***
Вернувшись домой, Цукишима сходил в душ и быстро поужинал. Когда мама спросила, как сегодня дела у команды, ответил честно: неплохо. Хоть время было позднее, спать его не тянуло. Сделав домашнее задание под музыку из плеера, Цукишима понял, что тишины ему хотелось больше. Пролистал пару страниц первой попавшейся на полке книги, но сосредоточиться на чем-то у него не получалось: внимание то и дело проваливалось куда-то то ли внутрь, то ли наружу. Душный вечер, душная ночь. Думать невыносимо, не думать невозможно. Цукишима, подхватив телефон, тихонько вышел из комнаты и быстро оглянулся по сторонам, будто готовился сбежать. Под дверью, разумеется, никого. В темноте лестницы наверняка тоже: жизнь обычно не похожа на произведения Лавкрафта. Цукишима спустился вниз, не глядя на ступеньки и не зажигая фонарик. Отперев дверь на задний двор, он ступил на выстуженный ночным ветром после жаркого дня дощатый пол. Еще одна привычка, которая так прочно въелась в кожу, что, кажется, Цукишима на самом деле родился с ней, а не приобрел: выходить на задний двор, когда не можешь уснуть. Акитеру как-то рассказал ему секрет: если не можешь уснуть, значит, тебе не хватает свежего воздуха. Ерунда — как и любые другие выдуманные секреты Акитеру. Его выдуманное всё. Разозлившись на самого себя за то, что опять вспомнил об Акитеру, Цукишима достал из кармана телефон и открыл «Лайн». Палец сам завис над именем брата в списке контактов, но Цукишима промотал его так резко, что вполне мог бы случайно начать чат. — Глупость какая, — фыркнул он и сбежал обратно в дом.***
Утром, оценив масштаб бедствия, Цукишима немедленно пожалел, что согласился помочь с занятиями. Когда он спросил, какие предметы вызывают у них особые трудности, Хината бодро отрапортовал, что все. Кагеяма же перечислил на одной ноте: английский, современная литература и история. Цукишима потер переносицу: слишком рано для головной боли, пусть он и создал ее себе сам, и, возможно, самую малость заслужил. — Надо составить расписание, — пробормотал он, скорее, самому себе, но Ямагучи тут же подхватил эту мысль. — И можем распределить предметы, чтобы было проще. Кажется, ему было весело. Цукишима скривился, но не стал спорить. Хината и Кагеяма сидели на полу клубной комнаты, обложившись тетрадями со своими скудными записями. Цукишима заглянул в одну из них и почувствовал, как злость, сродни той, что всегда появлялась, когда он листал свой список контактов, подступила к горлу. Он тихо откашлялся, будто пытаясь от нее избавиться, что, конечно, не укрылось от Ямагучи, но и в этот раз он, похоже, не собирался ничего говорить. Вчера Савамура-сан дал всем отстающим четкое распоряжение — не спать на занятиях, чего бы это ни стоило, но, судя по тому, как Хината с Кагеямой, как будто сговорившись, в секунду начали клевать носом над учебниками, Цукишима осознал, что задача предстоит не из легких. Хоть бери и угощай бесплатным обедом того, кто в классе сидит позади них — чтобы тыкали карандашом в спину каждый раз, когда идиоты проявляют первые признаки сонливости. Хинате не хватало внимательности и усидчивости: даже если он знал правильный ответ, то, скорее всего, тут же все портил, как можно быстрее пытаясь выполнить задание. Кагеяма же полностью игнорировал английский, и Цукишима, считавший себя до этого вполне терпеливым человеком, который, когда потребуется, способен долго игнорировать порывы раздражения, узнал о себе кое-что новое. Рядом с Кагеямой, который будто нарочно выпячивал свое невежество, его терпение сгорало в секунду, как и не бывало, словно очаг дурного настроения попытались погасить чем-то легковоспламеняющимся. Вот поэтому он согласился тратить на них лишь короткие отрезки времени: свободные минуты до тренировок, которые хоть и казались Цукишиме вечностью, но все же быстро заканчивались. Договорившись с Ямагучи, они распределили между собой предметы, которые у Кагеямы с Хинатой не совпадали. Цукишима взял на себя историю, английский и частично литературу, Ямагучи же, у которого терпения оказалось куда больше, чем у него, достались все точные науки, с которыми Хината не мог разобраться. У Кагеямы с ними было чуть лучше, пусть его оценки обычно никогда не переползали за пятый десяток, но, по крайней мере, и не скатывались ниже порога неуспеваемости. — Кажется, я стал свидетелем чуда, — сухо прокомментировал Цукишима, разглядывая бланки с его тестами. Кагеяма тут же вскинул голову, правильно определив в его голосе издевку. — И как это понимать? — Существуют предметы, в которых ты почти неплох, и это не физкультура. Ну разве не здорово? — А ты помрешь, наверное, если хоть секунду побудешь нормальным человеком. — Попытки Кагеямы его уязвить веселили. Он и близко не подошел к тому, что могло бы Цукишиму хоть как-то задеть, в то время как сам — весь будто на открытой ладони. — Обязательно быть таким придурком? Цукишима, будто ожидая этого вопроса, парировал: — А тебе? — Не я здесь докапываюсь до каждой мелочи. — У тебя интересное понятие мелочей. Впрочем, «интересное» было неверным словом. Просто «другое» бы вполне подошло. Для Кагеямы волейбол был всем, это становилось понятно даже тем, кто не был с ним знаком, — стоило только понаблюдать за его поведением на площадке. Хорошая успеваемость же была чем-то ненужным, необязательным или даже мешала, отнимая время. Для Цукишимы все было ровно наоборот. Хорошая успеваемость — это первый шаг. Волейбол же — просто способ убить время, не лучше и не хуже, чем все остальное, что есть в жизни. Кагеяма ничего не ответил. Может, думал о том же — что будь их команда спектром, они вдвоем располагались бы на противоположных его концах. Ну, разве что думал бы не в таких выражениях. Бессмысленно было продолжать разговор, похожий на десяток других коротких бессмысленных разговоров между ними, что всегда сводились к этой их непреодолимой разнице. — Попробуй решить, — Цукишима протянул ему копию одного из тех тестов по истории, что Ямагучи чудом сумел раздобыть у кого-то из других классов всего за один вечер. Кагеяма помедлил, прежде чем взять предложенные ему листы бумаги, скрепленные сверху тонкими скобами, будто опасался, что те вот-вот оживут и откусят ему руку. Цукишима едва удержался, чтобы не фыркнуть. Сделать это сейчас означало новый, неизбежный виток споров, нежеланный теперь, когда они снова достигли равновесия. Цукишима по большей части знал, когда стоит остановиться, хотя, когда дело касалось Кагеямы, «знать» и «делать» оказывались несовместимыми понятиями. Но стоило ему первому отступить, как Кагеяма, не сразу прекращая кипятиться, все же принимал временное перемирие. Склонившись над заданием, Кагеяма вчитывался в вопросы, и с каждым последующим складка между его бровей будто становилась глубже. Цукишима обратил внимание на Хинату с Ямагучи, которые были рядом все это время, но Цукишима так сосредоточился на Кагеяме, что умудрился совершенно о них забыть. В самом начале Ямагучи упомянул о разделении обязанностей, но в тот момент Цукишима представлял себе нечто иное. Что угодно, но только не то, что им с Ямагучи придется отойти в сторону и сыграть три раунда в камень-ножницы-бумага, отчего Цукишима чувствовал себя в крайней степени нелепо. Когда он подошел к Кагеяме после и неохотно сел напротив, тот внимательно на него посмотрел и спросил: — Ты выиграл или проиграл? — Проиграл, разумеется. Этот выбор между двух зол, одинаково неприятных, преследовал Цукишиму на каждом шагу, шел за ним по пятам, держась на расстоянии, но и не отставая. До того, как он сыграл в злосчастные камень-ножницы-бумага, он даже не подозревал, что, выбирая между Хинатой и Кагеямой, у него окажутся какие-то предпочтения. Удивительно, но Кагеяма ничего ему не ответил. Может, тоже считал себя проигравшим. Понемногу в клубную комнату подтягивались остальные. Капитан, едва завидев их, одобрительно покивал головой: хоть на лицах Кагеямы с Хинатой выражения были совсем не радостные, этого от них, видимо, и не требовалось. Считались усилия — или как-то так. Сугавара-сан сбросил сумку с вещами у своего шкафчика, тихонько подошел и заглянул Кагеяме через плечо. Сначала прищурился так, словно подумал, что зрение его обманывает, потом приподнял брови, и, в конце концов, так и ушел переодеваться, ничего не сказав. Кагеяма до того погрузился в процесс, что даже его не заметил. Если у Хинаты была дурная привычка в минуты особенной, учебной задумчивости, тянуть в рот все подряд и вертеться на месте, то Кагеяма наоборот был очень спокойным и сосредоточенным, и сидел так ровно, словно палку проглотил. Он так надолго завис над одним из вопросов, что Цукишима заподозрил бы в нем задание из подготовительного университетского решебника, если бы перед этим сам не убедился — тест вполне отвечал тому, что класс Кагеямы проходил на занятиях. Частично чтобы проверить невероятную догадку, частично оттого, что удержаться было невозможно, будто неусидчивость Хинаты передалась ему и на мгновение завладела его движениями, Цукишима ткнул Кагеяму тупым концом ручки и ощутил от этого несоизмеримое поступку удовлетворение, которое нужно было чем-то оправдать. — Что ты делаешь? — немедленно возмутился Кагеяма с такими дикими глазами, словно Цукишима сделал то, что от него ожидалось в последнюю очередь. «Проверяю, в сознании ли наш Король». Эта мысль — первая, что пришла Цукишиме в голову, — ужаснула его сильнее, чем самый страшный кошмар, от которого просыпаешься в холодном поту. Лишь чудом он сумел не озвучить ее, как будто сработал некий внутренний предохранитель, настроенный, по всей вероятности, на предотвращение подобных глупостей. — Проверяю, в сознании ли ты, — исправился Цукишима. С чего он вообще взял, что трогать Кагеяму — это такая удачная идея? — Давай ты сейчас окажешься без сознания, — предложил Кагеяма, как будто им завладела привычка Хинаты затевать драку без повода. Во всем виноват Хината — вот нехитрый вывод, который Цукишима сделал, прежде чем его дернуло ответить вместо того, чтобы спустить все на тормозах. В этом случае он был зачинщиком — как и в большинстве других. Куда только подевалось знание о том, когда следует вовремя остановиться. — Мечтай. — Тогда мне придется тебя заставить. Цукишима невольно шире распахнул глаза. Дело не в том, как Кагеяма сказал это — вызывающе, точно требуя разрешения, в котором не нуждался, точно во всем этом был некий смысл, который Цукишима непременно поймет. Дело в том, что он ждал все это время, чтобы вернуть должок, и теперь был невероятно собой горд. «Я заставлю тебя». — Интересно, каким образом? — Цукишима приподнял брови, будто ему действительно было любопытно, что же Кагеяма имел в виду. Будто он действительно не понимал. — Ну-ну, вы еще подеритесь тут. — На плечо Цукишимы твердо легла чужая ладонь, сжала некрепко. Ему необязательно было оборачиваться, чтобы знать, что Ямагучи, по-своему вездесущий и все замечавший, улыбался. Он умел быть как доброжелательным, так и неприязненным, когда хотел, этот Ямагучи, хотя Цукишима помнил времена, когда тот не мог и слова сказать другим наперекор, и уж точно не позволил бы себе того, что позволял сейчас. Цукишима дернул плечом, сбрасывая руку Ямагучи, как бы сообщая: все, я понял, отвянь. — Он заслужил, — проворчал Кагеяма, но все же отодвинулся подальше, можно подумать, расстояние как-то спасало от раздражения. Цукишима чуть вытянулся, глядя поверх макушки Кагеямы, чтобы проверить, чем заняты семпаи. Кажется, никому из них не было дела до первогодок, все разглядывали какой-то журнал, принесенный, скорее всего, Сугаварой-саном. Ямагучи пропустил слова Кагеямы мимо ушей и больше ничего не добавил. Цукишима так и не обернулся, чтобы на него посмотреть, а наоборот склонился над тетрадями. Не глядя Кагеяме в глаза, сказал: — Не трать время попусту. — Без тебя знаю, — огрызнулся тот и до самого начала тренировки больше с Цукишимой не заговаривал.***
После солнечных дней вновь зарядили дожди. Погода никак не желала определяться: за тремя днями невыносимой жары следовали три дня дождей таких сильных, что вода стояла стеной, куда ни глянь, а окружающий мир превратился в дно водопада. Одноклассники Цукишимы, из тех, что посещали спортивные клубы вроде легкой атлетики или футбола, жаловались на дождь, не переставая, потому что тот мешал тренировкам на улице. Бейсболисты же гордо заявляли, что тренируются снаружи в любую погоду. Везде находились идиоты, считающие, что стоит только постараться — и все непременно получится. Цукишиму от них тошнило. Почему даже в классе от них не продохнуть? На таких он уже насмотрелся в своем клубе, а здесь вполне обошелся бы, спасибо. Цукишиму, в отличие от одноклассников, дождь совершенно не беспокоил, признаться, даже радовал в отличие от жары, которую он переносил не лучшим образом. Его и без того не слишком энергичные движения становились медленнее, в игре он чаще лажал, а на занятиях чаще отвлекался ни на что конкретное, просто выпадал из действительности в пустоту, в которой не было никаких мыслей. — Эй, Цукишима! Цукишима неверяще поднял взгляд, следуя за голосом Хинаты, которого здесь быть не могло. Не должно было. Следовало убедиться, что он не уснул во время перемены и не видит кошмар. Хината с Кагеямой выглядели реально, так же, как и все то, что их окружало. Пришлось признать: они вправду пришли. Обычно, когда приходили ученики из других классов, они спрашивали у кого-то, на месте ли нужный им человек, или, обратив на себя внимание у порога, ждали своих друзей за пределами класса. Хината и Кагеяма вошли, не сказав никому ни слова, словно к себе домой. Оба держали тетради по английскому. Цукишиме хватило беглого взгляда, чтобы понять, к чему все шло. Хината, как всегда, считал, что все сойдет ему с рук, и что, если прийти к Цукишиме напрямую и хорошенько попросить, тот возьмет и согласится заниматься с ними и на переменах. А Кагеяма просто последовал за ним, не потому, что так уж хотел заниматься с Цукишимой, просто знал, что других возможностей у него нет. — Что вы здесь забыли? — спросил Цукишима, хотя в этом не было нужды. Хината выставил вперед свою тетрадь. Кагеяма демонстративно смотрел в сторону, уперев свободную руку в бок, и скорчил такое лицо, что Цукишима, глядя на него, не помог бы им, даже будь он более добросердечным человеком. — Английский! — так громко провозгласил Хината, что на них начали обращать внимание. И тут же добавил тише: — Позанимайся с нами, Цукишима? Пожалуйста. Как будто одно его «пожалуйста» могло все решить. Цукишима, не двигаясь со своего места, напомнил: — Мы же договаривались до и после клуба? Лицо Хинаты на секунду стало неуверенным. — Но Ешида-сенсей уже ушел … — Не моя проблема, — перебил его Цукишима и потянулся к наушникам, всем своим видом показывая, что разговор окончен. — Пожалуйста, возвращайтесь в рабочие часы. Ответ Хинаты скрыла музыка. Из ушей у него едва пар не валил, это Цукишима заметил — как и то, что Кагеяма в лице почти не изменился. Цукишима не обнаружил с его стороны облегчения, но выражение его как бы говорило: «так и знал, что этот гад откажется». Цукишима, закрыв глаза, улыбнулся уголком губ. Так-то.***
От Цукишимы, конечно, не укрылось то, как Ямагучи выскользнул из класса следом за Хинатой и Кагеямой, а потом вернулся, довольный собой. Цукишима по обыкновению не стал у него ничего спрашивать. Ямагучи наверняка нашел какой-то выход для тех двоих: когда ему требовалось, в этом он был хорош, в конце концов. Если повезет, до начала тренировки Цукишиму не будут донимать. Не бывает лишних минут покоя, и лучше воспользоваться теми, что пока есть. Так он думал, пока на перемене перед последним уроком в дверном проеме не показался Кагеяма. Цукишима тяжело вздохнул. Почему всегда так получалось? Стоит только подумать о чем-то, выразить скромную надежду — и тут же все идет прахом. На этот раз Кагеяма пришел один. Так и стоял столбом, и вертел головой, будто сомневался, не ошибся ли классом. Будто не запомнил, где Цукишима сидел, и сейчас не видел его, хотя Цукишима знал, что его очень легко заметить. Даже сидя он выделялся ростом среди своих одноклассников. Как только Кагеяма наконец увидел его, он точно так же, как и в прошлый раз, энергично, почти агрессивно промаршировал к парте Цукишимы. Весь такой серьезный, решительность на грани обреченности, будто на плаху собрался. Должно быть, дело важное, определил Цукишима по его лицу, такому жуткому, что пара девчонок даже отшатнулась, когда Кагеяма прошел мимо них. Должно быть, дело в волейболе. С Кагеямой просто не могло быть иначе. И сейчас, в этот небольшой отрезок времени, когда школа проверяла знания учеников, волейбол, сама возможность сыграть, для него приравнивались к хорошим отметкам. Кагеяма остановился возле места Цукишимы. Вытянулся, руки по швам, как на построении. Цукишима ждал, когда же тот заговорит первым, но у него, похоже, возникли трудности с тем, чтобы о чем-либо просить, и тем более трудности у него вызывал Цукишима, что само по себе не могло не развеселить. Ну ладно, подумал он. Раз уж ты все равно пришел. Можно сжалиться. — Опять ты, — заметил Цукишима, сложив руки на груди, и откинулся на спинку стула. — Опять я, — просто согласился Кагеяма, впрочем, не пытаясь добавить что-либо еще. Цукишима выждал пару секунд, но продолжения разговора не последовало. — А где потерял своего дружка? — Я не потерял. Он вместе с Ячи-сан. Для человека, который в любом другом случае первым начал бы кричать, что они с Хинатой никакие не друзья, Кагеяма подозрительно быстро понял, о ком речь. Цукишима мог бы сказать ему об этом. Но Кагеяма был последним человеком, с которым он бы стал затрагивать тему дружбы. — Ячи-сан… Которая хочет быть менеджером? — Да. Она в классе 1-5 и, в отличие от некоторых, может помочь. Цукишиме не сказать, чтобы было так уж интересно, чем занят Хината, но очень легко было войти в эту колею вопросов и ответов, когда и он, и Кагеяма отлично понимали, что на самом деле говорят ни о чем. Все, лишь бы Кагеяма мог оттянуть мгновение, когда придется озвучить цель своего визита, о которой Цукишима и без того знал. Пора было заканчивать этот фарс, это притворство, будто они могут разговаривать, как нормальные люди, не скатившись в ругань уже через секунду. — Так ты пришел, чтобы сообщить, что я уволен? — прищурился Цукишима с полуулыбкой. — Сам Король явился, такая честь для меня. Не стоило так утруждаться. Пожалуйста, больше не обращайтесь. Кагеяма тут же ощетинился. Сжал руки в кулаки, но Цукишима знал, что тот ни за что не полезет в драку. Не только потому, что Кагеяма при всей его вспыльчивости никогда не лез на рожон. Не только потому, что повредил бы руки. Просто ему все еще кое-что нужно. — Я не за этим пришел, — ровно ответил он, хотя Цукишима видел по его лицу, как тяжело ему далась эта ровность тона. Будь они в другом месте, в другое время, Кагеяма бы уже взорвался. — Мне не интересно. — История. — Я же сказал: мне не интересно. — Хочешь, чтобы я попросил? Кагеяма чуть наклонил голову. Этим движением он напомнил Цукишиме Хинату: они и вправду так много времени проводили вместе, что начали перенимать привычки друг друга. Кагеяма возвышался над Цукишимой, потому что тот ему позволил, решив не менять своего положения, ведь оно его мало волновало. Но теперь то, как он смотрел на Кагеяму снизу вверх, пришлось ему не по душе. Нечасто ему доводилось на кого-либо так смотреть. Большинство людей, которых он знал, были ниже его. Цукишима привык к превосходству, а теперь отчетливо ощутил, как на самом деле не нравилась ему такая расстановка сил. Особенно, если дело касалось Кагеямы, который стоял и смотрел на него, и с лицом человека, не настроенного на просьбы, интересовался, хотел ли Цукишима, чтобы он просил. Затылком, спиной, всей кожей Цукишима чувствовал на себе любопытные взгляды одноклассников, которым хотелось знать, что происходит и что будет дальше. Вот что было дальше. Цукишима из вредности и привычки противоречить всему, что ему не нравилось, приподнял подбородок, заглянул Кагеяме прямо в глаза, потемневшие то ли от освещения, то ли от не так уж тщательно скрываемого гнева. — Если ты имеешь в виду, как в прошлый раз, то нет, спасибо, откажусь. Как и в прошлый раз Цукишима, не дожидаясь ответа, надел наушники и собирался притвориться, что рядом не было никакого Кагеямы, отвернувшись в другую сторону и нажав «play», но так и не успел. Амбушюры проехались по ушным раковинам, и внешний мир вдруг разбил его тишину, когда Кагеяма потянул наушники вверх, не позволяя Цукишиме вот так просто уйти от разговора. После Кагеяма отдернул руку и спрятал ее в карман, точно пытался скрыть ожог. Выглядел он при этом так, будто из них двоих именно он удивился себе больше всего. Вот как ему было это важно. Вот насколько Цукишима его допек. На Цукишиму он не смотрел, словно никак не мог себя заставить. Хотел, чтобы Цукишима не смел от него отворачиваться, а сам теперь делал то же самое. В другой раз Цукишима оценил бы иронию и, возможно, разозлился. В этот раз он неторопливо поправил наушники, опустив их на шею, хотел бегло оценить на ощупь, все ли в порядке, но не почувствовал ничего. Кончики пальцев будто обморозило — как и все внутри. — Хорошо, — сказал Цукишима, привлекая к себе внимание Кагеямы. Его голова тут же дернулась, как на ниточке, обращая к Цукишиме взгляд. — Попроси. Искра радости, что все наконец закончилось, проявившаяся было на его лице, тут же угасла. «Хорошо» — это не согласие на все, это всего лишь «хорошо, послушаем, что ты можешь сказать». — Мне нужна помощь, — тихо произнес Кагеяма гораздо спокойнее, чем ожидалось, а Цукишима все равно представил, как тот с трудом сглотнул окончание «ублюдок ты эдакий». Взаимная недоброжелательность, почти враждебность. В таких они с Кагеямой отношениях. Ему не стоило об этом забывать. — Мне нужно попасть в этот лагерь, и если с другими предметами я еще как-то справлюсь, занимаясь до и после тренировок, то с историей — нет. Цукишима чуть подался вперед, сложил руки поверх парты в замок и заговорил: — Почему меня должны волновать твои нужды? Потому что мы в одной команде? Смешно, Король, что ты вспоминаешь о команде, лишь когда тебе это удобно. В том, что ты вряд ли сумеешь сдать все предметы с первого раза, только твоя вина, — слова сыпались из него, не видно было конца всему, что он хотел бы сказать Кагеяме. — Скажу тебе больше, — Цукишима уже сказал достаточно, но слова, неостановимые, ранее закупоренные в миронепроницаемой банке, погребут их обоих, ведь Кагеяма свинтил крышку и перевернул все вверх тормашками. — Скажу тебе больше, — твердо повторил Цукишима, — тебе будет полезно никуда не поехать. Когда Цукишима закончил, во всем классе из звуков осталась лишь неровная дробь, которую дождь выбивал по окнам. Хоть он ни на секунду не повысил голос, в гробовой тишине его услышали все. Кагеяма смотрел на него так, словно из всего, что Цукишима когда-либо говорил ему, из всего, что мог бы сказать в будущем, это было самое обидное, самое ужасное и непростительное. Цукишима покусился на саму возможность сыграть. Что может быть хуже? Цукишима забрал бы свои слова обратно в ту же секунду, как закрыл рот, но был упрямым, как осел, и не верил в то, что уже сказанное можно стереть, отменить. Не верил в то, что если не особенно искренне попросить прощения, то сказанное можно забыть. — Я понял, — коротко кивнул Кагеяма после длинной паузы. Даже голос у него будто просел. — Прости за беспокойство. Это, наверное, самое вежливое, что Кагеяма ему говорил за все время их знакомства, что уже само по себе повод для беспокойства. Если бы на его месте был Хината, то наверняка добавил бы свое издевательское «Цукишима-сан», поорал бы, как дикарь, и так Цукишима узнал бы, что все в порядке. Хоть ему не так уж важно, чтобы все было «в порядке». На тренировке Хината встретил бы Цукишиму как ни в чем не бывало. С Кагеямой, предчувствовал он, будет по-другому, хоть они с Хинатой и похожи на первый взгляд, твердолобые идиоты. Кагеяма развернулся и направился к выходу, а Цукишима не стал его останавливать. Если нечего сказать, то лучше молчать. Сегодня он и впрямь сказал достаточно. Под чужими взглядами Цукишима сел еще ровнее, до боли в лопатках, не желая поддаваться всеобщему осуждению. Он знал, как на него сейчас смотрят — как на человека, который мало того, что не желает помогать товарищу, но еще и высказывает ему в лицо такие неприятные вещи. Все то, что они и раньше в нем подозревали, но не могли найти подтверждения, наконец выплыло наружу. Цукишима вцепился пальцами в наушники, водрузил их на голову и сделал несколько глубоких вдохов. Плевать, что думают его одноклассники. Плевать, что думает Кагеяма. Нащупав в кармане брюк плеер, Цукишима нажал на «play».