Ты здесь

Так бывало: хочешь выбросить что-то из головы, а оно как назло никуда не уходит, только еще больше пускает внутри свои настырные корни. Последний урок полностью прошел мимо Цукишимы: к счастью, у него хорошо получалось делать вид, что он внимательно слушает учителя, при этом не слыша ни слова. Уже к началу занятия все потеряли к нему интерес, а к концу, скорее всего, и вовсе забудут об их стычке с Кагеямой. Хуже всего то, что сам Цукишима забыть о ней никак не мог, хотя честно пытался. Это раздражало. Попытки как-то держать мысли в узде ни к чему не привели. Цукишима был уверен в своей правоте, так что же не давало ему покоя? Откуда взялось это потаенное, постылое желание убедиться, что он действительно не ошибся? Играя в одной команде с тактильными маньяками вроде Танаки-сана, ко всему привыкаешь, но то, что сделал Кагеяма, и близко не напоминало похлопывания по спине и другие проявления расположения, которых Цукишима обычно пытался избежать, хотя почти всегда безуспешно. Когда нарушали его личное пространство, первый порыв Цукишимы был всего один — защищаться. Нападать. Цукишима явился в клубную комнату гораздо раньше, чем обычно, не став ждать Ямагучи, который задержался из-за дежурства. Он не присутствовал при его разговоре с Кагеямой, но после, войдя в класс и едва завидев Цукишиму, задумчиво наморщил нос, свел брови на переносице, будто сразу догадался, что что-то не так. Может, Цукишима сбегал от его неминуемых расспросов. Может, надеялся застать Кагеяму одного. Зачем — и сам не знал, но, кажется, ему это было необходимо. Цукишима успел переодеться к тому моменту, как в клубной комнате начали потихоньку появляться люди. Вслед за второгодками пришли Кагеяма с Хинатой. На Цукишиме лежало обязательство заниматься с ними до самой тестовой недели: у него не было возможности отказаться и раньше, а уж когда об этих подготовительных занятиях узнали семпаи, ее и подавно не стало. Не дожидаясь Ямагучи, они втроем устроились на полу. Хината достал из сумки тетрадь и протянул ему. — Эй, Цукишима. Объясни мне вот это место. Теперь, когда уже не было необходимости задабривать Цукишиму, чтобы он с ними позанимался, Хината вернулся к прежней манере общения. Признаться, Цукишиме так было спокойнее. Когда кто-то из двух идиотов вдруг решал обратиться к вежливости как к последнему средству, его это немало напрягало. Такое возникало чувство, беспокойное, сродни непреходящему внутреннему вопросу: «Кто ты и что сделал с идиотами?». Непонятное Хинате место в тетради по литературе было выделено оранжевым маркером, чего тот прежде никогда не делал. Цукишима вопросительно взглянул на него, но спрашивать, конечно, ничего не собирался. Хината, впрочем, и так все понял по его взгляду, что для него было верхом проницательности. Ну или, что вероятнее, выражение лица Цукишимы было настолько красноречиво, что проняло даже самых непонятливых. — Это Ячи-сан подсказала, — радостно сообщил Хината, — правда, здорово? Оранжевый для того, что мне неясно, зеленый — для важного, желтый — для того, что надо позже просмотреть подробнее. — Идея неплохая, — признал Цукишима и не мог не хмыкнуть, — постарайся не раскрасить оранжевым всю тетрадь. — Обязательно тебе надо все испортить, — надулся Хината, — нормально же общались. Злюкишима! Цукишима прыснул. — И это должно меня обидеть? Хотя забей, — пошел на попятную Цукишима, вовремя вспомнив о том, что с Хинатой можно препираться целую вечность и больше не успеть ничего другого, — это был риторический вопрос. Слушай сюда… — Риторический? — переспросил Хината и сделал страшно задумчивое лицо, очевидно, силясь вспомнить то, чего никогда не знал. — Смотри не перенапрягись, неприятно будет, если твой мозг спечется до начала тестов. — Это вопрос, заданный очень выразительно? Цукишима вздохнул по большей части напоказ. — Это вопрос, который я задаю себе каждый раз: почему я вообще трачу на вас время? Вопрос, который не требует ответа. — Почему? — Что «почему»? — Почему не требует ответа? Вот тебе ответ, тоже ри-то-ри-чес-кий, — последнее слово Хината произнес по слогам. — Ты с нами занимаешься, потому что Ямагучи хороший и уговорил тебя. Хоть ты все еще Злюкишима. Цукишима поджал губы. За всю свою жизнь он, наверное, не вступал в разговор глупее, но тем не менее вернул Хинате его вопрос: — Почему? — Что «почему»? — Почему ответ риторический? — А! — просиял Хината так, что на секунду стало больно глазам. — Это легко: раз риторический вопрос не требует ответа, то риторический ответ — это ответ, который тебе не нужен, но я все равно отвечу. — Не вздумай написать что-то такое на тестах, умник, — сменил тему Цукишима, краем глаза поглядывая в сторону Кагеямы. — Вот и не напишу, — проворчал Хината, но его голос уже доносился будто издалека. Ошибка — опять думать о своем, проваливаться в эти дурацкие, ненужные мысли. Цукишима машинально водил пальцем по строчкам, отмеченным оранжевым, и объяснял Хинате про средства выразительности, а в голове одно — Кагеяма не проронил ни слова за все время, что они провели в клубной комнате. Обычно он старался одергивать Хинату, когда тот неизбежно увлекался чем-то посторонним, но не в этот раз. Какое Цукишиме вообще дело до того, молчит ли Кагеяма? Разве не обрадовался бы он, если бы больше не пришлось его слушать? Пусть и дальше продолжает хранить молчание, пусть и дальше сидит, уставившись в тетрадь, хмурый, как черная туча, что полнится дождем, Цукишиме-то что. Резко отворившаяся дверь прервала его мысли, на секунду остудила недовольство. Цукишима поднял голову на звук, и, кажется, не он один. Даже Кагеяма наконец оторвался от записей, реагируя на шум. — Я не опоздал? — в проеме показался запыхавшийся Ямагучи. — Как раз вовремя, — заверил его Цукишима, внутренне обрадовавшись, что теперь не придется обращаться к Кагеяме и спрашивать, чем он занимается и нужна ли помощь. Ямагучи, как был, в школьной форме, уселся между ними и Кагеямой. Цукишима хотел было напомнить ему, что стоит сначала переодеться, но тот с таким рвением взялся за Кагеяму, что Цукишима малодушно смолчал.

***

После тренировки Цукишима возвращался домой в смешанных чувствах. Обычно ему удавалось избегать чересчур пристального внимания от тренера Укая, тот практически никогда не повышал на него голос, видимо, находя его усилия достаточными. Но сегодня он наорал на Цукишиму не единожды и даже не дважды: тот постоянно отвлекался, и со стороны наверняка выглядело так, будто он витает в облаках или даже отлынивает (что, кажется, никого не удивило). Кагеяме вот сегодня не досталось ни разу. На своем обожаемом волейболе он сосредоточенности не терял, не то что во время учебы. Попрощавшись с Ямагучи, Цукишима пошел домой, не торопясь. В этот раз решил обойтись без музыки: было кое-что, о чем ему следовало подумать, не отвлекаясь. Очень заманчиво — сделать вид, что его ничего не беспокоит. Здесь, по умеренно освещенной дорожке между домов и магазинчиков, не было команды, не было Ямагучи, не было Кагеямы. Какой смысл в том, чтобы притворяться перед самим собой? Если одна линия поведения вызывает внутри такой беспорядок, что это становится заметно окружающим, значит, она неудачна. Цукишима, при всей своей упертости в некоторых вопросах, больше предпочитал внутренний комфорт, чем придерживаться тактики, которая не работает. Всему виной отказ Кагеяме, или, если быть точным, форма, в которой он был выражен. С формой Цукишима ничего поделать не мог: некоторые вещи не откатишь назад, а извинения в любом случае не входили в его план. Быстрее, чем успеет передумать, Цукишима достал из кармана телефон и разблокировал экран. У него был номер Кагеямы — как и всех остальных в команде. Обменяться номерами и электронными адресами предложил Сугавара-сан, чтобы все могли оставаться на связи и, если что, узнавать последние новости. Цукишима допускал вероятность, что однажды ему пришлось бы воспользоваться номером Кагеямы, но сейчас одна лишь мысль об этом казалась ему дикой. История сообщений с Кагеямой была чистой, как лист бумаги, выдернутый из середины упаковки, и Цукишима вот-вот собирался ее запятнать, хотя в глубине души желал никогда, ни при каких обстоятельствах этого не делать. Формулируя текст, Цукишима не сомневался, не переписывал его по несколько раз, уверенный в том, что собирался сказать. «Если тебе все еще нужна помощь с историей, встретимся завтра после утренней тренировки». Только в последний момент, уже занеся палец над иконкой «отправить», он заколебался. После случая в классе Кагеяма игнорировал его, а Цукишима не спешил привлекать к себе внимание. С одной стороны, он был даже в каком-то смысле благодарен такому пренебрежению, оно позволяло ему обдумать все как следует, а с другой, оно немало его раздражало по непонятным пока причинам. Возможно, о них тоже придется подумать. Позже. Кагеяма откажется от его предложения, в этом Цукишима был уверен, как ни в чем другом. Так бы поступил на месте Кагеямы он сам. И когда тот откажется, все встанет на свои места, Цукишима смело сможет сказать себе: «Я сделал все, что мог», и на этом успокоиться. Цукишима нажал «отправить». На какое-то мгновение сообщение зависло между «отправлено» и «доставлено», и он отчего-то задержал дыхание и даже сам этого не понял, пока не выдохнул шумно, увидев отметку о получении. Цукишима спрятал телефон обратно в карман и быстро зашагал в сторону дома, гораздо быстрее, чем до этого, словно что-то гнало его в спину. По пути он отмечал любую попавшуюся на глаза деталь, можно подумать, впервые шел этой дорогой, и ее нужно было непременно запомнить во всех подробностях. Все, лишь бы отвлечься от того сообщения, которое уже не казалось Цукишиме такой уж хорошей идеей. Надоедливый выбор из двух зол, которого не избежать, снова настиг его. Когда дело касалось Кагеямы, Цукишима то и дело выбирал неправильно. Телефон как будто жег кожу через ткань брюк, хоть Цукишима и убеждал себя, что это все в его голове, и мысленно чертыхался. Да уж, некоторые вещи действительно не откатить назад. Насколько глупо с его стороны было бы отправить еще одно сообщение, на этот раз с текстом: «Притворись, что ты этого не видел»? Короткая вибрация заставила его остановиться на полушаге. — Он все равно отказался, — уговаривал себя Цукишима, прежде чем снова достать телефон. Открывать сообщение следовало так же быстро, как и отдирать пластырь с плохо зажившей царапины. Немного поболит, покровит, но это не смертельно. От яркой подсветки после сплошной серости сумерек Цукишима чуть прищурился, а потом моргнул несколько раз, чтобы удостовериться: глаза его не обманывают. Кагеяма ответил — односложно и очень для него характерно, так легко было представить, каким тоном он бы это сказал. Вслед за предложением Цукишимы, на которое невозможно было согласиться, мессенджер показывал такой же невозможный ответ: «Ладно».

***

На следующий день после тренировки Кагеяма ждал его у ворот школы. Цукишима так и не придумал, что сказать Ямагучи, а потому просто отмахнулся крайне расплывчатыми «делами». Не похоже, чтобы и Кагеяма что-то говорил Хинате, иначе тот бы уже нетерпеливо носился рядом с ним. Кагеяма стоял, по обыкновению, спрятав руки в карманах, со спортивной сумкой через плечо, и, в общем, мало походил на человека, который собирался потратить часть своего дня на зубрежку. Цукишима остановился в паре шагов от него, не зная, что сказать. Ни одному из них не хотелось здесь находиться, не хотелось хоть как-то совместно проводить время свыше того, что они и так проводили каждый день на тренировках. Что тут еще скажешь? — Идем, — позвал Цукишима и прошел мимо Кагеямы, словно пути у них не совпадали и, в целом, его не волновало, пойдет тот за ним или так и останется стоять, как вкопанный. Кагеяма, не долго думая, догнал его. Цукишима покосился на него: выражение лица Кагеямы выдавало недовольство и раздражение. Про себя Цукишима удовлетворенно кивнул: и недовольство, и раздражение — реакция в пределах нормы для них обоих. — Мы разве не в библиотеке будем заниматься? — озадаченно спросил Кагеяма. — Удивлен, что ты знаешь слово «библиотека». Ни за что, ни за что в жизни Цукишима не перестал бы ему докучать. Им обоим, похоже, следовало принять это как данность. — Представь себе, знаю. Так почему не библиотека? Цукишима взглянул на него, словно спрашивая: «ты это серьезно?». Похоже, Кагеяма и впрямь серьезно: он смотрел на Цукишиму, ожидая ответа. Тот вздохнул. — Потому что нас вышвырнут оттуда через пять минут. Твоя короткая память удручает. — Все нормально у меня с памятью, козел! — Вот поэтому нас и вышвырнут. Потому что кое-кто, как обычно, не удержится и начнет орать. Кагеяма замолчал, наверняка обдумывая его слова. Потом задрал подбородок и, ускорив шаг, бросил через плечо: — Если бы кое-кто мог удержаться и не доставать, то и библиотека бы вполне подошла. Цукишима фыркнул, мол, «да, конечно», и тоже ускорился. Теперь ему пришлось догонять. Чувствовал он себя при этом не то чтобы глупо, но как-то неуютно, будто кто-то другой сейчас руководил его действиями. Будто того и гляди — начнет соревноваться с Кагеямой, как непременно поступил бы на его месте Хината. Стоило только об этом подумать, как Цукишима сбавил ход. Кагеяма не втянет его в свою игру, а Цукишима не станет подстраиваться. Он шел неторопливым прогулочным шагом, глядя Кагеяме в спину, все гадая — когда же тот обернется и заметит. Не прошло и минуты, как тот решил проверить, как там Цукишима, или, может, ощутил на себе его внимательный взгляд. Цукишима улыбнулся ему, как улыбался, бывало, пытаясь вывести Кагеяму из себя. Тот фыркнул. Остановился ненадолго, давая Цукишиме возможность поравняться, но будто передумав в последний момент, снова двинулся вперед, на этот раз убедившись, что Цукишима отстает всего на несколько шагов. — Так куда мы идем? — вновь спросил он, не оглядываясь. Такой странный разговор у них получался: будто бы с самим собой, но на деле нет. Этого вопроса Цукишима опасался, хоть и понимал, что, по крайней мере, место назначения Кагеяме надо сообщить. Весь вечер он просидел на заднем дворе, думая о том, где можно спокойно позаниматься. Он бы ни за что не позвал Кагеяму к себе домой, так что этот вариант никуда не годился, да и сам Кагеяма вряд ли захотел бы видеть Цукишиму гостем. Больше всего библиотекарь в Карасуно ненавидел шум: в его привычках было временно отбирать телефоны или отправлять провинившихся за дверь. Однажды Ямагучи все же затащил его туда на перемене под предлогом, которому Цукишима ни на секунду не поверил, но все равно пошел следом. Там их уже ожидали Хината с Кагеямой. Позаниматься так и не удалось. Цукишима, кажется, назвал Кагеяму непроходимым тупицей, тот ответил в духе «сам такой», только раза в два громче. Слово за слово, и библиотекарь, Сато-сенсей, уже возвышался над их столом с коротким вердиктом: «Все вон отсюда». — В кафе. Кагеяма затормозил так резко, что, иди Цукишима хоть немного ближе к нему, врезался бы лицом в его спортивную сумку. — Куда? — В кафе, — повторил Цукишима, пожав плечами, словно в этом не было ничего такого, а сам мысленно приготовился, что Кагеяма просто развернется и уйдет домой. Хоть Цукишима от этого вовсе не пострадает, даже наоборот. — Если у тебя есть предложения получше, то я слушаю. Кагеяма смотрел на него какое-то время, и, наверное, впервые Цукишима не смог вот так сразу определить, о чем тот думал. Он крепче сжал лямку рюкзака, дожидаясь, с каким же Кагеяма найдется ответом. Тот стоял против солнца, отчего казалось: на его лицо набежала недовольная тень. Или не казалось, и тень — как и недовольство — все же были настоящими. — Ладно, — заключил Кагеяма. Как будто ожило то его «ладно», написанное в сообщении, приобрело звуки и краски — все, что Цукишима не мог себе представить в полной мере, просто глядя на текст. Солнце подсвечивало кончики волос Кагеямы, его одежду, весь его силуэт, отчего он казался фигурой, обведенной белым контуром, на фоне улицы, слишком безлюдной для субботы после полудня. Его поза, напряженные плечи, слишком ровная осанка говорили, что, даже согласившись, Кагеяма все равно до последнего подозревал нелепый розыгрыш или что-то в этом роде. А ведь ему следовало бы знать о Цукишиме хотя бы то, что он выше каких-то там розыгрышей. — Идем, — заявил он так уверенно, словно заглянул в мысли Цукишимы и совершенно точно узнал, что за кафе и как туда добраться. Цукишима, пораженный такой неожиданной покладистостью, не спешил Кагеяме об этом напоминать и просто последовал за ним, все так же держась на несколько шагов позади, сохраняя видимость их непричастности друг к другу. Дорога была хорошо знакома Цукишиме: кафе находилось в небольшом переулке по пути к его дому. Когда они добрались до места назначения, голову Цукишиме уже знатно напекло. Так задумавшись о том, где им с Кагеямой предстояло заниматься, о погоде Цукишима совершенно не подумал, а она оказалась, как назло, жаркой и влажной настолько, что тяжело было дышать. Они еще даже не начали то, ради чего, собственно, пришли, а Цукишима уже чувствовал ленивую усталость, что проникла в его кости, впилась в его мышцы. Кагеяма, конечно же, выглядел так, словно ничто не могло его побеспокоить, словно он вовсе не ощущал тяжелой влаги, давящей со всех сторон. — Здесь? — спросил Кагеяма, задрав голову и прищурившись на солнце, рассматривал надпись на вывеске. — Да, — сказал Цукишима, но Кагеяма его словно и не услышал. Он обратил внимание на фигурку белого кота, что высотой доставала ему до груди. Движением лап фигурка имитировала манеки-неко, и выражение на морде у нее было такое же хитро-всезнающее. Кагеяма пялился на нее во все глаза, точно видел что-то подобное впервые в жизни. — Это кошачье кафе? — осторожно поинтересовался он. В голосе его читался ужас пополам с восторгом. — Нет, конечно, — недоуменно ответил Цукишима, даже забыв съязвить по этому поводу. Мысль о Кагеяме в кошачьем кафе его изрядно развеселила. Цукишима едва не прыснул, представив себе кучу кошек со вздыбленной шерстью и хвостами торчком, а среди них — Кагеяму с таким же ошалевшим взглядом, какой у него был сейчас. С секунду он развлекал себя этим мысленным представлением, а потом все же поторопился внутрь, не собираясь дожидаться, пока Кагеяма удовлетворит свое любопытство. Казалось, Цукишима не выдержит больше ни секунды на солнце. Скользнув в искусственную прохладу, он поздоровался с официантом, что встретил его на входе. Лицо было ему знакомо. Хотя его не назовешь завсегдатаем, бывал он здесь достаточно часто, чтобы запомнить, как выглядел персонал. Кафе было маленькое, на грани тесноты, и когда бы Цукишима ни приходил, людей всегда было немного, словно никто и не подозревал о существовании этого места. Кагеяма не надолго задержался снаружи. Не прошло и пары мгновений, как вновь отозвался колокольчик, подвешенный над дверью. Не успел он выбрать место, как Кагеяма, коротко кивнув поприветствовавшему его официанту, быстро подошел к Цукишиме, словно не хотел оставаться один в совершенно новой для него обстановке. — Это точно подходящее место для учебы? — с сомнением в голосе протянул он, оглядываясь по сторонам. — А ты что, эксперт по местам для учебы? — Если бы был, не стал бы спрашивать у тебя, — подумав, он добавил, — или вообще иметь с тобой дело. Там, где в другое время Кагеяма точно повысил бы голос, он наоборот опустился до полушипения-полушепота, стараясь сдерживать себя, и все потому, что находился в кафе, а не в привычном окружении. Эта его черта казалась Цукишиме ужасно забавной. Цукишима, не спрашивая мнения Кагеямы, выбрал столик с мягкими креслами в дальнем углу, но тот, похоже, вовсе не собирался возражать. Прежде чем сесть напротив, он в последний раз настороженно окинул взглядом и кресло, и стол, и самого Цукишиму, будто ожидая, что выражение лица чем-нибудь его все-таки выдаст. — Нет никакого подвоха, садись уже. Помедлив, Кагеяма послушался, но выглядел при этом неуютно, словно все в этом месте было не по нему, как одежда не по размеру. Может, не по нему был Цукишима, но и это нестрашно, скорее — взаимно. Приведя Кагеяму в «свое место», он почувствовал себя немногим лучше, чем если бы привел его домой. Чтобы как-то рассеять эту неловкость, что такими темпами грозила стать третьим полноценным участником встречи, Цукишима полез в сумку за учебными материалами. — Здесь темы прошлогодних тестов. — Цукишима положил бумаги на середину стола, чтобы Кагеяма мог взять их сам. — Энношита-сан дал, — объяснил он, хотя вряд ли Кагеяме было интересно, как они Цукишиме достались. — Вопросы наверняка изменились, но темы, которые выносят, на экзамен, обычно не меняются. Кагеяма, просматривая листы, промычал что-то, и Цукишима решил расценить это как ответ. Пока Кагеяма вчитывался в вопросы, Цукишима заказал себе кофе. — А мне с молоком, пожалуйста, — отозвался Кагеяма, не отрываясь от своего безумно увлекательного чтения. От челки на его глаза падала тень, придавая сосредоточенному выражению лица недружелюбный вид. Цукишима откинулся на спинку кресла и только тогда понял, насколько напряженным был до этого момента. Не один Кагеяма держался настороже. — Так почему ты согласился? — спросил вдруг Кагеяма, словно продолжая давно забытый разговор. Цукишима хоть и сразу понял, о чем речь, с ответом нашелся не так быстро. Поправил очки на переносице. Ненужный жест, чтобы выиграть немного времени. Не все же Цукишиме заставать других врасплох. — О, так мы говорим об этом? Кагеяма легко пожал плечами. — А почему нет? — А почему ты попросил? «Почему я?». «Если я тебе даже не нравлюсь». «Если ты мне даже не нравишься». Сплошные вопросы. Ими можно было обмениваться вечно. Кагеяма наконец-то — наконец-то — поднял глаза, взглянул на Цукишиму как следует. Снова наклонил голову так знакомо, что Цукишиму пробрало ознобом, хотя умом он понимал, что это всего лишь результат работы кондиционера в сочетании с легкой футболкой. — Мне надо попасть в лагерь. Для этого мне нужна помощь с учебой, — повторил Кагеяма уже однажды слышанные Цукишимой слова, как несмышленому. Что означало: чтобы и дальше играть, чтобы становиться лучше, я готов обратиться даже к тебе, если это решит проблему. В мире Кагеямы все было очень просто. Посреди повисшего молчания принесли их заказ. Цукишима, сдержанно поблагодарив, взял свою чашку. Кагеяма, если и заметил, что тот избегал ответа на его вопрос, больше ничего не добавил, ничем не выдал, что желает этот ответ знать. Может, он и спросил-то только затем, чтобы что-то сказать. — Это мои записи. Я выделил важное по твоим темам, — разбил тишину Цукишима, протягивая Кагеяме тетрадь. — Скопируешь за выходные. — Раскомандовался, — пробормотал Кагеяма куда-то в сторону, но Цукишима, конечно, услышал. Он подался вперед. — Кому-то тут, кажется, нужна была помощь? Кагеяма тоже наклонился вперед и теперь нависал над столиком. — До конца жизни припоминать это будешь? — Нет, всего лишь ближайшие несколько лет. Если тебе так хочется в этот лагерь, придется потерпеть. И, — Цукишима сделал паузу, — список дат в конце тетради тоже выучишь. — Какой же ты гад. — Кагеяма шумно выдохнул и вернулся на место. — Спасибо, — разулыбался Цукишима. — Это «спасибо, я знаю» или «спасибо, я стараюсь»? — Мне правда нужно на это отвечать? Кагеяма, хоть и первым задал вопрос, решил над этим поразмыслить. Потом наконец определился: — Нет, я передумал. Лучше заткнись. — Как его величество пожелает, — шутливо отозвался Цукишима. На это Кагеяма ничего не сказал, только цыкнул очень отчетливо. Цукишима же, хоть с виду и согласился помолчать, недолго следовал его желаниям. — Повторять темы можем, начиная с твоей нелюбимой, — предложил он. — Какую из них больше всего ненавидишь? Кагеяма потер шею и сказал, глядя куда-то в потолок: — В данный момент я ненавижу тебя. — Я мог бы прокомментировать, но не буду, — сухо сообщил Цукишима. — Самая ненавистная тебе тема — скорее всего, та, которую ты знаешь хуже всего. Так что не трать мое время, Король. Цукишима отпил кофе. Тот был еще теплым и горчил на языке: по привычке Цукишима не положил туда сахар, поскольку обычно заказывал к нему еще пирожное. Аккуратно поставив чашку на блюдце, так, что фарфор практически не издал ни звука при соприкосновении, Цукишима вновь посмотрел на Кагеяму, вид которого в окружении учебников и тетрадей должен был давно стать ему привычным, но оставлял все то же инородное впечатление. Кагеяма не глядя потянулся к своей чашке, так же не глядя сделал глоток, а потом быстро слизал с нижней губы убежавшую каплю. Цукишима отстраненно подумал о том, что его кофе наверняка гораздо мягче на вкус. Кагеяма бросил на Цукишиму короткий взгляд, прекрасно понимая, что, окажись эта капля на записях, которые тот ему одолжил, Цукишима действительно постарается стать невыносимым. Их глаза встретились. В самом деле, могло ли быть иначе? Они все-таки сидели друг напротив друга. Кагеяма опустил голову, возвращаясь к записям. Чем больше Цукишима за ним наблюдал, тем больше убеждался: помощь как таковая ему не нужна — только чье-нибудь дисциплинирующее присутствие. Трюк, что Савамура-сан провернул однажды в клубной комнате, когда Кагеяма в очередной раз начал жаловаться на английский, доказал, что тот способен быстро запоминать информацию. Дело было в нежелании, в отсутствии интереса. Цукишима, который занимался волейболом вопреки нежеланию и отсутствию интереса, такого подхода не понимал. Все это вертелось у него в голове уже не раз с тех пор, как Кагеяма обратился к нему. Но ни разу он не смог заставить себя спросить как есть: «Зачем я здесь, если на самом деле я тебе не нужен?». Не хотел слышать ответ. С тех пор, как Кагеяма всерьез взялся за повторение материала, прошло еще две чашки кофе и одно клубничное пирожное. — Ты собираешься это съесть? — удивился Кагеяма, услышав заказ Цукишимы. «Это» в его устах прозвучало почти оскорбительно — ну или Цукишиме хотелось так думать. — Да, какие-то проблемы? — Никаких. Не похоже на тебя, вот и все. Ты не знаешь, что похоже на меня, а что нет — вот что хотел сказать ему Цукишима, но так и не сказал, в последний момент захлопнув рот. Что им двигало в этот момент, он точно не знал. Нерешительность — не совсем то, как он охарактеризовал бы свое молчание. Трусость — возможно, это о нем, но не в этот раз. Умение вовремя остановиться — льстило, но в глубине души человек всегда знает, что обманывает себя, и Цукишима об этом тем более знал. Вместо того, чтобы анализировать, он отрезал небольшой кусочек пирожного, наколол на вилку ярко-красную полоску клубники. Попробовал — вкусно, но не так, как всегда. Задумался: быть может, дело в компании? Кагеяма за ним наблюдал, неумело делая вид, что не наблюдает вовсе. Цукишима, кажется, понимал, к чему такое любопытство. Какая-то часть его, ребяческая, чуточку злорадная, хотела устроить представление из поедания десерта, сыграть на чужом голоде, но и в этот раз он сдержался. Кагеяма колебался недолго и заказал себе онигири со свининой, как будто укоряя: еда должна быть едой. Казалось, ничем особенным они не занимались, а время пролетело на удивление быстро. Пару раз Цукишима объяснил Кагеяме определения из военных тактик, пару раз посоветовал, как лучше запоминать имена и связанные с ними даты. По большей части, задавал случайные вопросы по программе, когда Кагеяма заканчивал с записями по одной теме, прежде чем перейти к следующей. — Эта фигня меня бесит. — Кагеяма так резко оттолкнул от себя тетрадь, что та задела корешком блюдце с пустой чашкой. Раздался легкий звон посуды: чашка немного зашаталась, но потом вернулась к покою. Цукишима, безмолвно извиняясь, кивнул в направлении стойки, где бариста обеспокоенно вытянул шею, чтобы посмотреть, что происходит. Хоть Кагеяма и был усидчивее Хинаты, Цукишима уже некоторое время наблюдал за тем, как его движения становились раздражительней, а внимание начало рассеиваться. Это было заметно в том, как надолго его взгляд замирал на отдельных строчках в несвойственной Кагеяме глубокой задумчивости. Наверняка ни о чем конкретном — блаженная пустота, лишь бы больше никакой истории. Цукишима и сам поддался этому его настроению, оно у Кагеямы, оказывается, было очень заразительным. Тот и так довольно долго продержался, но Цукишима, конечно, не собирался ему этого говорить. Он вздохнул, повел плечами, разминаясь, и легонько хлопнул ладонями по столешнице, отчего Кагеяма удивленно уставился на него. — Ты чего? — Ничего. Мы уходим. Кажется, его не придется уговаривать. Такого радостного и в то же время облегченного лица Цукишима у Кагеямы еще не видел, не знал даже, что тот мог выглядеть так… по-мальчишески. А может, просто никогда как следует не обращал внимания. Так быстро, словно соревнуясь в скорости, оба упаковали свои вещи и расплатились за еду и напитки. Вслед им тонко задребезжал дверной колокольчик, и донеслось: «Заходите еще». — По домам? — потянувшись, с надеждой уточнил Кагеяма, когда они вышли на улицу. За последние два часа он будто уже привык узнавать мнение Цукишимы обо всем. Он предлагал легкий выход. Цукишиме было достаточно просто кивнуть, возможно, бросить скупое «до завтра», не особенно рассчитывая на ответ. Но Цукишима — ей-богу, не существовало во всем мире в это мгновение человека глупее, чем он, — взял и возразил: — Нет. Идем. И снова, привычно уже, если можно привыкнуть к чему-либо всего за два раза, Цукишима пошел, теперь определенно ожидая, что за ним последуют. — Куда? — Кагеяма задал знакомый вопрос. — Наше занятие не закончилось. — Да ладно, ты издеваешься, что ли! — тот остановился. Широко расставленные ноги, сжатые кулаки, крепко стиснутые зубы — все говорило о том, что Кагеяма откажется сдвинуться с места, если дело касается истории. — Не перебивай. У нас передышка. Занимаясь умственным трудом, необходимо делать перерывы. — Ты как говорящий буклет из кабинета психолога. — Уверен, у тебя в этом богатый опыт. Я же вроде сказал не перебивать? Кагеяма с подозрением прищурился, начисто игнорируя все просьбы. — Так куда мы идем? — Как можно быть таким непонятливым, — закатил глаза Цукишима. — Я знаю, что у тебя с собой мяч, а здесь неподалеку как раз есть площадка. Так дошло? — Волейбольная? — Кагеяма точно ожил. — Нет, детская, с песочницей. Тебе в самый раз. — Нет бы ответить нормально! — Нет бы не спрашивать глупостей, — парировал Цукишима, но все-таки поддался: — Волейбольная, конечно. Пока они шли к площадке, солнце выглядывало из-за крыш то тут, то там, словно играло в прятки неведомо с кем. Цукишиме уже не казалось, что на улице так уж жарко: может, погода и вправду смягчилась за то время, что они с Кагеямой провели в помещении, а может, смягчился сам Цукишима. — Мы на месте, — сообщил он, хотя это было очевидно. Когда он не знал, что сказать, Цукишима нарушал собственные правила. Площадка пустовала, что не должно было так уж удивлять, но Цукишима все равно подумал о том, как порой удачно — или неудачно, это как посмотреть, — складываются обстоятельства. Не успел он и глазом моргнуть, а Кагеяма, растопырив пальцы, уже сжимал в руках мяч, который достал из сумки. С таким видом, как сейчас, он выходил на площадку после долгого перерыва на скамейке запасных. Естественно, любой перерыв, любое время вдали от игры казалось ему долгим. Один на один особенно не поиграешь, но Кагеяма все равно бросил Цукишиме мяч без всякого предупреждения. Тот едва не врезался ему в лицо и не сбил с носа очки. Цукишима знал: Кагеяма никогда не промахивается. Поверхность мяча была теплой, прогретой то ли солнцем, то ли чужими ладонями. Цукишима вернул бросок, приложив гораздо больше силы, чем обычно. Кагеяма ухмыльнулся — и следующий пас пришелся Цукишиме прямо в руки. — Я думал, ты не любишь волейбол, — заметил Кагеяма, наверное, подразумевая что-то вроде: «как-то это странно, что ты привел меня сюда». Хоть Цукишима и предпочитал играть молча, от ответа не ушел. Сказал, прямее не бывает: — Не люблю. — Тогда зачем играешь? Цукишима задумался. Если ответить «зачем мне тебе об этом рассказывать», это создаст впечатление, будто у него есть какая-то особенная причина. С другой стороны, не похоже, чтобы Кагеяма страдал ложными впечатлениями о нем. — По твоей логике играть могут лишь те, кто любит волейбол? Бросок. Мяч не задержался у Кагеямы даже на секунду, тут же пружинисто отскочил от его пальцев, но отвечать Кагеяма не торопился. Наконец, спустя пять обменов, признался: — Никогда не думал об этом. То есть: никогда не думал, что у других бывает иначе. Цукишима понимал его в каком-то смысле. Но не уколоть не мог: — Вот и не суди всех по себе. — Без тебя знаю, — вспылил Кагеяма, как делал всегда, когда кто-то припоминал ему какую-нибудь болезненную тему, но сейчас возмущение его было слабым, почти несуществующим. — Не знаешь, — не унимался Цукишима, это был спор ради спора, чтобы посмотреть, что будет дальше, он знал об этом и все равно в него ввязался. — А вот и знаю! Бросок. Бросок. — Не понимаю я тебя, — подытожил Кагеяма. Цукишима мог бы съязвить. Мог бы сделать вид, что ничего не слышал, а Кагеяма мог бы сделать вид, что ничего не говорил. Вместо всего этого Цукишима просто пожал плечами: — Это необязательно. Бросок. Бросок. Глухой стук мяча о ладони и воронье над головой; откуда-то издалека, с больших дорог ветром приносило гудки автомобилей. Иногда мимо проходили люди, Цукишима осознавал их мимолетное присутствие, но не видел по-настоящему. Бросок. Бросок. Цукишима молчал, потому что так было удобней. Кагеяма тоже молчал — из каких-то своих соображений. Только смотрел на Цукишиму прямо, смотрел на Цукишиму украдкой, а тот, конечно, заметил, но молчать по-прежнему было удобней, чем что-либо спрашивать. Бросок. Бросок. В тот день они так и не вернулись к подготовке к истории.

***

— Не собираешься злорадствовать? Цукишима едва не поперхнулся, услышав голос Кагеямы. Тонкая струйка воды защекотала подбородок, закапала футболку — по счастью, белую, пятна на ней были почти незаметны, а под палящим солнцем они высохнут вмиг. Тренер как раз объявил небольшой перерыв, и Цукишима решил уйти подальше от спортзала и его шума, пока представлялась такая возможность. За спортзалом в это время простиралась тень, узкая полоска приятной прохлады и тишины. Но покой его длился недолго. Кагеяма, очевидно, последовал за ним. Цукишима все пытался определить, что же тому нужно, зачем тому его искать. Была у него одна догадка. Сегодня учителя раздали результаты тестов: Хината облажался с английским, а Кагеяма завалил современную литературу. До проходного балла ему не хватило всего ничего. Должно быть, это обидно. О новости уже узнали в команде, обсудили, пришли к решению, что оба все-таки поедут в лагерь своим ходом. А теперь Кагеяма отчего-то хотел знать, что же Цукишима чувствовал по поводу его оценки. Странные дела. Что-то внутри Цукишимы не позволяло расслабиться и не уставало напоминать: недоброжелательность, почти враждебность. Не воображай себе, будто что-то изменилось. Кагеяма, пришедший обвинять его в своих неудачах, — не самое чудное, что могло бы случиться. — В тебе проснулась склонность к мазохизму? — устало спросил Цукишима. Сегодня лето особенно пробирало его до костей, не оставляя сил на препирания. — Это не по моей части. Кагеяма нахмурился. Выражение, уже хорошо знакомое Цукишиме. Он видел его на лице Кагеямы всякий раз, когда тот чего-то не понимал. — При чем здесь это? — Не знаю, ты мне скажи. Это ведь ты пришел сюда с вопросом, собираюсь ли я позлорадствовать. Либо ты пытаешься сказать, что это я виноват в твоей оценке, либо действительно хочешь, чтобы над тобой посмеялись. Даже не знаю, что лучше. — Я не думаю, что это ты виноват в моей оценке, — тихо сказал Кагеяма. — Значит, все-таки унижения захотелось? — Нет! — Тогда я теряюсь, зачем ты здесь. Кагеяма молчал. Смотрел куда-то в сторону. Впервые Цукишиме пришла в голову мысль, что Кагеяма и сам не знал, зачем пришел. Зачем спросил то, что спросил. Возможно, у него и не было никакого злого умысла, только неловко заданный вопрос, а предубеждение со стороны Цукишимы сделало свое дело. Цукишима потер шею. Сказал: — Нет. Кагеяма вскинул голову. Глаза, округленные от удивления, такие синие, такие непохожие на его обычные неприветливые взгляды. Он понял, что Цукишима имел в виду, но тот все равно прояснил: — Не стану злорадствовать. Кагеяма подошел чуть ближе, медленно и осторожно, точно старался не совершать резких движений. Может быть, он собирался что-то сказать. А может — молчать и дальше. Цукишима уже ни в чем не был уверен. — Я… — А, вот вы где! — воскликнул Хината, возникший позади Кагеямы как будто из ниоткуда, и замахал руками, словно думал, что голоса недостаточно, чтобы привлечь внимание. Цукишиме стоило бы внимательнее следить за окружением. Чтобы Хината — и сумел подкрасться? — Кагеяма, придурок, не сбегай так внезапно! На это Кагеяма не ответил, хотя Цукишима уверен был: в другой раз обязательно бы рявкнул что-то в отместку за «придурка». — Тренер просил передать, что мы начинаем, — добавил Хината. Кагеяма, помолчав, кивнул: — Уже иду. Цукишима тоже оттолкнулся от прохладной стены спортзала. Пора возвращаться. Что же Кагеяма пытался сказать — он так и не узнал.