Ловушка для каменного сердца

      Тобирама осознавал, что вновь задерживался, ускорял шаг, но к Хирайшину не обращался, надеялся на целительные свойства свежего воздуха, способного усмирить его ярость. Не хватало еще вновь сорваться на ни в чем неповинную девушку. Внутренние стены спокойствия продолжали сотрясаться норовя разлететься под натиском клокочущего внутри гнева. Как посмела Таори-сан затевать с ним коварные игры, бесчестные и грязные? Она и раньше умело плела паутину интриг за спиной Буцумы, но тогда Тобирама был еще юн и не слишком сведущ в темах подобного рода. Уже научившись разбираться в закулисных играх, Тобирама продолжал закрывать глаза, наивно полагая, что Таори-сан действует по приказу Буцумы во благо людей клана. Как глупо и опрометчиво с его стороны. Не умеющий признавать ошибок, самоуверенно полагающий, что таковых попросту не совершает, Тобирама грыз себя изнутри вдвое жестче. Не смог предугадать действий Таори-сан, оказался на шаг позади нее и стал марионеткой в хитросплетенной игре. Но, как известно, в конце игры и король, и пешка падают в одну коробку. Тобирама надеялся продержаться на доске дольше своей соперницы.       В дом Таори-сан Тобирама отправил двух шиноби-шпионов и о любых находках приказал докладывать ему незамедлительно. Непременно нужно было отыскать неопровержимые доказательства ее виновности, иначе - быть беде. Если старейшины прознают об аресте своей бывшей сослуживицы прежде, чем будут найдены улики, появятся проблемы. И прежде всего у Хаширамы. Как глава клана, он был в ответе за все, что происходило внутри селения, и, если за родным братом не усмотрел, куда ему контролировать народ. Так непременно подумают старейшины, прежде чем будет вынесен неутешительный приговор.       Совет старейшин стоял костью поперек горла. Его негласный контроль над селением все больше вызывал волнения у народа. Трудяги, посвящавшие жизни работе, а не излишним умозаключениям, привыкшие доверять свои судьбы правящей верхушке, все чаще ставили под сомнение компетентность совета. Если раньше Лидер клана и старейшины были единым правящим органом, внутри которого четко распределялись функции каждой стороны, то с приходом на пост главы Хаширамы совет отошел на второй план. Хаширама умел расположить к себе народ. Кристальной честностью, исключительной чуткостью и удивительной искренностью он вселял в сердца людей любовь и уважение. Недовольные положением старые скряги за неимением возможности найти против силы большую силу искали иные лазейки дабы запятнать репутацию Хаширамы.       Если раньше Тобирама считал упразднение совета недопустимым шагом, сейчас - единственно верным решением, способным уберечь клан от смуты, а брата от лишних переживаний. Хаширама не был наивным ребенком, но его безграничная вера в людей выходила за рамки разумного. Старейшин уже не изменить - слишком прочно укоренились в их замшелых сердцах привычки и устои минувших лет. Тобирама и сам еще с положением новым не обвыкся, но мало-помалу принимал перемены, в силу своего возраста, еще умел подстраиваться под изменчивость окружающего мира. А что творилось в его душе... Казалось, даже внутренние органы претерпевали изменения: Тобирама и подумать не мог, что его сердце способно так быстро и гулко стучать не только в пылу сражений, но и от чувств сильных и ему не понятных.       Слишком много вещей, о которых следовало подумать. Слишком много дел, которые следовало решить. Идя к Хане Тобирама осознавал, что откладывал на потом более важные вопросы, но вопреки здравому смыслу ноги несли его к дому. Двери были распахнуты, несколько перегородок сдвинуто в сторону. Хобо встречала его на пороге с корзиной полной лекарственных трав, которые поручил ей собрать ирьенин. Глаза ее, обрамленные кружевной сеточки морщин, таили в себе волнение. Внутренности Тобирамы перекрутило тугим жгутом. Зажмурившись, он изгнал из тела все чувства и мысли и уверенно шагнул вперед. – Все нормально? – На выдохе спросил Сенджу, закладывая за спину руки и готовя себя к худшему. – Рю привела Юли. – Шепотом ответила Хобо, воровато оглядываясь. – Я всю прислугу с кухни выпроводила, чтобы не глазели и не слушали, а девочек туда препроводила. Тобирама одобрительно кивнул. – Как она? – Переживает из-за случившегося. - Хобо удрученно поджала губы. - Клянется, что не совершила бы подобного, если бы знала намерения своей матери.       Тобирама покачал головой. Словам, не подкрепленным доказательствами, он верить не привык. – Пусть остается в доме под вашим присмотром, пока я с ней не переговорю. – Как скажете, Тобирама-сан. - Хобо учтиво поклонилась, отчего несколько пушистых веточек таволги упало на деревянный пол. – Где Хана? – Произносить ее имя вслух было по-прежнему странно. Для Тобирамы у Учиха имен не существовало. Но стоило признать, что Хана была теперь Учиха только по крови, более с кланом, в котором она родилась и выросла, ее ничего не объединяло. – Она сегодня весь день промаялась, я запрещала ей заниматься работой. Только недавно она поднялась к себе и попросила принести чай. – Вы проверяете еду? – Как вы и приказывали. – Приятно осознавать, что в этом доме я могу кому-то доверять. – Хана - девушка добрая и искренняя. Я не желаю ей зла. Оберегаю, насколько это в моих силах. – Теперь она под моей защитой.       С этими словами Тобирама размашистым шагом двинулся к лестнице и взлетел по ступеням на второй этаж.       Хана сидела на футоне, подтянув к груди колени, и резала своим кунаем яблоко на тонкие дольки. Оружие на миг приковало взгляд Тобирамы, в памяти яркой вспышкой пронесся разговор с Таори-сан и в груди заклокотал гнев, который был тут же подавлен. Рядом с девушкой лежал перевернутый томик со стихами, на полу, источая теплый свет, горела масляная лампа.       На звук открываемых седзи Хана обернулась, и Тобирама успел заметить задумчиво-отрешенную дымку, таявшую в ее глазах. О чем она думала? На краткий миг Тобирама готов был положить к ее ногам горы, лишь бы убедиться, что в мыслях ее нашел место его образ. Подобное размышление вызвало смиренное отчаяние. Тобирама начал привыкать к тому, что мыслям своими он больше не был хозяином. Наверняка, Хана думала об Изуне. Переживала за него, молила Ками вернуть родного брата в целости и сохранности. Их связь была крепка, это виделось невооруженным глазом. И, если любовь к Изуне Тобираме была понятна, то любовь к Мадаре понимать и признавать он отказывался. Насколько он успел заметить, отношения между Ханой и Мадарой складывались не лучшим образом. Проще говоря, Мадара Хану ненавидел, а она его боялась. Но насколько непримирима была ненависть, так ли силен страх, или это была еще одна ловушка, в которую Тобираму пытались заманить? Сенджу не знал Мадару, как человека, да и не пытался узнать. Даже после объединения кланов, желания не прибавилось. Но Тобирама знал Мадару, как воина, и не мог не заметить, что ненависть к врагу в нем была также сильна, как любовь к семье. И чем могла заслужила его немилость Хана, ведь по сути своей она не умела вызывать столь сильные негативные эмоции. Даже первоначальная неприязнь Тобирамы, мало-помалу сменялась легким недоверием, а ведь в ее обществе он старался бывать как можно реже. Сенджу чувствовал в этом деле подвох, видел несостыковки, но никак не мог нащупать нить, способную привести его к истине. – Ичиро ждет нас в лечебнице. Собирайся, я препровожу тебя, как и обещал. – На одном дыхании произнес Тобирама, и тут же за спиной услышал шелест одежды. На мгновение его бросило в жар. Неужто при нем решила переодеваться? В чувства его привел короткий хриплый кашель, призывающий обратить внимание. Обернувшись, Тобирама встретился взглядом с темными глазами Ханы, будто сообщающими ему о готовности выдвигаться. – Ты готова? – Все же решил уточнить Тобирама.       Хана утвердительно кивнула и первой двинулась к седзи. Решив про себя, что разговор с Юли может немного подождать, а время даст возможность к нему подготовиться, Тобирама уверенно двинулся вслед за Ханой.       В лечебнице оказалось людно. Живая очередь вилась зигзагом по улице и оканчивалась у деревянных дверей кабинета Мито, в котором сейчас принимал пациентов временно заменявший Узумаки Ичиро. Тобирама уверенно двинулся мимо любопытных зевак, спиной чувствуя заинтересованные взгляды. Хана не отставала, чеканила каждый шаг и, если раньше ее прямая спина и вскинутая голова ошибочно воспринимались Тобирамой, как проявление высокомерия и тщеславия, то теперь он ясно видел за этим взращённую в ней силу воли и духа. Она не прогибалась под невзгодами, держалась с присущим всем Учиха достоинством и, даже если налетала на риф неприятностей, не отчаивалась и продолжала бороться.       Удивительно, но Тобирама отчего-то видел в Хане женщину, способную на отчаянные поступки. Быть может ей не хватало силы, но и Тобирама всемогущим себя не считал. В каждом человеке вились свои страхи, они раскрывали слабости, но в то же время наделяли силой. Хана не бывала ни на одной из войн, что вели десятилетиями Сенджу и Учиха, но при этом была воином. И пусть ее руки не огрубели от эфеса катаны в ней была своя сила - сила духа, которую Тобирама не мог не признать. – Тобирама-сама. – Мужчина обернулся на голос, пробежался взглядом по знакомым лицам и остановился. Хана, следовавшая за ним по пятам, едва не влетела в спину Сенджу, но вовремя успела уйти от столкновения и проследила за взглядом мужа. От толпящейся у дверей очереди отделилась невысокая женщина, облаченная в скромную темно-серую юкату. Ее уставшие карие глаза остановились на Тобираме, во взгляде скользнула глубокая непостижимая грусть. – Известно ли что-нибудь об отряде Токи-самы?       Галдящая толпа затихла, всеобщее внимание обратилось к Тобираме. – Мне жаль, Риоко, но я не обладаю никакими сведениями. – Хана кинула быстрый взгляд на мужа и с трудом сдержала желание положить на его плечо руку и приободрить. Она понимала, что невозможность находиться сейчас рядом со своими людьми грызла его изнутри во много раз сильнее, чем он это показывал. – Хоть что-то, Тобирама-сама... – Женщина издала гортанный стон и выхватила заткнутый за ворот юкаты платок, спешно приложила его ко рту. – Что-то, что могло бы даровать мне надежду на то, что муж и сыновья вернутся домой. – Вернутся, мама. Обязательно вернутся. – Рядом стоящий мальчуган вцепился в подол материнской юбки. – С ними ведь наш Лидер, а он самый сильный.       Детская наивность пронзила Хане сердце. До определенного времени она тоже верила, что все решает сила и оружие. Но, если жизнь была дарованным подарком, то смерть – необратимой реальностью. Она настигала всех без разбору: каждого – в свое, положенное время. Быть может, если бы не было войны, дорогие люди находились рядом многим дольше, но и они рано или поздно покинули бы этот мир. Ведь такова жизнь.       Хана не слышала продолжение разговора, седзи открылись и ирьенин пригласил ее в кабинет. Последнее, что она успела увидеть, как перед Тобирамой расступилась толпа, и он прошел к печальной Риокке и к ее сыну.       Пока теплая лечебная чакра перетекала из-под ладони ирьенина под кожу Ханы, девушка занимала себя рассматриванием кабинета Мито. Большую часть помещения занимали деревянные шкафчики с сотнями отделений под ингредиенты. В углу находились весы, на которых мальчик-подмастерье отмерял необходимое количество лекарственных трав и порошков. На полках вдоль стены размещались керамические склянки, стеклянные банки, колбы и пробирки. Все было подписано аккуратным почерком и пронумеровано. Подвешенные к потолку мешочки с лекарственными травами, насыщали воздух кабинета приятным пряным ароматом. Такой же аромат витал и в кабинете Хаширамы. Место для приема пациентов от основного помещения отделяла ширма с изображенными на ее полотнище мистического зверя Хакутаку и индийского бога Ганеша. Ходили легенды, что способны они были отгонять любую хворь. Благоговейная тишина, теплый свет и манипуляции Ичиро могли быть самыми действенными исцеляющими средствами, если бы не внутреннее напряжение, поселившееся в сердце Ханы, стоило переступить ей порог медицинского кабинета. – Скажите, если где-то будет больно. – Длинные пальцы Ичиро исследовали шею девушки. Движения осторожные и легкие, но Хану не покидало чувство, будто совершая манипуляции, медик преодолевал брезгливость и не показывал вида лишь благодаря приверженности профессии. – Вам несказанно повезло. Всего минута промедления могла стоить вам жизни.       От елейности голоса Ичиро отчего-то тошнило. Хана сцепила в замок руки, покоящиеся на коленях, убеждая себя, что ханжеская ласковость и участие ей только послышалась и медик действительно обеспокоен судьбой ее и своего клана.       Ирьенин поднялся с дзабутона и подошел к столику, где подмастерье уже разложил необходимые для изготовления лекарства ингредиенты. – Знаете, ведь ваша смерть могла принести в этот мир новую войну. – В словах Ичиро прослеживалась неприятная двусмысленность. – Женщины, за редким исключением, не обладают ни отвагой, ни преданностью, но из-за них вспыхивают войны так же часто, как и из-за земель. – Продолжал ирьенин, колдуя над лекарственной смесью. – Уверен, вы бы не хотели стать яблоком раздора между нашими кланами.       Хана впилась возмущенным взглядом в спину медика. Ледяная надменность и легкое пренебрежение, исходившие от него, раздражали и вызывали гнев одновременно. – Гин, ты снова забыл положить корень имбиря. - Раздраженно произнес ирьенин и развернувшись на пятках направился к подсобному помещению, ожесточенно и громко топая по деревянным половицам. - Бестолковый мальчишка, не будет от тебя проку. – Напыщенный павлин. - Фыркнул мальчик-подмастерье, стоило его наставнику скрыться за дверьми складского помещения. - Как только Мито-сан за порог ступила, тут же перья распушил.       Хана поймала на себе заинтересованный взгляд Гина и улыбнулась. Поведение ирьенина ей тоже было не по душе.       Мальчик продолжал смотреть на Хану, и девушке показалось, что он хотел с ней о чем-то говорить, но не знал, как начать разговор. Тогда она решила завести его первой, обвела комнату взглядом, сопровождая его взмахом руки, и указала на Гина. Мальчик понял не сразу, но, когда смысл пантомимы до него дошел, встрепенулся. – Хотите знать, давно ли я тут работаю? - Мальчишка в предвкушении облизал губы. Видно, потрепать языком он был любитель. - Через неделю будет полгода. Матушка хотела, чтобы ирьенином была Миоко, но та в шестнадцать лет замуж выскочила и дите заимела, и не до работы ей уж теперь. Ребятишек уж целых пять у нее. - Гин выставил пятерню вперед. - Миоко - сестра моя старшая. Матушка возлагала на нее большие надежды, а про меня говорила, что я лоботряс, потому что много времени на полигоне провожу и с мечом упражняюсь. Меч, кстати, мне от отца достался, но матушка мне не разрешает его брать на двор, говорит, что либо себе палец отрублю, либо других покалечу. Поэтому пока я постигаю мастерство боевого искусства с ханбо.       Гин перевел дыхание, потому что монолог он свой говорил без перерывов и запинок, и продолжил. – Матушка отдала меня в ирьенины, чтобы я от идеи стать шиноби отказался. У меня было три старших брата и все они на поле боя полегли, и матушка не хотела, чтоб меня их судьба постигла. Но отец говорил, что мужчиной может по праву считаться лишь тот, кто с оружием в руках защищал честь и свободу своего клана и своей семьи.       Гин покосился на дверь подсобного помещения. Наставник его подозрительно долго рылся в своих запасах. – Матушка надеялась, что став ирьенином я буду лечить односельчан. От ожогов, отравления и прочей дребедени. Но я стану как Мито-сан. Она и ирьенин первоклассный, и куноичи умелая. Только вот в ученики она к себе никого не берет, а с Ичиро-саном многому не научишься. Он только и делает, что настои готовит, травы, цветки и прочее бесполезное растительное сырье собирает. Неделю назад грибов целую корзину принес и целыми днями над ними корпел. И резал, и сок из них давил. Я уж думал незаметно умыкнуть с десяток, матушке к обеду преподнести. Но Ичиро-сан наказал не трогать, они у него все учтены и, если хоть один пропадет, узнает и накажет.       Гин надул губы и кинул угрюмый взгляд в угол, где в большой плетеной корзине лежали пожухлые цветы, травы и подгнившие грибы. – А сегодня выставил почти нетронутые и приказал выбросить. - Укоризненно покачал головой Гин. - И самому оказались ненужные, и мне уж с такими ничего не сделать. – Сколько можно говорить, чтобы клал ингредиенты на место. - Красное лицо Ичиро-сана, показавшееся из-за дверей складского помещения, не предвещало ничего хорошего. Это сразу учуял Гин, мигом оказавшийся в другом конце кабинета. – Опять языком треплешься. Лучше бы мусор вынес, он тебя с утра еще ждет.       Ирьенин бросил в корзину поверх остального пучок высохших трав и указал своему ученику на дверь. Гин спорить не стал, схватил плетеное лукошко и мигом выскочил за дверь.       Получив краткие указания и схему лечения, Хана откланялась и поспешила покинуть кабинет. Голова от пряных трав, еще недавно действующих расслабляюще, сейчас же окуривших и помутнивших разум, казалась тяжелее чугунного котелка. Хотелось как можно скорее глотнуть свежего воздуха, но Ичиро как назло медлил и не спешил вкладывать пузырек с настоем в протянутую ладонь девушки. – До меня дошел слух, что Юли-сан сейчас пребывает в вашем доме под арестом, а Таори-сан томится в казематах. – Голос Ичиро казался тихим и вкрадчивым, в то время как взгляд темно-серых глаз жег холодом. Видно он прочел в глазах Ханы неподдельное удивление и полную растерянность, уголок его рта приподнялся, и он коротко усмехнулся. – Похоже, ваш муж не сообщил вам об этом. Что ж, его право, наверняка, у него есть на то причины. Но мне кажется, он переступает черту. Обвинять невинную девушку и преданную клану бывшую куночи – непростительная глупость. Когда правда откроется, и истинные виновники случившегося будут найдены, боюсь, у вашего мужа появятся неприятности.       Хане все больше не нравился этот человек, его дерзкая неоднозначная ухмылка и слова с подтекстом. Но свое негодование она могла выразить лишь суровым взглядом, что тут же продемонстрировала. В компании Ичиро чувствовалось напряжение, накалявшееся с каждой минутой. Не приближаясь к мужчине, Хана вытянула руку и уже схватилась пальцами за горлышко пузырька, когда Ичиро неожиданно сжал ее запястье, не позволив отдёрнуть руку. – Ваше появление в клане ни к чему хорошему не приведет. – Голос, полный хорошо ощутимой неприязни, вкупе со сжавшимися на запястье пальцами возмутили Хану до глубины души. Девушка дернула руку, силясь освободиться, но Ичиро усилил хватку и склонившись к девушке понизил голос. – Вы уже навлекли много бед на наш клан. Вы и ваши люди.       Хана открыло рот, негодование искало выхода, щипало на языке, но с губ сорвался лишь хриплый полурык и она снова дернула рукой. В этот раз ее все-таки удалось освободить, и девушка была уверена, что ногти оставили свой след на ладонь Ичиро. -Следуйте моим рекомендациям и скоро поправитесь. – Уже находясь у дверей Хана услышала за спиной голос Ичиро. Весь внешний облик ирьенина выражал смирение, когда девушка обернулась. Но в глазах все еще горели тлеющие угли недоброго огня.