К матери и к богине

Арианна не всматривается в лицо ― женщина только указывает ей на уцелевшее кресло в часовне и нетерпеливо отряхиваясь от крови, бросает: ― Здесь получше, в общем, вы сами знаете. Пока у меня множество дел, не прощаемся, я уже ухожу. Арианна почему-то не обращает внимания на акцент ― да слишком глухо звучит голос из-под решёток и обугленного капюшона. Зато потом… Арианна внезапно рада: не зря она часто смотрит на детали! Всматриваться в лицо без маски действительно стоит: слишком часто эта женщина строит нетерпеливые гримаски, едва ли граничащие с показным презрением к происходящему вокруг. Арианне давно знакомы такие жалкие попытки казаться важнее, чем ты есть и она с трудом сдерживает смешок: как же это нелепо! Правда, несколько умиляющая нелепость в лице её спасительницы оказывается недолгой: Арианна явно засмотрелась, когда та проходила мимо. Маленький рот с ямочками тут же становится похожим на кривую линию: ей что-то не нравится, раз она сбавляет шаг и начинает всё пристальнее смотреть на Арианну. Улыбка Арианны становится словно застывшей, слишком недвижимой. За такой она до боли в челюсти привыкла скрывать самый дикий страх, за неё же Арианну клиенты звали фальшивкой, не стесняясь, впрочем, требовать продолжения, точно она была и обязана им за то, что плохо скрыла свой страх. Наверное, через миг Арианна бы ещё и сощурилась, скрывая ужас в глазах. Но тут охотница вытащила из кармана кольцо и протянув ей, быстро зашагала прочь, раздражённо фыркая на что-то известное только ей. Арианна знала эти вещи: часто их привозили якобы из Кейнхёрста. Но за миг до того, как охотница вышла в темноту, Арианна заметила нечто новое в её взгляде. Будь они знакомы ― это было бы едва выданным узнаванием. И лишь потом поняла, что кольцо кровавого контракта ― настоящее.

***

Лилии здесь не были душистыми. Хотя некоторые из них пахли, словно аромат из недавнего гербария, едва ощущаемый через запах самих книжных страниц. Люченция стояла на коленях, думая о том, много ли лиц зарисовала. Арианны было много. Поймёт ли она потом? Осознает, что совершила? Не сбежит ли, боясь всего описанного? Поможет ли дневник тому, что она затеяла, осознав, что за мелочь может всё изменить? Точнее, испортить. Как же иначе. Она считала вещь из давно покинутого дома лишь символом, как все Нечистокровные до и после неё. Интересно, сражался бы своенравный Ворон ещё отчаянней, узнав, как повлияла всего одна вещь на одну из фрейлин обожаемой им королевы? Теперь уже неважно. Она бы в жизни не пошла мстить тем, кто непричастны к Церкви. А вот Герман её злил. Но лучше не браться за треть пуповины, повторяя судьбу Ром. Лучше дать иной шанс всем тем, кого она ценила. Лучше будет сделать так, чтобы она действительно вернулась к Арианне. Она обещала. Она всё сделает. Даже если сейчас стоит, словно попавшаяся Палачам, в ожидании снесённой головы. Поднялся ветер. Люченция хотела облизнуть губы, но упрямо задержала гордое выражение на лице. Ну уж нет. Она должна всё исправить. Дневник будет при ней, как бы ни было любопытно Герману. Герман замахнулся. Может, сейчас будет легче, быстрее умирать?.. Боль оказалась резче, но не настолько милосердней, насколько она ожидала. Луна поплыла куда-то вниз или в сторону — а Люченция задерживала в памяти только лицо Арианны. «Я должна была познакомиться без подарков. Идону ведь плевать…»