Ловушка для каменного сердца

      Весь остаток дня Хана провозилась над хероганом. Хобо была на подхвате, снабжала необходимым сырьем, из которого лепились съестные пилюли, а девушки-помощницы принимали участие в замешивании. Вспоминая слова Хаширамы, Хана добавила меда чуть больше положенного и надкусила шарик, обваленный в соевой муке. Обычно хероган приобретал вкус трав, входящих в его состав, но сейчас благодаря меду в нем чувствовались сладковатые нотки, перебивающие горечь женьшеня. Удовлетворившись результатом, девушка оставила пилюли просушиваться на легком огне и поспешила переодеться. Тобирама обещал зайти вечером и продегустировать хероган, прежде чем брать его на миссию. Его опасения были легко объяснимы, и Хана возражать на счет проверки не стала.       Смыв с себя муку и впитавшийся в кожу запах терпких трав, девушка переоделась в свежую юкату, выбрав нежно-зеленый цвет и, вплетя в волосы разноцветные ленты, украшенные мелкими цветами, спустилась вниз. Дождь согнал всех домочадцев под одну крышу, сидели полукругом на полу, переговаривались, смеялись, пели песни. Хана поддалась царившей атмосфере веселья, присела между двумя мальчишками и долго слушала, как юноша и девушка тянули лирическую песню, кидая друг на друга томные взгляды. Сенджу были народом жизнерадостным. Любили гуляния, песни и пляски. Даже работа превращалась в праздник. Хана все больше понимала, как много не знала об этих людях. На первый взгляд они показались ей невоспитанными деревенщинами, не знающими правил приличия и чувства такта, но, чем дольше она жила среди них, тем больше проникалась их душой и тем больше понимала, как ошибалась. Сенджу были добрыми и открытыми, впускали в свое сердце даже чужаков, что в эпоху воюющих государств мог позволить себе не каждый народ. Вот и ее приняли, пусть еще не все, но домочадцы ее уважали и с мнением считались.       После песен перешли к танцам. Мальчишки выполняли движения тиго, девочки кружились в танце сира-буес. Старшее поколение выстукивало ногами и руками ритм, которого придерживались танцоры. В комнате было светло и жарко, с кухни доносились аппетитные запахи тушеной рыбы с овощами, в углу дымила курильница, и от звуков с запахом у Ханы вскоре закружилась голова. Как можно более тихо и незаметно девушка покинула комнату и через заднюю дверь вышла в сад.       В воздухе пахло сырой землей и зеленью, дождь на время прекратился, и вокруг царила тишина. Хана подложила циновку и опустилась на пол, обмотав голые ноги предусмотрительно прихваченным пледом. Она давно не думала об Изуне. Не позволяла себе о нем думать, боясь прийти к неутешительному выводу, что с братом что-то случилось. Мадара в гости к Сенджу не наведывался, встречался с ними только на тренировках, и по словам Хаширамы вел себя, как ни в чем не бывало. Это выглядело странно, тогда как сама Хана переживала и места себе не находила. Если на время и забывалась, занимаясь делами, то сердце ныть не переставало. Хоть бы весточку прислал, что жив и здоров, большего и не надо. Если только он действительно жив.       Мысли эти Хана гнала прочь. Если Изуна выжил в боях с Сенджу, то, что ему эти выскочки Чиноике, не владеющие своим додзюцу в полной мере. Мадара прав, им далеко до глаз Учиха.       Поговорить бы об этом с Мито, услышать утешительно-ободряющие речи Хаширамы, умеющего в любой ситуации подобрать нужные слова. Но чета Сенджу отсутствовала, словом, как и Тобирама, не явившийся даже, когда опустились сумерки. -Хотите чаю?       Седзи бесшумно распахнулись, и на пороге появилась Юли, та самая девушка, что присутствовала на собрании в кабинете Хаширамы. В руках она держала маленький круглый поднос, на котором дымил заварник и стояли две чашки. Чаю совсем не хотелось, уж много его выпито было за день, но Хана была рада компании и подвинулась, освобождая место для Юли и ее ноши. Девушка грациозно опустилась на предложенную циновку, поставила между ними поднос и тонкими длинными пальцами взялась за ручку чайника. Юли принадлежала к знатной семье, это было видно по дорогому шелку ее одеяния и украшениям в высоко забранных светло-русых волосах. Вблизи она оказалась моложе, чем Хана предполагала, быть может, лет семнадцати, не больше. Голубоглазая, поцелованная солнцем, она являла собой воплощение чистоты и невинности. -Вы тоже считаете, что сейчас не время для праздника? – Когда чай был разлит, Юли подняла лучистый взгляд на Хану, словно прося ее подарить чуточку надежды. -Перемирие наступает не только тогда, когда есть общий враг, но и когда есть общие цель и досуг. -Я тоже так думаю. Мы так долго жили войной, до сих пор вспоминаем усопших и то, как они умерли, но разве правильно жить прошлым? - Юли припала губами к чашке и сделала несколько маленьких глотков. – Все, что было в прошлом, пусть там и остается.       Уже второй раз за сегодняшний день Хана слышала эту фразу. Оставить прошлое? А что в нем было? Душевная боль, потери и слезы. В нем была война. И ее действительно хотелось скорее позабыть, как самый страшный сон.       Юли продолжала щебетать, Хана слушала ее вполуха, крутила в руках чашку, и на девушку почти не смотрела, против воли уязвленная ее красотой и юношеской беспечностью. В клане Учиха ходили слухи, что девушки Сенджу имели жесткие черты и не женственные фигуры, но Хана все больше подмечала, как красивы и по-своему уникальны были местные красавицы. Учиха – это острый взгляд, горделивый вид, прямой стан. Все, как один, белолицы, черноглазы и темноволосы. Сенджу – смесь самый разных цветов и оттенков, мешанина нравов, сочетание сразу нескольких типов темпераментов. Если Учиха следовали строгим кодексам поведения, то Сенджу наделялись большей свободой в своем выборе. Наверняка Тобирама хотел взять в жены себе добропорядочную девушку из собственного клана. Милую и добрую, как Юли. Им не нужно было бы переступать через пропасть непонимания и недоверия, рушить внутри себя стены из заложенных семьями правил и устоев. Не пришлось бы перекраивать свое мировоззрение только для того, чтобы хотя бы научиться терпеть друг друга под одной крышей. Тогда, возможно, и черствое сердце Тобирамы рано или поздно растопила бы любовь. -Надеюсь, с вашим братом ничего не случилось на задании. – Хана выловила из монолога Юли одну единственную фразу и подняла удивленный взгляд. Девушка смотрела в сторону, накручивала на палец выбившийся из прически локон и, кажется, совсем позабыла, что рядом был кто-то еще. –Ты волнуешься об Изуне? – Сомневаясь в правильности своего предположения, спросила Хана. Лицо Юли тут же залила предательская краска. Только сейчас она поняла, что сболтнула лишнего. –Нет, то есть да. – Девушка робко опустила глаза, с досадой закусила губу и покачала головой. – Мама бы этого не одобрила, она говорит, что ваш клан проклят ненавистью. И только ее может испытывать. –Твоя мама – Таори-сан?       Юли кивнула. –Но я не согласна с ее словами. – Пылко выдохнула девушка, в порыве чувств подаваясь вперед. –Слухи порождают сомнения, и теперь я в этом убедилась. Вас нам описывали, как людей холодных и безжалостных, не знающих добра и любви. Но вы не такая, и Изуна-сан не такой.       Юли вновь опустила застенчиво глаза и добавила почти шепотом: –Он был очень добр ко мне и даже пообещал обучить технике огненного шара, когда вернется.       Хана изумленно смотрела на Юли не в силах поверить, что ее брат, тот самый, что воевал против Сенджу многие годы, подружился с одной из них. И когда успел? С подписания мирного договора прошло не так много времени, чтобы научиться терпению, не говоря уже о взаимной симпатии. –Твоя стихия огонь? – Я - исключение из правил, как говорит мама. – Юли улыбнулась, обнажив ряд белоснежных ровных зубов. – В моей семье все рождаются со стихией ветра, а я вот -противоречие всем правилам. И не только в этом. –Не печалься об этом. Наш союз с Тобирамой - яркое доказательство того, что рано или поздно Сенджу и Учиха объединятся кровными узами. Хотим мы того или нет, но сердцу не прикажешь. –Поговаривают, что ваш с Тобирамой-сама брак лишь временный. – Едва слышно проговорила Юли, пряча глаза. – Обманный отвлекающий маневр. –Между нами действительно нет романтических чувств. – Хана пыталась придать голосу равнодушные нотки, но против воли он звучал горько. – И брак наш - формальность, муж и жена мы только на бумаге. Но это не обман и не уловка. Мы выполняли свой долг перед семьями и кланами. И, если такова цена мира, я о ней не жалею и сделаю все от меня зависящее, чтобы этот мир никогда не превратился вновь в войну. - Притворяться и делать вид, что между нашими кланами ничего не было – бессмысленно. Век войны не сотрется несколькими неделями сомнительного мира. Фальшивое рукопожатие и вынужденный брак не дадут нужного эффекта – лишь прощение друг друга – лекарство от всех наших бед. Я не хочу жить ненавистью, поэтому я простила вас за отца и за братьев, и у вас прошу прощение за тысячи невинных жизней, павших на поле боя от наших мечей. - Юли склонила голову в глубоком поклоне.       Хана не сдержала восхищенного вздоха. Юли сказала то, на что у нее самой не хватило смелости. Им надо простить друг друга. Не попытаться забыть и сделать вид, что ничего не было. Им нужно отпустить ненависть и жажду отмщения. Они увязли по горло в слезах и крови. Неужели этого недостаточно, чтобы понять – так жить больше нельзя. –Прощение прошлого изменить не сможет. – выпрямившись продолжила Юли и машинально затеребила золотую кисточку, прикрепленную к волосам. – Но будущее сделает лучше. –Я не видела войну воочию. – Хана сцепила на коленях озябшие руки. Холодало, и покрывало приходилось натягивать выше. – Видела лишь ее результат, когда не вернулись отец, братья и опекун. И я не хочу повторения. Не хочу потерять последних родных людей. –Ты любишь своих братьев? –Всем сердцем. –И Мадару-сана?       Хана подняла на Юли взгляд, прекрасно понимая, от чего недоверие сквозило в ее голосе. –Семью не выбирают. Он мой брат и я его принимаю таким, какой он есть. –Он жестокий. – Совсем тихо сказала Юли, пуще прежнего начиная теребить кисточку. – Мрачный и нелюдимый. Совсем не как Изуна. –Сколько я Мадару помню, он всегда был таким. И ничто его не изменит.       Когда Юли, пожелав спокойной ночи, забрала чайные принадлежности и покинула Хану, время приближалось к полуночи. Молния несколько раз прорезала черное, как деготь, небо, и тишину оборвал шум дождя. Ждать Тобираму и дальше не имело смысла. Он снова не пришел, хотя и обещал.       Покидая насиженное место, Хана чувствовала горькую обиду. Тобирама не просто не хотел сближаться с ней, он хотел показать, что и ее попытки на сближение не найдут в его сердце должного отклика.