. Либо неправильно её распределял. Он сам, весь какой-то неправильный. Превратил светлые чувства в собственный вид мазохизма, который его и погубил. У его распятия не было ничего общего с распятием Христа. Христос знал, что его любят. В этом разница. — Ох, Джонни будет здесь совсем скоро! Давай, собирайся! — Тэн вытаскивает Чону из-под тяжести раздумий. — Иди умойся и переоденься. Я быстренько тебя накрашу. Чону вытирает остатки слез и поднимается. Ему кажется, что его ноги ватные, но он уверенно идет в ванную. Вода помогает окончательно избавиться от тяжести и покрасневшей кожи. Прохладные капли стекают по лицу, и Чону свободно вздыхает. Он принимает решение. И будто кусочек льда откалывается от его сердца.