Пустышка

      Джисон не хочет быть здесь. Не хочет видеть этих всех пациентов, что слоняются без дела или проходят очередные процедуры, медсестёр и врачей с вечной фальшивой улыбкой на губах. Не хочет видеть Уджина, продолжающего присматривать за парнем издалека и изредка подходя ближе, спрашивая о чём-нибудь, обычно о самочувствии. Иногда Ким рассказывает новости из Сеула, о родителях Хана и Хёнджине. Хван… Именно его не хватает здесь, рядом с Джисоном, пытающегося вытащить куда-нибудь погулять или поиграть во что-нибудь. Не хватает его вечных, будто бы льющихся непрерывным потоком, разговоров. И даже всё равно, если снова о Сынмине, Джисон хочет услышать голос своего друга.       Хотя… может это и к лучшему? Когда-то настанет время, и Хвану станет просто не до своего старого друга. Может быть, это время уже наступило… Ещё тогда, в день, когда заявил о появлении Ким Сынмина в своей жизни. А Хан продолжает до сих пор за него цепляться, становясь бременем для друга. Значит к лучшему, да? Для Хёнджина лучше, а всё остальное не важно. Ведь так? Так? Хочется верить… Но зачем тогда Хёнджин продолжал быть рядом с Джисоном? Какой смысл? Хан — обуза, ненужная вещь, от которой можно только избавиться, так зачем он продолжал быть рядом? Зачем пришёл в то утро, когда светловолосый очнулся после неудачного самоубийства?       Джисон не может понять Хёнджина. Точно так же, как не может понять и Минхо. Сначала заявлять, что в любом случае они больше никогда не встретятся, а потом возвращаться назад и появляться в палате каждый день — довольно странно. Люди склонны изменять своим словам, да? Но даже при этом, зачем такому человеку, как наследник лечебницы, в которой сейчас Хан, помогать какому-то парню с депрессией?       Странный, холодный и закрытый, но до ужаса красивый — единственные слова, которыми Джисон может описать Минхо. Нельзя сказать, что Ли когда-либо поймёт Хана. Нельзя сказать, что когда-нибудь перестанет вести себя странно. И… нельзя сказать, что он вообще придёт сегодня. За весь день врач ни разу не появился в палате у Джисона, хотя за последнюю неделю заходил по два-три раза в день. Может быть что-то случилось? Заболел, например? Все же люди могут болеть, не так ли?       Хану нужно перестать думать о Ли. Хватит забивать голову человеком, которого через месяц ты покинешь и больше никогда не увидишь. Хватит, Джисон. Посмотри в зеркало: кем ты стал спустя год? Где тот солнечный парень, что вечно так ярко улыбался? Почему сейчас под твоими глазами столько мешков, а от улыбки остались лишь блеклые воспоминания? Почему ты стал зависеть от других людей, привязываться ко всем подряд и потом страдать от этого же? Почему, Джисон?       Тихий, будто бы робкий стук в дверь и последующий еле слышный скрежет петлей её — знак о новом госте. Хан поворачивает голову и встречается взглядом с доктором Ли. На его руке заметны новые чёрные часы, длинные тонкие пальцы сжимают блокнот, а на лице ни одной эмоции. В прочем, всё как обычно. «Вот, сейчас он пойдёт ко мне и спросит о самочувствии, — уже заранее знает Джисон, — потом скажет, чтобы я вышел хоть раз на улицу и уйдёт. Как обычно.»       Как обычно, Минхо садится рядом с пациентом на кровать, достаёт ручку, открывая блокнот, и спрашивает: «Как ты себя чувствуешь сегодня?» Как обычно, быстро записывает все слова Хана на бумаге, лишь иногда что-то уточняя и спрашивая. Он пишет, держа записи на ноге, закинув ту на другую, и слегка наклонившись вперёд. Тёмные волосы падают ему на лицо, закрывая глаза от внимательно изучающего взгляда Джисона, губы немного поджаты и брови слегка сведены.       Как обычно, Ли щелкает ручкой, убирая её в карман халата, и ещё раз пробегается глазами по исписанной странице. Как обычно закрывает блокнот и…       Один раз же можно?       …наклоняется к Хану. Близко. Настолько, что, кажется, Джисону слышно сердцебиение Минхо, а кожа ощущает горячее дыхание. Ли смотрит прямо в глаза удивлённому Хану, проходится взглядом по всему лицу, будто бы запоминая каждую деталь, и останавливается на губах. Но потом быстро выпрямляется в спине, поднимаясь с кровати и стремительным шагом направляясь к двери. «Прости, что не пришёл раньше, Джисон.» — проговаривает тихо Минхо, прежде чем выйти.       Хан точно не понимает Ли.       Джисон просыпается в тёмном коридоре напротив нараспашку открытой двери. От неё исходит единственный свет, иногда прекрывающийся высокими деревьями, лёгкий прохладный ветерок пробирается вместе с шелестом ветвей всё тех же деревьев в отросшие светлые волосы Хана, а спину приятно холодит тёмная стена. Джисон недолго привыкает к ярким солнечным лучам и тому, что находится за пределами двери, но не хочет вставать, идти туда. Ему нравится и здесь наблюдать со стороны за птицами, что летают близ единственного гнезда на одном из деревьев, пока солнце скрыто за ветвями.       Но внезапно раздаётся смех. До боли знакомый и любимый голос, весело смеющийся где-то вдалеке эхом раздался по тёмному коридору и заставил Хана подняться с места. Он медленно, не веря, шагает вперёд и останавливается уже на выходе, касаясь синими пальцами косяка двери. Он слышит её, её смех и голос, она зовёт, что-то весело кричит… И Джисон идёт туда, на голос, что такой прекрасной целью отмечается в сознании, ведя всё дальше и дальше.       Как необычно: такая жуткая больница и такой светлый, приятный прилегающий сад. Здесь полно елей и полуголых лиственных деревьев, некоторые из которых уже начинают покрываться розовыми цветами. Трава уже почти полностью покрывает небольшую полянку, где сидит спиной к Хану светловолосая девочка, во что-то играя. Она весело разговаривает с небольшими куклами, двигая ими в воздухе и по траве, совсем рядом лежит альбом с изображением белки.       Джисон не верит своим глазам. Как? Почему? Он же видел… всё. Значит, это снова сон? Всего лишь видение, которое может рассыпаться словно песочный замок. Хан подходит ближе и останавливается в шаге от девочки. «Джусон?» — тихо обращается парень и девочка замолкает. Её руки плавно опускаются вниз, игрушки падают на землю, ударяясь глухим еле заметным гулом. Птицы, что ещё минуту до этого что-то напевали вдалеке, смолкли, погрузив сад в тишину и безмолвие. Джусон не оборачивается, встаёт на ноги и продолжает молча стоять спиной к брату. Чувство непонятного страха снова окружает Хана, заставляет кожу покрыться мурашками и тело невольно сделать шаг назад. Сильный холодный ветер внезапно начинает задувать в спину, будто бы останавливая парня, а Джусон наконец разворачивается…       Джисон вскакивает с кровати, хватаясь правой рукой за грудь и пытаясь отдышаться. Он быстро озирается по сторонам, широко раскрытыми от страха глазами ищет что-то, но, видимо, не найдя это, подбегает к тумбочке и рывком открывает ящик. Злосчастный скетчбук оказывается в руках Хана, уже потёртые изрисованные страницы с лёгким шелестом перелистываются, открывая нужную страницу, и полароидная фотография чуть не падает на пол. Всё здесь, всё на месте и ничего не изменилось. Парень вздыхает, кладя альбом обратно в тумбу и садясь на край подоконника. Вид из окна всё такой же и всё такие же люди ходят внизу, в небольшом саду-лесу. Джисон решает выйти туда.       Интересно, почему только сейчас он решился спуститься на улицу? Минхо приходит… точнее, приходил каждый день, прося хоть пять минут погулять, а Хан только сейчас решился. И почему Джисон всё время считал, что в парке ходят лишь те пациенты, которые могут убить и не заметить? Они выглядят не так пугающе, некоторые из них по-доброму улыбаются, махая новенькому, что наконец вышел на улицу. Солнце ярко светит прямо в глаза, пробиваясь сквозь крону елей и ещё наполовину голых веток прочих деревьев, падая обрывистыми островками на земле, где среди прошлогодней листвы заметная свежая зелёная трава. Почему Хан думал, что это место такое тёмное и мрачное? Джисон проходит по тропинке и садится на первую попавшуюся лавочку, где уже сидит кто-то из пациентов.       Джисон с небольшим интересом рассматривает парк, прилегающие к нему белые здания лечебницы и людей, проходящие мимо. Ничто не выглядит здесь мрачно, ничто не выглядит устрашающе и даже близко не напоминает какой-то фильм ужасов. Жизнь течёт своим спокойным чередом, нет никаких криков и зова помощи, никто из больных не ходит с ножницами в руках и в красной от крови одежде, врачи не выглядят как ставящие опыты над людьми учёные. Все они выглядят так же, как выглядят люди в обычных больницах Сеула. — Ты тот новенький, да? — внезапно спрашивает сидящий рядом брюнет. — Ну, за которым ещё присматривает сам Ли Минхо?       Джисон слегка наклоняет голову, переводя взгляд на мужчину, что даже не взглянул на Хана, продолжая смотреть куда-то вперёд. Светловолосый слегка кивает, не отрывая взора от тёмных глаз и скрытых под густой ровной чёлкой бровей. — Забавно, — протягивает после недолгого молчания мужчина, — у тебя ничего нет на запястьях.       Джисон понимает, о чём говорит он. Шанс встретить пустышку не так велик и, вполне возможно, мужчина даже не знал о существовании таких людей до этого момента. — А ещё забавнее то, что Минхо пару лет назад сделал себе операцию по удалению истинности не зная своего предназначенного.       А вот теперь Хан не понимает. Причём тут доктор Ли? Он как-то связан с Джисоном? Этот мужчина что-то знает? Джисон хочет узнать, что имеет ввиду он. Но что, если этот парень просто не понимает, о чём говорит? Вдруг у него какое-нибудь такое заболевание, при котором начинает говорить что-то несвязное между собой? — Знаешь, парень, почему я здесь? — риторический вопрос. — Я хочу отказаться от своей пары, хоть она и является моим лучшим другом. А мои родственники против. Они подключили связи и теперь я здесь. — мужчина немного печально улыбается. — Не думай, будто бы я не знаю Минхо. Мы были очень близки. — Зачем вы мне это рассказываете? — Я просто предупреждаю тебя, мальчик. Я знаю, что написано было у него на руке и догадываюсь, почему сейчас он носит часы. Будь осторожен с ним. — мужчина поднимается с лавочки, бросая единственный взгляд на Хана, затем разворачивается спиной, идёт по тропинке прочь. И что это всё значит?