***
Тобирама не собирался оставаться на ночь дома. Расследование преступления заняло слишком много времени, а дела клана сами собой не решались. Хоть Тоши и взял на себя контроль за постовыми шиноби, проявив чудеса самоорганизованности, оставалась бумажная волокита, касающаяся не только проблем клана, но и службы сегуну. А еще Тобирама смертельно устал и для восстановления сил ему требовалось хотя бы несколько часов спокойного, крепкого сна. Он поднялся в комнату к Хане, дабы удостовериться, что на этот раз ей ничего не угрожает, чтобы не было ложной тревоги и мысли его были освобождены хотя бы от этой заботы. Но увидев заботливо приготовленный футон у окна, в том самом месте, где лежал прошлой ночью, понял – не уйдет, не сможет. Хана расстроится, а он всю ночь будет думать о ее печальных глазах, вместо того, чтобы отдыхать. И вновь раскрытая доска и взгляд полный ожиданий, и что-то борется внутри: одна часть желает уйти, другая остаться. И первую Тобирама душит в зародыше и садится на татами. Он не мог не признать – в качестве противника по шогам Хана ему импонировала. Хаширама был хорошим стратегом, но ему недоставало терпения, и он сдавался слишком быстро, желая как можно скорее закончить игру. Хана же продумывала каждый ход, не спешила, анализировала, внимательно следила за ходами оппонента, и Тобираме нравилась в ней эта черта. –Наори-сан разместилась в бывшем кабинете Хаширамы. Не самая подходящая комната под спальню, но я уже отдал приказ обустроить ее как полагается. – Тобирама кинул на Хану быстрый взгляд исподлобья. Ее магматические глаза были полны удивления и искреннего восторга. В один миг подскочив с места, она сложила на груди руки и низко поклонилась, выражая тем самым свою безмолвную благодарность. Тобирама стушевался, на одно краткое мгновение с лица его стерлась холодная невозмутимость. Он потер ребром ладони лоб, нервно чесанул за ухом, небрежно закатал рукав рубахи. –Пустяки. Это не требует благодарности. – Наконец буркнул он, раздосадованный своим наиглупейшим поведениям и охватившим его ребяческим волнением. – У тебя появилось много сторонников в нашем клане, но, думаю, проверенный годами человек рядом позволит почувствовать себя в большей безопасности. Хана одарила Тобираму лучезарной улыбкой, которой никогда прежде к нему не обращала и вернулась на место. Что-то умилительно-нежное читалось в ее глазах, и этот взгляд волновал Сенджу и не давал сосредоточиться. Когда не задавшаяся с самого начала игра превратилась в настоящую пытку, Тобирама впервые нарушил собственное правило и сыграл в поддавки. Хана была слишком внимательна, чтобы этого не заметить. Без должной радости она приняла победу и обратила на Тобираму вопросительный взгляд. –Хватит на сегодня. – Тобирама хлопнул себя по коленям и поднялся, стремясь скрыться от проницательных глаз, смотрящих будто в самое нутро. – Сегодня выдался долгий и тяжелый день. Нам всем не помешает хороший отдых. Хана аккуратно сложила шоги в деревянный футляр и отложила в нишу у окна. При этом прошла в волнительной близости от Тобирамы, мужчина смог почувствовать исходящий от нее аромат лечебных трав, а длинные черные волосы коснулись его локтя и предплечья, мягко пощекотав кожу. Она легла на футон лицом к Тобираме, наблюдала за тем, как он неспешно готовился ко сну и прислушивалась. К своим новым ощущениям, к биению сердца, своему дыханию. Тобирама был стальной и обжигающе холодный, для нее неясный, непонятный и непредсказуемый, но она к нему что-то чувствовала. Тепло растекалось внутри, когда она смотрела на него. В нем не было утонченности, свойственной Учиха, но его манера держаться, проявление решительности и уверенности вызывали искреннее восхищение. Выйди она за другого замуж, как того желал изначально Таджима, смогла бы она испытывать подобные чувства к другому? Хана сомневалась. Не потому что думала, что другой был бы хуже или лучше, а потому, что он не был бы Тобирамой. Хана не обладала опытом в любви. Никогда прежде не влюблялась, не принимала ухаживаний, не умела кокетничать и распознавать симпатию, но понимала – их отношения с Тобирамой имели странный характер. Они уже не были чужаками, знали друг о друге достаточно, чтобы понять и попытаться ужиться под одной крышей, но при этом между ними ощущались неловкость и будто бы недоговоренность, в одной комнате им было тесно и неуютно. По-прежнему чувствовались личные границы, за которые второму путь был закрыт, и они побуждали отдалиться и не задавать лишние вопросы, дабы не показаться слишком навязчивыми и бесцеремонными. Хана не знала как себя вести с Тобирамой. Понимала, что проявлять холодность и отчужденность больше не сможет, но и выглядеть слишком назойливой боялась. Тобирама не казался ей человеком, способным принять чью-либо любовь и при этом не ранить чужих чувств, и уж тем более ответить на них. Скорее, его это могло напугать и оттолкнуть, а Хана не желала вновь вызвать его равнодушие и предпочитала оставить все как есть. По крайней мере он больше не сторонился ее, не избегал встреч, проявлял деликатность и внимание, и Хана понимала, что на данном этапе их отношений большего от Тобирамы ожидать не следовало. Тобирама потушил огонь в лампе, и комната погрузилась во тьму. Хана слышала шуршание футона, пока Сенджу устраивался удобней. Прошедшей ночью она была слишком измотана болезнью, и оставшийся по соседству Тобирама воспринимался больше, как страж ее покоя, чем, как мужчина. Сегодня же его присутствие ощущалось слишком остро, близость была осязаема почти физически. Хана задерживала дыхание и в сгустившейся тьме могла различить его едва слышные вдохи и выдохи. Это волновало. Тобирама сидел, облокотившись о стену и вытянув перед собой ноги. Глаза к темноте привыкли быстро, и он хорошо мог рассмотреть, лежащую всего в паре метрах от него, Хану, перевернувшуюся с одного бока на другой по меньшей мере с десяток раз. Ей не спалось, как и ему самому. Усталость, как рукой сняло, голову наполнил густой запах чужой, манящей чакры. Пикантности аромату придавало волнение. Не испуг или тревога, а неосознанное возбуждение, будоражащее воображение Тобирамы. У него самого кожу покалывало. Странное, пугающее и в тоже время приятное чувство. –Не спится? – Понимая, что просто так ему сегодня не уснуть и, дабы отвлечь себя от предательских мыслей, Тобирама нарушил тишину. Хана промычала отрицательно и повернулась к нему лицом. Ее ониксовые глаза рассеянно блуждали по очертаниям мужчины, ей нужно было больше времени, дабы привыкнуть к темноте. - Думаешь Юли виновна в случившемся? В темноте было видно, как блеснули глаза Ханы. Она отрицательно мотнула головой, но после, немного подумав, погрустнела и повела плечом, выражая неуверенность. Тобираме понравилось, что она не бросалась неподтверждёнными обвинениями. Раньше он думал, что с ее появлением в клане возникнут сложности, ведь Учиха скверным характером и вспыльчивым нравом могли лишь вызывать ненависть и обращать против себя, но поведение Ханы оказалось безупречным, она показала себя сдержанной и благоразумной. Тобираме до сих пор не удалось понять, было ли это притворством, нарочной демонстрацией напускного спокойствия и здравой рассудительности или действительно являлось ее истинной сущностью. –Ты не должна мне прислуживать. То есть, не обязана, если не хочешь этого. Не обязана готовить и приносить еду, не обязана стелить постель рядом с собой и штопать мои вещи. – Тобирама осознал, что совсем не правильно пытался передать свою мысль, оборвал сам себя, и начал заново. - Понимаю, твои братья далеко, и ты ищешь защиты у меня, как у человека, теперь ответственного за твое благополучие. Но заверю, я буду оберегать тебя вне зависимости от того, как ты ко мне относишься. Говоря это, Тобирама смотрел в потолок. Было чертовски неловко и хотелось выпрыгнуть из собственной шкуры. Подобное откровение было совершенно не в его характере. Слезы, которым Хана впервые дала волю, неожиданно тронули черствое сердце. Короткий, тихий эмоциональный всплеск показал, насколько в его клане ей было одиноко и страшно. Тобирама впервые жалел, что не обладал чуткостью и красноречием Хаширамы, и единственное, что мог предложить ей – свою защиту. Хана привстала, опершись локтем о постель, чакра всколыхнулась, неся в себе возмущение. Тобирама поразился тому, как остро почувствовал её настроение, ее эмоцию, отношение к сказанному. Без слов ощутил на периферии сознания и был ошеломлен той связи, что установилась между ними. –Завтра меня ждет много работы. – Неожиданно Тобирама почувствовал себя виноватым, хотя причин для этого совершенно не было. Он лишь выполнял свою работу, служил верой и правдой клану и не мог всегда находиться подле Ханы. Но даже заверив себя в этом, Тобирама едва ли почувствовал облегчение. – Скорее всего, я не приду к ужину, но партию шоги постараюсь не пропустить. Мне же еще нужно отыграться. Со стороны Ханы послышался вздох, зашуршал футон и ее голова опустилась на подушку. Разметавшиеся по постели волосы в темноте казались огромной черной дырой на полу, время от времени смещавшейся то вправо, то влево, вслед за ее движениями. Тобирама замолчал, съехал вниз по стенке и вытянулся напряженной струной на футоне. Он и раньше-то не знал, о чем говорить с Ханой. С женщинами он редко заводил беседы, с куноичи вел диалоги только о техниках, боеприпасах, тактиках. Хана и вовсе ему казалась сошедшей с другой планеты, иной, не похожей на окружающих, чуждой. Одним словом – Учиха. А теперь, когда она не имела возможности поддержать беседу, Тобирама отчаянно желал услышать от нее хоть слово, удостовериться, что она его слышит, понимает, что не говорят они на разных языках. И лишь легкое колыхание ее чакры служило подтверждением тому, что она внемлет словам его и на эти слова реагирует насколько в ее положение это возможно. Он не научился ее понимать прежде, но теперь жаждал узнать ее без слов. Хана долго держала глаза закрытыми, старалась меньше крутиться, чтобы не выдать себя, и только, когда дыхание Тобирамы выровнялось и замедлилось, из-под ресниц боязливо посмотрела в его сторону. В отличии от ее волос, волосы Сенджу в темноте будто светились, окутывали мягким серебристым облаком безмятежное, расслабленное лицо. Уже в который раз подметив его мужественную привлекательность, Хана удостоверилась в своем к нему отношении. Тобирама ей был симпатичен. Особенно сейчас, когда сон стер с лица его привычную черствость и суровую принципиальность, проступили мягкость и некая уязвимость, побуждавшие душу и сердце Ханы стремиться к нему, доверчиво ища нежность и ласку. Волнение и чувственный холодок вкупе с мурашками, пробежавшими вдоль позвоночника, вынудили Хану закрыть глаза и мысленно отстраниться от него, но сама того не осознавая, она так и заснула с образом Тобирамы в голове.Часть 26
21 января 2022 г. в 10:00
– И я должен поверить тебе на слово? – Хмурился Тобирама, пристально вглядываясь в бледное, перепуганное лицо Юли. – Может быть у тебя есть более весомые доказательства?
Юли сидела отдельно от остальных, беззащитная и оробевшая от страха, в позе сейдза, словно на официальной церемонии. Хана расположилась напротив, между Наори и Хобо, и тщетно пыталась подавить в себе жалость к обвиняемой. Никакие доводы Тобирамы, убеждавшего ее не присутствовать на этом разговоре, не подействовали. В какой-то момент Хана ожидала, что он прикажет запереть ее наверху, так мрачно и сердито смотрели его глаза на нее и ее свиту, но предчувствие оказалось ошибочным. Тобирама, пусть и с глубочайшей нежеланием, все же пожал плечами и весь разговор упорно делал вид, что не замечает их присутствия.
–У меня есть только мое слово, Тобирама-сама, и моя честность. – Голос Юли дрожал, но говорила она с достоинством. – И пусть я не вхожу в число тех, кто заслуживает вашего доверия, я могу с гордостью говорить, что в своей жизни никогда не совершила ничего злого и подлого. Вы можете мне не верить, и я не смею вас винить за это, потому что правда должна подкрепляться чем-то более существенный, чем слова какой-то девчонки. Но прошу вас лишь прислушаться к тому, что говорит ваша интуиция.
–Могу предположить, что сама бы ты не пошла на такой шаг. – Тобирама поймал взгляд девушки, ища в нем признаки умалчивания иль, быть может, хорошо скрываемой лжи. Но Юли, хоть и исходила волнами страха и волнения, глаз не прятала, смотрела прямо и открыто. – Но твоя мать сегодняшней ночью признала свою вину и пусть в последствии отказалась от своих слов, сказанное ею назад не воротишь.
Юли вздрогнула, словно от удара, ее плечи поникли.
–Матушка хотела, чтобы я сблизилась с Ханой-самой, чтобы мы стали подругами. - Голос Юли угас, с ресниц сорвалась слеза. – Она говорила, что это поможет нам держаться подле семьи главы клана и быть в курсе последних событий. Матушка тяжело переживала свой отход от дел клана, и привычка ее знать все наперед до сих пор не угасла. После того, как папа и братья погибли на войне, у нас не осталось никого кроме друг друга. - Голос Юли сорвался, но после непродолжительной паузы, набрал силу. - Вы полагаете, что матушка пожертвовала бы единственным родным человеком? Ради чего? Зачем ей нужна смерть Ханы-самы? Какая ей в том выгода?
Тобирама покосился на притихших слушателей, взгляд его задержался на лице Ханы, в глазах ее – искреннее сочувствие, ни следа укора и гнева. Нет, она совсем не походила на тех Учиха, что встречал Тобирама. Полная противоположность его представлениям об их клане.
–Твоя мать хотела, чтобы я отравил Мадару и Изуну вот этим. - Сенджу достал из кармана склянку с ядом, которую ещё вчера в руках держала Тори-сан, делясь с ним своим подлым планом. Позади послышались вздохи возмущения. Не обязательно было видеть лица присутствующих - отразившиеся на них изумление и гнев были вполне понятны и объяснимы. - Полагаю, твоя мать вознамерилась устранить всю семью.
С лица Юли стёрлись краски, остались мертвецкая бледность и темные круги под глазами.
–Этого не может быть. - Прошептала она и глаза её, как у куклы, безжизненные и пустые, остановили свой взор на только ей видимой точке позади сидящих напротив. - Она не могла, не стала бы. Она знала, что я...что мне...
< Юли представляла из себя сгусток оголенных нервов, на грани отчаяния она обратила к Хане несчастный взгляд, и та от чего-то сразу поняла, что девушка никак не смела произнести вслух. Видно Юли успела поделиться с матерью своей тайной симпатией, и это совсем не понравилось родительнице. Тогда, поступок Таори-сан можно было объяснить. Породниться с извечным врагом - такое могло присниться Сенджу лишь в страшном сне. И преследуя цель разорвать заключенный союз и навсегда отвадить Изуну от дочери, она решила устранить самое уязвимое и доступное звено в этой хитросплетеной цепи. Вот только причин, толкнувших Юли на преступление, находилось все меньше, да и те противоречили тому, что слышала и видела Хана. Кто, как не сестра, мог сблизить Юли с Изуной. Не выдержав, Хана сорвалась с места и в один миг оказалась рядом с Юли, сделала то, что хотела сделать с того самого момента, как увидела девушку, распростертую у её ног – обняла за плечи.
В душе Тобирамы вились сомнения. Ему приходилось встречаться с волками в обличии безобидных овечек, слезы на него не действовали ровно так же, как клятвы и заверения в невиновности. Возможно, как он и предполагал, Юли была лишь оружием, которое само не решало, кого бить, а кого помиловать. Но сейчас, когда разум чист и не замутнен эмоциями, всплывало очевидное - Тори-сан дорожила дочерью. Всем в клане было хорошо известно - после смерти мужа и сыновей, забота о ней стала едва ли не единственным занятием, которому Таори-сан посвящала большую часть своего времени. И странно было бы так необдуманно рисковать благополучием дочери во имя мести.
Однако, Тобирама знал – человек, в душе которого поселилась ненависть, не мог жить без мысли отомстить. Они заключили союз, но это не означало, что перестали сводить счеты. Только теперь в ином виде: тайком, грязно и подло.
И снова он анализировал, строил теории, подстраивал факты под свои суждения, тогда как мысли и побуждения другого человека – непостижимы и необъяснимы.
Тобирама протяжно вздохнул и отвернулся.
–В тюрьму я тебя не отправлю. – Сказал он, не оборачиваясь. – Но под домашний арест вынужден посадить, пока истинный виновник не будет найден.
Сенджу сложил печать и призвал двух клонов.
–Они проводят тебя.
Хана поднялась вместе с Юли, неохотно выпустила девушку из объятий.
–Я никогда не навредила бы вам. – Шепнула напоследок Юли, задерживая в своей руке ладонь Ханы. – Все, что я говорила вам тем вечером, чистая правда.
Хобо-сан бесшумно покинула комнату вслед за Юли и ее провожатыми. Ободряюще сжала локоть Ханы, и скрылась на кухне.
–Пойдемте, моя дорогая. Сейчас вам необходим отдых. – Наори приобняла свою подопечную за талию, но Хана отрицательно покачала головой и отстранилась от женщины, подошла к Тобираме. Она не видела его лица, но чувствовала исходящие от него мрачные сомнения. Он молчал, а ей невыносимо сильно хотелось говорить. От желания этого болезненно сводило скулы. Глубоко внутри родился хрип и губы тут же сомкнулись.
–Не напрягай связки. – Послышался голос Тобирамы. – Все это – моя забота. Тебе же надо восстанавливать силы.
–Тобирама-сама. – Неожиданно подала голос Наори, вновь волшебным образом очутившаяся рядом с Ханой. – Тоши-сан ввел меня в курс дела, и пусть я не владею всеми подробностями, одно понимаю – истинные виновник так и не найден.
–Извините меня, Наори-сан, но мне необходимо побыть одному и все обдумать. – Вежливо-ледяной тон мог заставить кого угодно замолчать, но Наори отчего-то сегодня не желала молчать.
–Вам нужно кого-то разговорить? Нет способа проще, чем воспользоваться техникой нашего клана.
Тобирама обернулся к женщине так же быстро, как и Хана. Наори сохраняла удивительную невозмутимость, даже, когда Сенджу в приказной форме потребовал продолжить.
–Глазом чтения мыслей обладают немногие. В разные времена носителей подобного генома можно по пальцам пересчитать, но, насколько мне известно, Мадара-сама время от времени использовал сей талант во время допросов.
Тобирама замер, Хана затаила дыхание. Обоим представить было несложно, что произойдет, узнай Мадара о случившемся. Война. Мадара и разбираться не станет, вспыхнет, как лучина, и взорвется. Хана затравленно посмотрела на Тобираму и судорожно замотала головой.
–Он все равно узнает. – Сенджу понял ее без слов, нахмурился и, раздумывая, покусал губы. – И лучше будет, если преступника мы найдем до его возвращения.
–Мадара-сама вспыльчив и в своем гневе неуправляем. В этом деле Изуна-сама его поддержит. Внешнее спокойствие – обманчивая маска. Он слишком сильно любит Хану-сан, чтобы остаться безучастным. Но есть человек, которому, возможно, под силу обуздать эту несносность. Я говорю о вашем брате.
Тобирама понял это и без пояснения. У Хаширамы быть может и получится докричаться до Мадары, но так ли сильно хотел он докопаться до правды, что готов был обратиться за помощью к самому ненавистному человеку в этом мире?
–Возможно, это единственное решение. – Наори-сан сжала руку Ханы и, пресекая слабое сопротивление, потянула к выходу. – Пойдемте, моя дорогая. Вашему мужу необходимо подумать.