let me be together forever

      шото должна быть идеальна во всём: манеры, учёба, характер, планы на будущее, причуда — безупречная девочка от макушки до кончиков пальцев. точно так же, как она должна быть идеальна — от макушки до кончиков пальцев, — она была порочна, потому что никогда не могла соответствовать требованиям отца: все тренировки заканчивались истериками и ноющими от перенапряжения мышцами, идеальное творение тодороки энджи оказалось лишь фикцией, имитацией человека, не больше.       — ты должна всё время думать о тренировках, — говорит отец, когда приходит ответ из юэй, — никаких мальчиков. никаких подруг. я уже договорился с сыном про из лидирующей двадцатки, так что не беспокойся об этом. всё будет идеально, шото.       идеально?       шото переступает порог академии и сразу чувствует это: удушье — как в романе паланика, который она тайком читала под одеялом, лишь бы отец не узнал, что среди японской, британской и русской классики запряталась эта мерзость. её распределили в лучший класс. какое удушье? всё ведь идеально, как и говорил отец.       голова кружится.       вот оно. среди кучки примятых, но воодушевлённых подростков рисуется одна девчонка. она не просто воодушевлённая — она будто светится изнутри энтузиазмом, и её потенциал виден невооружённым взглядом: шото сразу может сказать, что она точно поступила не ради того, чтобы занять место в топе, не из-за родителей и не из желания прославиться. она так ярко горит, потому что желание спасать выжигает изнутри, заставляя зелёные глаза светиться двумя неонами.       шото делает вид, что не замечает.       ровно по спортфеста.       полная нелепица: мидория изуку — странная и отчаянная девчонка, которая может копировать лицо всемогущего и которая ломает кости при любой подвернувшейся возможности, — вот она выходит в полуфинал и вместо того, чтобы воспользоваться слабостью шото, делает шаг вперёд, поднося к губам и без того посиневший палец. шото не сразу понимает.       — это твоя сила! — вопит мидория с такой яростью, какую ещё не знал свет, пока перед глазами шото проносится вся ебаная жизнь. — ты можешь стать той, кем хочешь!       и тогда шото загорается: поначалу только изнутри — как мидория. она осознаёт в себе растущее желание быть героиней — не ради отца, только ради себя, ради своего желания защищать всех, кто не может постоять за себя, и это напоминает ей то, что видно в блестящих глазах мидории. пламя внутри вырывается вместе с безумной улыбкой, на которую мидория отвечает тем же сумасшествием.       и они…       сталкиваются.       шото не думает — просто делает. наверное, заразилась от этой чокнутой. взрыв получается разрушительным и мощным, мидория, конечно, проигрывает, а шото, даже не желая потрудиться прикрыть ту часть, где висела сгоревшая спортивная форма, смотрит на выбившуюся за границы ринга мидорию, и осознаёт внутри себя другой всполох — это догорает сверхновая. сердце колотится со скоростью света, а огонь никак не может утихомириться, будто в комнату без окон и дверей кто-то вдруг запустил кислород.       её спешно уводят с поля боя, чтобы открытая грудь не попала в кадр прямого эфира, и лишь спустя время шото узнает, что мидории понадобилась операция. отец хочет удержать её рядом, но шото срывается, желая поскорее оказаться рядом и спросить.       из палаты как раз кто-то выходит — иссохший и худой, но шото тут же забывает о нём, потому что торопится к мидории, которая лежит на койке абсолютно обессиленная и бледная.       «зачем?» — это то, что хотела спросить шото изначально.       — ты как? — срывается с губ.       мидория удивлённо вскидывает брови.       — это не моя грудь чуть не засветилась на всю страну, тодороки-чан, — беззаботно смеётся она, — я в порядке. просто останутся шрамы, но, знаешь, они будут напоминанием. я ни о чем не жалею. нет, не так: я не жалею, что подтолкнула тебя к огню, но я жалею, что не выиграла.       — ты безумная, — бормочет шото, присаживаясь на край кровати, и мидория приподнимается на локтях.       зелёные кудряшки ниспадают на уставшее веснушчатое лицо, и впервые в жизни шото не пытается подавить противный внутренний голос, подмечающий красоту нежных женских черт. мягкие щёки резко контрастируют с мышцами на открытых плечах мидории, а её огромные глаза становятся притягивающей доминантой, которая отвлекает и заставляет забыть, насколько мидория сильна.       — наверное, — в голосе слышится улыбка, но шото не решается заглянуть в лицо снова, а то ведь рискует пропасть навсегда, — а ты сама как? ты ведь, наверное, давно не использовала огонь как оружие, да?       шото кивает.       — твои слова… я не знаю. мидория, ты такая безумная. и такая красивая.       последняя фраза вырывается сама собой, и мидория в ответ забавно пищит, набрасываясь на шото с больничной подушкой.       — ты дурная!       шото смеётся.       — но ведь правда, — настаивает она, уклоняясь от удара подушкой.       — похоже, не одна я хорошенько приложилась во время боя, — смущённо ноет мидория где-то за спиной шото, кажется, находясь в поисках отлетевшей в другую сторону подушки.       — может, это не самый подходящий случай, но, мидория… — шото замирает на какое-то время. она ведь ничего не теряет. — пойдёшь со мной на свидание?       — что за шутки такие, тодороки!       — это не шутка. кажется, я влюбилась. не уверена, если честно, потому что у меня такого ещё не было, но гюго писал: «любовь — как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца». думаю, дерево пустило корни в тот момент, когда ты не стала сдаваться, но и не воспользовалась моей слабостью.       — тодороки…       — всё в порядке, если ты откажешь, я понимаю, но лучше сказать сейчас и получить отказ сразу, чтобы попытаться срубить этот корень, пока он не врос слишком глубоко.       — нет-нет, тодо-чан! я… я согласна. просто… так красиво. я-я-я, — шото решается обернуться и видит бриллиантовые слёзы на раскрасневшихся щеках, — мне никто не говорил такого. я и не думала, что так бывает. ну, чтобы чувства оказались взаимными. давай сходим на свидание, тодороки!