***
«Все искали что-то, чтобы возвыситься. Но людям было по большому счёту всё равно, как жить после этого возвышения. А я наблюдала Ром и её слабоумие, видела злость Сироты Кос и такую несправедливую уязвимость его покойной матери. Мне нужно идти совсем иным путём». Очин пера скрипнул. Люченция выплюнула отломавшийся кусочек: она опять его посасывала, когда задумывалась. И кто бы сейчас сказали себе, что она из Кейнхёрста? Ладно, она всегда грызла перья, когда что-то записывала, особенно когда увлекалась. Лет в двадцать так вообще не расставалась с дневником, изливая всю боль по прошлому. Кукла выглянула из-за фонтана и Люченция махнула рукой: нет, ничего не нужно. Время поджимало, Ибраитас была мертва, а Арианна так и не выходила из подвала часовни, рыдая как от потери своего чудовищного чада. Герман говорил ей, что ночь может закончиться, но пока Люченция старалась записать, думая о том, как же тяжело ей будет после этой ночи. Она ведь обещала вернуться! Она всё равно это сделает, пускай все сдохнут, если это не вернёт ей Арианну ― только бы записать всё в дневник и продержаться до конца. Проклятый Ворон! Он так и остался мальчишкой, не давшим ей даже толком поговорить с Эйлин! Что ему мешало? Паршивец, только она могла ему рассказать, что происходит после пробуждения из этого Сна! Люченция откинула дневник в сторону. Тот раскрылся на зарисовке с кольцом. Люченция толкнула дневник носком сапога: не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидели эти записи до срока. Их нужно проверять ей и только ей. Сейчас в дневнике уже мало места, но она записала достаточно, чтобы объяснить себе случившееся после окончания этой ночи. И если уж кто-нибудь увидит кольцо, то она скажет, что это подарок. Кому и как ― не их дело. Подарок полюбившейся женщине ― не та правда, которую заслужил Ярнам. Тем более несчастная Арианна… Люченция чуть не упала навзничь. Так вот она, её ошибка! Нет, всё ещё можно исправить! Она всё расписала в дневнике, у неё есть план, в Рыбацкой деревушке больше нет проклятия: лишь кровь Арианны из пробирки на трупе, всё ещё поправимо! Люченция всё равно не могла успокоиться. Это же она отдала вроде бы мелочь, думая, что это просто не поддельная безделушка! Это она не забрала его, когда Арианна жаловалась, что камень на нём временами слишком жжётся! Это она же… Люченция вскочила за дневником, просматривая записи. Её план не включал такого! Ей и правда нужно поскорее пробудиться иначе всё пойдёт прахом! В мастерской всё же нашёлся уголёк, а Герман никогда не спускался сюда из-за слишком крутого склона. Пачкая пальцы и часто подпираемые щёки, Люченция быстро застрочила по оставшимся листам. После пробуждения ото Сна она должна понимать, зачем идёт и почему не вправе покидать Ярнам, будто ничего не случилось. А значит, без обойтись без объяснений самой себе было нельзя.***
― О некоторых детях получается заботиться гораздо лучше, когда они далеко. Арианна чуть хмурится и оглядывает Люченцию с головы до пят, словно пьяную. Та продолжает ходить по комнате, шаркая и размахивая руками: ― Я не про обычных детей! Вспомни Её Величество! Она ведь знает, как важно чтобы Идон сначала потерял, а лишь потом нашёл своё дитя! У них дети должны оказаться далеко от матери или отца, так получается, понимаешь? Арианна чувствует себя ученицей на скучном уроке, но ей слишком хорошо вспоминать, как с ней пытались так поговорить: не как с низшей, а как со знающей, разумной, имеющей представление о прошлом Нечистокровных. Поэтому она старается вникнуть, раз уж в Ярнаме слишком много надиктованного церковниками чтива, а уцелевшие библиотеки в резиденции полны призраков камеристок и полусгнивших книг. Поэтому она крутит нагревшееся кольцо на пальце и насмешливо фыркает: ― И всё же Идон не лучший отец. Даже по меркам Великих. Люченция останавливается, а затем снова ходит по комнате, то почёсывая затылок, то приглаживая и без того прямые волосы: ― Да, это странно. Манера всех оплодотворять, точно забывать о Королеве. Но знаешь, что меня пугает больше? Арианна ждёт выдерживаемую паузу, думая, как странно кольнул низ живота: ― Что же? Никакого контроля над зачатием? Люченция останавливается: ― Нет. В рыбацкой деревушке была мёртвая Великая, но воплощённая лишь через Кошмар. И я думаю, что у Ибраитас с Идоном есть нечто общее. Идон может воплощаться в звуках. А физического воплощения может для нас и не иметь. Я про тех, кто считают его просто бесформенным. Но Идон не бесплотен. А Ибраитас ― не конечная форма Великой. Арианна моргает, а потом медленно произносит: ― Значит, они могут свою форму… менять? Не все и не всегда, но всё же. До сих пор не могу смотреть на крышу часовни после твоего рассказа, уж прости. Люченция отмахивается: — Ничего, тебе же и лучше. Меня больше беспокоит другое. Если они могут воплотиться в ином качестве, значит, их можно и развоплотить физически. Арианна думает, что снова теряет нить размышлений, но всё же переспрашивает: — Но они станут призраками, верно? Люченция скрещивает руки на груди: — Нет. Для некоторых это вовсе не смерть. Просто… Я уже поняла, что некоторых из них можно было бы воплотить обратно, подарить второе воплощение в нашем мире, а не в Космосе. Кое-кого даже стоило бы. Арианна толкает мыском туфельки щепку от разбитого стула: ― А стоит ли? Великие своенравны. Люченция пожимает плечами: ― Тут вопрос в том, с кем это возможно сделать. Это явно должно быть дитя Идона или Ибраитас. Арианна дёргает уголком рта: ― Ты хотя бы знаешь, кто это может быть? Люченция убеждённо кивает: ― Да. Хотя многие мне бы не поверили.