I
Впервые это случилось с Асмантус три месяца назад, всего через несколько дней после того, как она чудом избежала казни и выбралась из сожжённой драконом деревни. Пообщев помощь, Хадвар не обманул: каджитку и в самом деле на время приютили в доме его родственников в Ривервуде. …Наверное, как раз в те дни она и была по-настоящему счастлива, само собой, не осознавая этого и даже близко не представляя, какая судьба ей уготована. Казалось, все, что угрожало ее жизни, наконец осталось позади, и под ласковыми солнечными лучами воспоминания о мрачных катакомбах Хелгена казались не более чем дурным сном. Вокруг ходили рослые мускулистые люди в незнакомой одежде, они не боялись никаких драконов и без малейших стеснений тыкали в бывшую заключённую пальцами. Естественно, ей хотелось делать то же самое, и Асмантус, следуя за Хадваром, с жадным любопытством рассматривала все вокруг. Ожоги и ушибы исчезли почти сразу, опаленная шерсть тоже отросла очень быстро, но тогда она не придала этому значения. Перед ней лежал огромный неизведанный мир, и пускай она могла судить о нем лишь по доброте жителей одной-единственной деревни, ей не терпелось сорваться с места и поскорее познать его. Поначалу Асмантус здорово раздражало, что едва завидев ее, многие начинали толковать про какие-то караваны, о которых она на тот момент не имела ни малейшего понятия. Зато кузнец Алвор и его семья наоборот будто сговорились и совсем не задавали вопросов, словно появление оборванной каджитки без прошлого в их доме было чем-то само собой разумеющимся. Асмантус понимала, что их об этом попросил Хадвар, и была ему благодарна. Воспоминания так и не вернулись к ней. Как будто кто-то обрезал ленту ее жизни, отсек пройденный путь буквально за спиной, оставив лишь несколько последних дней и выдав чистый лист для новых воспоминаний. Днём всё вроде бы было в порядке — девушка училась работать в кузнице, с удовольствием знакомилась с жителями Ривервуда и понемногу изучала новый для себя мир, но по вечерам, оставаясь наедине с собой и своими мыслями, она ощущала бесконечное одиночество. Лёжа в темноте, Асмантус пыталась выжать из своей памяти хотя бы что-нибудь, хоть какие-то подробности помимо имени, но все было тщетно, будто между ней и ее воспоминаниями встала непреодолимая стена. Бесчисленное множество раз каджитка задавала себе одни и те же простые вопросы: кто она, где ее настоящий дом, ждёт ли ее там кто-то и почему она совсем ничего не помнит. В такие минуты ею овладевала такая глухая тоска, что все, чем она занималась днём, начинало казаться бессмысленным, но утром всё будто бы вновь становилось хорошо. Одно было ясно точно: откуда бы ни пришла Асмантус, Скайрим не был ее родиной; как бы она ни старалась здесь освоиться, все вокруг продолжало оставаться безнадежно чужим. В те дни Асмантус окончательно смирилась с мыслью, что ей не остаётся ничего другого, кроме как начать путешествовать, если она хочет однажды отыскать свой дом. …Прежде чем Хадвар отправился в Солитьюд доложить о случившемся, Асмантус поблагодарила его, наверное, целую тысячу раз. Как бы он не отнекивался и не пытался скрыть смущение, все заметили, насколько ему приятно. Прощаясь с ним тогда, она испытывала неподдельную грусть: всё-таки война с братьями Бури в разгаре, а Хадвар был и остаётся имперским солдатом. Но у нее своя дорога, и, чтобы не думать о плохом, Асмантус пообщала себе, что если они когда-нибудь встретятся вновь, она непременно вернёт ему долг. Прогуливаясь в тот же день по окрестностям Ривервуда, Асмантус и предположить не могла, что с ней вот-вот произойдет то, что навсегда окажет влияние на ее судьбу и характер. Уставшая и проголодавшаяся, она уже собиралась возвращаться назад, как вдруг случайно наткнулась на маленькую избушку в лесу. Худая старуха, закутанная в черный балахон, сидела у входа; рядом стоял казан, слишком большой, чтобы готовить пищу для одного. «Я просто бедная старушка. Не трать на меня время.» Наверное, ничего странного в этом не было — просто старая женщина, которая устала от людей и живёт одна. Вернувшись в дом Алвора, каджитка поужинала и отдохнула, и уже думала скоротать остаток вечера в кузнице, когда с ней начало твориться что-то непонятное. В какой-то момент в ее голове сама собой возникла навязчивая идея вернуться в дом старухи. Асмантус не понимала, для чего ей туда возвращаться, но назойливая мысль в течение нескольких часов не давала покоя. И чем дольше она медлила, тем сильнее ощущала внутри себя беспокойство. Когда глас разума, твердивший, что в ночном лесу делать нечего, уступил саднящему чувству тревоги, Асмантус прихватила из дома немного припасов и ещё зачем-то тяжёлый двуручный молот, к которому прежде не решалась даже прикоснуться, и отправилась в путь. Каджитка знала, что Алвор доволен ее успехами и помощью в кузнеце и не станет сердиться, что она взяла его без спроса. На Ривервуд опустилась сонная тишина, только из таверны доносились нежные переливы флейты. Не думая ни о чем и наслаждаясь вечерней прохладой, девушка тихо прошла по единственной улице и направилась вверх по склону вдоль журчавшей в темноте речки. Когда деревенские крыши скрылись из виду, необъяснимое чувство свободы охватило ее. Лес дышал множеством запахов и звуков, и ее вдруг поразило то, как четко она видит окружающий мир. Ночная тьма оказалась прозрачной для глаз каджитки. В ней, вопреки ожиданиям, не было абсолютно ничего пугающего. Но стоило ей и в самом деле расслабиться, как эта безмятежность тут же была разрушена. Из кустов справа послышался шум, а в следующее мгновение оттуда вынырнула тень. Что-то чёрное и лохматое уже неслось к каджитке, намеревалось клыками разорвать горло и всласть налакаться теплой сладкой крови. Большой черный волк выбрал свою добычу. Все случилось настолько быстро, что в первые секунды Асмантус не понимала, что происходит. Она хотела кинуться прочь, но тело застыло на месте. Руки взметнулись будто бы для того, чтобы хоть как-то защититься от летевшего на нее комка мышц и свалявшейся шерсти, но вместо этого из ее ладоней полилась магия. …Откуда-то из глубины, из потаенных уголков ее сущности поднималась неведомая сила, которая расходилась по рукам и вырывалась наружу двумя струями жидкого пламени, освещая ночной лес вокруг получше десятка факелов. И это застало Асмантус врасплох куда больше нападения хищника. Она не знала о магии ровным счётом ничего, разве что видела нечто подобное в Хелгене, да ещё, осматривая товары «Всякой всячины», читала названия заклинаний на корешках разноцветных книг. От того, что происходило сейчас, захватывало дух, это было совершенно новое ощущение. И дело было даже не в том, что Асмантус не подозревала, что способна творить магию — за несколько дней своей «осознанной жизни» она не успела даже задуматься, хочет ли владеть таким искусством. Но не успела Асмантус прийти в себя от изумления и осмыслить происходящее, как все закончилось. Пламя исчезло так же внезапно, как и появилось. Со всех сторон обрушилась тьма, а в нос ударила вонь горелой шерсти и плоти. Жалобный визг хищника вернул в действительность, и ее изумление, граничащее с наивным восторгом, лопнуло, как мыльный пузырь. Перед каджиткой на земле копошился сплошной комок обожженой плоти, излучавший теперь только боль. Было сложно представить, что ещё несколько минут назад этот кусок мяса был сильным и здоровым зверем. Стиснув зубы, Асмантус стащила со спины молот и несколько раз вонзила заострённый конец в волка, стремясь как можно скорее оборвать его мучения. Стало легче, когда он наконец затих, но то, что в тот момент творилось в душе, не поддавалось описанию.***
Нет, с ней точно что-то не так. То, что было в Хелгене, не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Если кто-то об этом узнает, сочтет ее сумасшедшей. И, вероятнее всего, окажется прав. Творится что-то по-настоящему жуткое, а она лишь дрожит, как листок на ветру, и даже с мыслями собраться не может… То, что Асмантус снова пришлось убить, пусть даже защищая свою жизнь, выбило ее из колеи, но этот эпизод оказался лишь началом. Когда ноги сами привели Асмантус к хижине старухи, ей оставалось только смириться с тем, что собственное тело больше не желает ей подчиняться. Так вот, значит, каково это, сходить с ума. Пылающий ужасом рассудок будто загнан в клетку и каждое мгновение подвергается пытке. И ничего поделать нельзя — все, на что она сейчас способна, это быть беспомощным зрителем, наблюдать изнутри, как ее собственные руки, подчиняясь чьей-то злой воле, осторожно вскрывают дверь чужого дома. …Безумие это или злое колдовство? Не только еда и одежда, но и висевшие над столом пучки каких-то трав — Асмантус хотелось брать все, словно ее руки чесались. Желание было таким сильным, что просто не могло принадлежать ей — в девушку точно вселился ночной вор, для которого не существовало никаких запретов. Тень каджитки невесомо плыла по комнате, а тонкие черные пальцы танцевали по полкам и ящикам. Но стоило ей только попытаться расслабиться и отрешиться от происходящего, как ведомые кем-то руки допустили ошибку, и старый комод заскрипел. Совсем тихо, но старуха неожиданно резво соскочила с постели и завертела головой по сторонам. Раз, два, три — капли жидкого огня, гораздо крупнее и ярче тех, что смогла создать Асмантус, одна за другой полетели с пальцев колдуньи, и незадачливая воровка, визжа от боли, покатилась по полу. Теперь под огнем оказалась она, ее шерсть моментально вспыхнула, и дым заполнил хижину. «Бедная старушка» только смеялась. Пламя угасло само, или же это она каким-то образом сумела его сбить — Асмантус не помнила, только в какой-то момент поняла, что твердо стоит на ногах, а боль исчезла. Стук сердца, оглушавший ее изнутри, тоже стих. Заострённые когти каджитки могли послужить неплохим оружием, но висевший за спиной молот снова оказался в руках. К ближнему бою старушка была не готова. Она попятилась, и этих драгоценных мгновений хватило, чтобы замахнуться. Удар — и по хижине пронесся хруст. Высохшее тело подлетело и обрушилось на кровать, кровь окропила стены, потолок и лицо Асмантус. Кости предплечья оказались раздроблены, густая темная жидкость ручьем била из разорванных артерий. Тем не менее, уцелевшая рука ведьмы все-таки поднялась, собирая последние крупицы магии. Каджитка перед ней дернулась как молния, одним стремительным рывком преодолев разделяющие их несколько шагов. Тяжёлый молот в тонких руках перевешивал назад, но она сумела совладать с ним и завести ещё раз. И когда с пальцев старухи уже готов был сорваться огонь, холодное железо поцеловало ее в лоб. Молот пробил череп и с влажным всхлипом вошел внутрь. Старуха вздрогнула в последний раз и застыла.***
…Там, в Хелгене, все казалось сном, словно было не по-настоящему. Там их вел Хадвор — это он говорил, когда нужно бежать, а когда прятаться. Тогда она дралась, почти не понимая, что делает. Ей казалось, ее удары не стоят ничего, но тела Братьев Бури падали и больше не двигались. Там она была беглой пленницей, жертвой, борящейся за свою жизнь, а теперь сама вторглась в чужой дом. Кровь. Кровь повсюду. Вся хижина залита ею, она хлюпает под ногами и собирает солому на постели в бордовые комья. Даже удивительно, как ее столько поместилось в таком маленьком теле. …Она хватает ведьму за ноги и тянет прочь из хижины. Скоро пойдет дождь, который смоет кровавые следы на траве. Кажется, справа есть река — в темноте слышится звук воды, ошибиться нельзя. Она тянет Анис за собой и, ступив на край обрыва, швыряет тело вниз. Затем опускается здесь же и некоторое время сидит без движения, обхватив колени руками. В голове пустота, она даже не замечает, что все давным-давно закончилось и тело снова принадлежит ей. Асмантус приводит в чувство боль — ожоги под сгустками чужой запекшейся крови дают о себе знать, и она нехотя встаёт и направляется в сторону — туда, где в укромном месте под корягой спрятаны ее скромные пожитки. Холодная бутыль исцеляющего зелья ложится в руку, и Асмантус запрокидывает голову, прикладываясь к ней. Следом идёт бутылка очень крепкого нордского меда, и она точно была бы ни к месту, если бы не иссушающая жажда. Вернувшись в хижину, она отыскала ведро и вновь направилась к реке. Потребовалось немало времени, чтобы оттереть изнутри кровь и навести порядок. Здесь она и проведет следующие четыре дня в полном одиночестве, прячась от всего и вся, прежде чем найдет в себе силы и смелость выйти к ривервудцам.***
II
Никогда она не плакала так, как в день, когда с Алвором приключилась беда. То был солнечный день, и чистое небо голубым куполом накрывало Ривервуд и близлежащие леса; здесь всегда все оставалось точно таким, каким хранилось в её памяти. Асмантус не просто так считала эту деревню особенным местом — именно с прибытия сюда начался отсчёт ее жизни. Не с Хелгена, который, едва пробудив, чуть не похоронил ее под тлеющими балками, а с этого небольшого поселения у самой границы владения. Пускай и было правильным считать, что ее рождение произошло там, но ей ничуть не хотелось помнить ни льющийся с неба огонь, ни скорчившиеся на земле почерневшие тела. …Асмантус верила, что куда бы ни забросила ее судьба и сколько бы ни прошло времени, её всегда будет тянуть в Ривервуд — таким безопасным он казался для нее в те времена. И, может быть, если когда-нибудь её жизнь наконец сделается размеренной и спокойной, она даже сумеет поселиться здесь. Пожалуй, услышь Асмантус сейчас те свои далекие мысли, она бы только усмехнулась, постыдившись своей наивности, но тогда в ее груди и в самом деле потеплело, когда знакомые крыши выглянули из-за вековых деревьев. В тот день она как обычно первым делом навестила Лукана и его сестру Камиллу: для неё уже стало чем-то вроде традиции сперва заглядывать в Ривервудский торговец и узнавать от них последние слухи. Она только успела выйти из лавки, собираясь зайти в кузницу, когда огромная тень упала на Ривервуд. Через мгновение все стекла задребезжали от низкого рыка, и даже те, кто находились внутри домов, сразу поняли — прилетел дракон. Ривервудская стража отреагировала мгновенно, словно целый день только и ждала нападения. Прицеливаясь в небо и хвастливо подстегивая друг друга, они спиной прохаживались мимо оцепеневшей каджитки. …Как будто Хелген вновь обрушился на нее. Ей захотелось зажмуриться, чтобы убедиться, что все это сон, но сморгнуть происходившее наяву было невозможно. При ней драконы появлялись в безлюдных окрестностях Вайтрана дважды, но оба раза основной удар брал на себя кто-то другой, и максимум, что ей доводилось делать в таком бою, это пару раз атаковать магией с безопасного расстояния. Но сейчас она не может просто стоять столбом и смотреть, как разгораются ривервудские крыши. Она сделает все, что только в ее силах, чтобы живущие здесь люди не пострадали. Ноги будто приросли к земле, но Асмантус оторвала их усилием воли; все бежали, и побежала она. Пламя заплясало в правой руке, но целиться пока было бессмысленно: чудище величиной с дом кружило высоко над деревней, лишь изредка опускаясь и все время меняя направление. Словно подтверждая ее мысли, стоявший поодаль стражник, потеряв терпение, выругался и выпустил стрелу, которая пролетела в доброй паре метров от цели. В ответ из пасти дракона вырвалась тугая струя огня, и все бросились врассыпную. …Каджитка покатилась по земле, каким-то чудом уклонившись от орошающего землю пламени, но большинству, судя по крикам, повезло меньше. Воздушный поток, поднимаемый гигантскими крыльями, на время сместился в сторону лесопилки, и Асмантус, поднявшись на колени, оглянулась. Один из стражей лежал неподалеку от нее, скорчившись в пыли. Тканевый рукав, выглядывающий из-под форменного доспеха, прикипел к темно-бордовой корке, которой покрылась вся его рука. Остальные в большей или меньшей степени избежали увечий и переместились вслед за драконом. …В те времена она еще не знала ни одного заклинания, позволяющего хоть как-то лечить других, и вряд ли могла здесь чем-то помочь. Но прежде чем девушка сумела хотя бы приблизиться к раненому, земля под ней вздрогнула. Она обернулась и уже не смогла сдвинуться с места: вытянутая морда величиной с ее тело была совсем близко — в какой-то паре метров. Раскосые, похожие на жёлтые полумесяцы, глаза смотрели на нее с удивительной ненавистью. И так внимательно, что помимо страха перед чудовищем она ощутила смущение. …Почему он так глядит, да что она такого сделала? Дракон кружил над другим концом деревни, а теперь вернулся назад, предпочтя толпе стражников ее одну. Или ей это лишь мерещится, и они все для него на одно лицо? Седобородые воззвали к ней два месяца назад, а она явится на их зов только много недель спустя.***
…Ей вдруг представилось, как страшные челюсти смыкаются на ней, и зуб, длинный и затупившиеся, как плохо обточенное бревно, проникает в живот. Мгновение спустя из нее появляется красный сок и густой тягучей струей устремляется вниз, смешиваясь с розовеющей слюной. Под хруст костей ее разжевывают, сминая в сплошной черно-красный комок. Асмантус вжалась спиной в дверь Ривервудского торговца. Наяву, средь бела дня, ее охватил охватил неописуемый животный страх: картинки собственной смерти ни с того, ни с сего запестрили перед глазами, и она сама не заметила, как шум крови в ушах и биение сердца заглушили крики вокруг. Неслыханное дело, на Ривервуд только что напал дракон, а она до сих пор мнется на месте, не способная сделать даже шаг. Вокруг вовсю суетились стражники, но как только каджитка наконец рванула за ними, собственные ноги будто нарочно подвели ее. Она свалилась на ровном месте, ушибив колени. Все шло наперекосяк. …Тело сделалось до невозможности легким и в то же время будто налилось свинцом; знакомое ощущение охватило ее от макушки до ступней и кончика хвоста. Вместо того, чтобы присоединиться к битве, она изо всех сил бежала прочь. Асмантус снова не могла контролировать себя. Она остановилась в отдалении, зайдя со спины. Дракон неуклюже взмахивал хвостом и топтался на месте. Со всех сторон его осыпал град стрел. Неподалеку от себя в тени лесопилки Асмантус заметила Фендала — тетива в руках охотника вздрагивала каждую секунду, посылая одну стрелу за другой. Заостренное лицо эльфа сделалось каменным от напряжения. …Новое заклинание, которое она сегодня купила у Фаренгара и еще не имела возможности практиковать, получилось без особых усилий, словно она пользовалась им всю жизнь. Утром Асмантус лишь недолго полистала учебник, почти не вникая в суть, а теперь с немалым изумлением следила за тем, как ее руки сами собой творят эту магию. Цельный сгусток огня оторвался от ладони и по ровной горизонтали полетел к цели. Блестевшую на солнце чешую на миг охватило пламя, и тварь взревела. Глаза каджитки расширились: честно говоря, она не особо-то и верила, что ее магия способна нанести такому огромному существу хоть какой-то урон. Но что-то или кто-то, временами подчинявшее себе ее тело, не собиралось довольствоваться малым и явно знало, что делает. Ее ладони метнули еще две огненные стрелы, прежде чем магический запас показал дно. Рука девушки тут же потянулась к карману, вынимая флакон с зельем магии. Залпом осушив его, каджитка вытащила второй, а за ним третий, четвертый… Ее организм послушно генерировал магию, но из-за количества выпитых зелий к горлу подступала тошнота. Дракон больше не взлетал; на его спине появились длинные пробоины, сочившиеся розоватой сукровицей. Руки каджитки наконец опустились, и пламя угасло. Бежать прямо к нему. Пальцы сами собой коснулись древка, и она только сейчас вспомнила, что все это время у нее за спиной был ее верный молот. Нет, всё-таки, то, что она считает сильной магией, не может сравнится с этой простой и грубой силой. Асмантус не могла видеть, что ее приятель Фендал давно опустил лук и во все глаза смотрит на нее. …Заостренный железный нос вошел в беззащитное бледное мясо между двух черных пластин на боку дракона, и тот изо всех сил вывернул шею, пытаясь добраться до каджитки. Странно, но ее удара оказалось достаточно, чтобы последние искры жизни покинули замутнившиеся от боли и ненависти желтые глаза, и тяжелая голова, качнувшись, наконец опустилась на мягкую траву. Асмантус с трудом верила в то, что сейчас произошло. Дракон был мертв. …Она выпустила из рук молот и осела на землю. Несмотря на теплый день, ее пальцы были как лед — из-за всех этих зелий организму пришлось вырабатывать магию в ускоренном режиме, пропуская через себя в несколько раз больше, чем он был способен от природы, и за это перенапряжение ей еще предстояло расплачиваться. …Крупные зеркальные ячейки до сих держали в себе жар ее заклинаний, аромат крови и жизни. И душу. Дотронувшись до чешуи, девушка тут же отдернула руку; легкий гул уже стоял в воздухе. Он нарастал и нарастал — тихий шепот, шелест, клекот. И треск горящих поленьев. Все ближе и ближе, сильнее и сильнее. Словно множество голосов, поющих на разных языках, сливаются в песне. Но голос огня звучит громче других — это Довакин пришел забрать то, что принадлежит ему по праву, и поверженный дракон больше не в силах ему препятствовать. Лепестки пламени понемногу объяли огромное тело, и песня сделалась невыносимо громкой. В мгновение ока тысячи сверкающих нитей пронзили драконорожденную, вихрем растрепав ей волосы. И вдруг все погасло — также внезапно, как и началось. Лишь белые обнаженные кости остались лежать на берегу реки. — Не может быть… Совсем как в легендах… Довакин. Вокруг все еще находились живые люди. Раненые, испуганные, счастливые. Она же не испытывала ни малейшей радости от того, что только что произошло. Лишь непонимание. У нее будет достаточно времени, чтобы прийти в себя и подумать обо всем, что сегодня случилось. Сейчас хотелось только одного — убедиться, что никто из ее знакомых не пострадал. Асмантус поднялась на ноги, проведя ладонями по коленям. Ее внимание только что привлекла небольшая группа, собравшаяся чуть поодаль; помимо незнакомых стражников там стояли Лукан и Фендал. Пока каджитка направлялась к ним, она успела насчитать на земле три неподвижных тела в вайтранских доспехах. Еще двое раненых слабо шевелились. Ривервудцев среди них не было, но дурное предчувствие все равно не отпускало ее. Мир в очередной раз качнулся перед глазами, когда она выглянула из-за спин и увидела на земле смятое, искореженное тело Алвора…***
III
…Больше недели прошло с тех пор, как на Ривервуд напал дракон. С той поры Асмантус почти перестала покидать Дом теплых ветров, все время просиживая у себя в комнате и изредка наведываясь в «Гарцующую кобылу» выпить. Раньше между путешествиями она могла провести дома самое большее несколько дней, а теперь сидела взаперти безвылазно. Лидия понимала, что с ней что-то произошло, но задавать какие-либо вопросы не решалась, прекрасно зная, что прямого ответа все равно не получит. Тан, которого ей выпала судьба охранять, обладал скрытным и, по ее мнению, довольно скверным характером, и эта нордская девушка давным-давно оставила всякие попытки не просто установить доверительный контакт с Асмантус, но даже просто понять, что творится в этой голове. А если говорить совсем откровенно, Лидия почему-то ощущала смутное беспокойство, когда знала, что по верхнему этажу бесшумно расхаживает каджитка, способная в любой момент оказаться за спиной. К тому же, с возвращением хозяйки дома на всей одежде и мебели появлялся слой черных волосков, который так сильно раздражал Лидию. Асмантус никогда ни о чем не просила и не посвящала в свои планы, но ее хускарлу все равно жилось гораздо спокойнее и веселее, когда она точно знала, что тан находится на другом конце Скайрима. Неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы в одно прекрасное утро в их двери не постучались. Спустившись по зову Лидии вниз, Асмантус увидела, что на ее пороге мнется совсем молодой парнишка-имперец с кожаной сумкой на поясе. Когда щуплая Довакин появилась из-за широкой спины своего хускарла, он все-таки вытаращил глаза. Очевидно, видеть кошколюдей в городе ветров ему еще не приходилось. — Я искал тебя. Вот, — он передал ей письмо, — просили отдать прямо в руки. И ещё кое-что… Ну, это… Вобщем, соболезную. Он отсчитал горсть монет, и каджитка машинально приняла их. Посыльный давно ушел, а она все мялась, почему-то никак не решаясь прочитать послание. Когда ее хвост от волнения стегнул Лидию по ногам, та, потеряв терпение, забрала у нее конверт и вскрыла сама. Внутри оказалось то, о чем Асмантус не могла и помыслить — уведомление о наследстве. Ей, как другу погибшего Алвора, доставалась часть его имущества. Час спустя, взяв лошадь, она уже скакала в Ривервуд. К чему ей эти деньги? Нужно вернуть их его жене и дочери. Алвор и его семья и так сделали для нее более чем достаточно, успокоив и приютив, когда все ее имущество составляли только рваные тряпки и прихваченный из Хелгена рогатый шлем. Пускай это и было сделано по просьбе Хадвара, не важно. «Ты вроде ничего, но держись от моего мужа подальше» — сказала ей как-то Сигрид. Но Асмантус ни о чем таком даже не помышляла. Единственное, что она испытывала к Алвору, это благодарность. Она решительно соскочила со взмыленной лошади, и уставшее животное тут же отошло в сторону, боязливо поглядывая на каджитку и опасаясь, что его оседлают снова. Нужно сказать, после нападения дракона деревня выглядела совсем неплохо: крыши выстлали свежей соломой, на бревнах домов не осталось даже следов гари, будто их каким-то чудом сумели заменить новыми. Словно и не было того кошмара две недели назад. Но когда она прошла мимо пустой осиротевшей кузницы, ее сердце будто сжала чья-то холодная рука. Она только и успела прикоснуться к дверной ручке, как ее словно ударило током. Голос. Некоторое время Асмантус просто стояла и слушала доносившийся изнутри голос погибшего две недели назад Алвора. Наконец, она осторожно приоткрыла дверь и скользнула внутрь. И застыла на пороге, во все глаза глядя на сидевшего за столом кузнеца. Надо сказать, тот для покойника держался бодрячком: обедал и вовсю препирался с женой. — Долго собираешься на пороге стоять? Проходи уже! — весело крикнул он не поворачиваясь. Но каджитка не сдвинулась с места, точно эти слова предназначались не ей. — Что с тобой, Асмантус? — Алвор, почуяв неладное, обернулся и всмотрелся в нее. — Ты словно призрака увидела. Дрожащей рукой девушка нащупала в кармане письмо и протянула ему. Стоило Альвору начать читать, как улыбка пропала с лица, будто ее смыли водой. — Это какая-то шутка? В тот день она впервые всерьез подумала о собственном безумии.