graVestone

Потратив на переваривание состоявшегося разговора чуть больше суток, Богдан пришел к выводу, что мама была права. В Ялте семья Романовских живет не так давно и переехала в этот город именно потому, что здесь их никто не знает, на новом месте имея возможность начать новую жизнь, не оглядываясь на прошлое. Конечно, произошедшее почти четыре года назад оставило неизгладимый след в душе молодого человека и несколько отметин на его теле, но позволять себе вновь окунуться в водоворот страшных воспоминаний, жертвуя только начавшей налаживаться жизнью, Богдан не хотел. Потому, опрокинув в себя большую кружку крепкого кофе с заботливо приготовленным матерью горячим бутербродом, выпускник оделся и, собрав вещи в рюкзак, направился на занятия. Оставив записку от Александры Сергеевны в учительской и объяснив вынужденный пропуск двух учебных дней по причине плохого самочувствия, Романовский проследовал в класс, встретившего десятком вопросов его Никитку успокаивая и заверяя, что с ним все в порядке. — Почему ты на звонки не отвечал? — не особо поверив в отравление, не унимался друг, перед лицом Богдана размахивая своим телефоном. — Хоть бы смс’ку написал, — обиженно поджал губы сосед по парте. — Кот мне вчера весь мозг проел, все расспрашивал, где ты живешь, — не дожидаясь ответа, поделился он своим негодованием. И, бросив смартфон на парту, выдохнул, капитулируя: — А никто не знает. Да, Никита уже привык к тому, что Романовский был достаточно скрытным и не любил распространяться на тему своей загадочной личности. Но, беспомощно хлопая глазами вчера во время настойчивого допроса Грановского, понял, что, по сути, о новом своем друге он не знает ровным счетом ничего. — Прости, — виновато потупил взгляд Богдан, заламывая пальцы. — Мне было так хреново, что даже позвонить или написать не мог, — объяснился он, не поднимая глаз. Ну, он не совсем соврал. Лежа в комнате в полной темноте и слушая мерное тиканье часов во вторник, Романовский даже не задумывался о том, чтобы написать волнующимся друзьям, лишь к вечеру приходя в себя и возвращаясь из воспоминаний в мир реальный благодаря маме. А на следующий день от греха подальше и вовсе отключил телефон, борясь с желанием позвонить Тимофею и все рассказать. Нет, Богдан пока не готов. Натянув рукава толстовки на пальцы, он погладил второй день зудевшие воспоминаниями запястья и, оставив Никите небольшой кусочек очередного обмана, открыл учебник, надеясь подготовиться к уроку истории за оставшиеся три минуты перемены. Но на это время у близнецов Грановских были другие планы. В сопровождении брата войдя в класс, Вика тут же заметила увлеченного чтивом блондина и, развернувшись на каблуках, направилась к Романовскому с претензией: — А написать сложно было? А Богдан и не подозревал, что за него кто-то может так волноваться. Виновато глядя на отчитывающую его девушку, Романовский кусал губы и молча слушал, в продолжительной тираде Герани находя для себя кое-что, согревающее душу. Вика вспомнила тот вечер у клуба, не обращая внимания на заинтересованно навострившиеся уши где-то в дальнем углу класса, выговаривая Романовского за то, что тот не предупредил об отсутствии. А еще, пользуясь тем, что никто из ребят и слова вставить в ее монолог не успел, заставила Богдана пообещать, что в следующий раз парень обязательно позвонит или напишет кому-то из друзей, не позволяя больше Вике фантазировать на тему очередного происшествия с блондином. — Обещаешь? — заметно подустав под конец, выдохнула Грановская повторно свой вопрос. — Обещаю, — кивнул Богдан, не осмелившись спорить. — Вот и отлично, — и тут же сменившая гнев на милость Герань чмокнула бледную щеку под громкую трель школьного звонка. — Виктория, займите свое место, — и раздавшийся за ее спиной голос невесть откуда взявшегося историка. Проводив взглядом девушку до ее парты, Виктор Михайлович занял место за преподавательским столом, раздраженно открывая журнал на странице предмета, чтобы отметить присутствующих на занятии школьников. Романовский своей фамилии не услышал. Лишь благодаря Никите вовремя взметнув руку в воздух, молодой человек смотрел через плечо назад, разглядывая сидевшего через проход от него Грановского. Тима, когда пришел, только быстро поздоровался, на передний план выпуская два дня репетировавшую свою речь сестру, продолжительную речь той приправляя лишь парой взглядов в сторону Богдана. И Романовскому этого было крайне мало. Не то, чтобы он рассчитывал на крепкие объятия или допрос с пристрастием от самого Кота, но почему-то скупым рукопожатием он удовлетвориться не смог, продолжая смотреть на Грановского со своего места с сожалением и печалью во взгляде. За этим занятием его и засек Васнецов. Вот только адресата интереса Богдана историк вычислил неправильно. Не обращая внимания на то, что ученик получил отметку «отлично» только на прошлом уроке, преподаватель поставил точку в журнале напротив его фамилии и, бросив полный ревности взгляд в направлении Вики, на весь класс громко объявил: — Романовский, к доске! К неожиданному срезу знаний по теме, которую 11А еще даже не проходил, Богдан не был готов. Урок для молодого человека закончился единицей в журнале и взглядом исподлобья довольного собой самодура-учителя. Не спеша собирая свои вещи в рюкзак, Богдан наблюдал за тем, как Вика, дождавшись освобождения класса от лишних свидетелей, направилась к Васнецову, шепотом, но на повышенных тонах, тому что-то выговаривая, и, оставив переругивающуюся пару в кабинете одних, направился к лестнице на крышу. Никита куда-то убежал, как только прозвенел звонок, и компанию на перекур своему соседу составить не мог. Тихо скрипнув ржавыми петлями, Романовский открыл дверь, выходя на свежий воздух и глубоко вдыхая, о том, что на крыше он не один, узнавая, когда сзади кто-то негромко заговорил. — Не беспокойся насчет неуда, Вика сейчас Васнецову мозги прополощет, — выбираясь на улицу вслед за одноклассником, сообщил Грановский, улыбаясь обернувшемуся на его голос Богдану. — Или исправит или попрощается с жизнью, — усмехнулся он и, поравнявшись с блондином, спрятал руки в карманах куртки. Романовский улыбнулся. Все-таки эта гипертрофированная забота от Вики не могла не льстить парню. А еще тот факт, что Тима пошел за ним, заметно грел где-то под ребрами. — Спасибо, — поблагодарил Грановского блондин кивком, предлагая другу угоститься сигаретой. — Не, не хочу, — отказался от порции никотина Кот. И просто стоял рядом, пока сам Романовский пускал наркотик в легкие большими глотками. — Значит, траванулся? — нарушая непродолжительное молчание, поинтересовался Тимофей, поворачиваясь к собеседнику и заглядывая тому в глаза. — М-гу, — поддержал свою невинную ложь Богдан, пряча взгляд. Почему-то Тиме врать было сложнее. — Ясно, — проглотил обман Грановский, делая шаг вперед, и замолчал. А Богдан вспомнил слова мамы. Сильнее сжав фильтр пальцами, Романовский последовал за Котом, подходя к краю крыши, на молчаливо рассматривающего что-то вдалеке шатена смотря с полной решимостью сделать шаг навстречу. — Извини за понедельник, — нашел в себе силы заговорить Богдан. — Некрасиво получилось. Кот не ответил. Продолжая смотреть за горизонт, он молча кивнул, принимая извинения одноклассника. И Богдан решился продолжить: — Меня раньше так часто расспрашивали на тему аварии, что я уже разучился спокойно реагировать, — попытался объясниться он, выдыхая дым. — Извини за грубость. — Забей, — отозвался Тима. — Я тоже хорош, наорал ни за что, — и, подумав, вернул извинения новому другу. — Вообще, по-дебильному как-то вышло, — подытожил Грановский, пожав плечами. — Давай забудем? — и, повернув голову к собеседнику, предложил оставить недопонимание в прошлом. — Согласен, — с готовностью пошел на мировую Романовский. И, вдохнув большую порцию дыма, на выдохе решился пошутить: — Хотя водишь ты и правда не очень хорошо, пешеходам лучше на пути тебе не попадаться, — вспоминая тот день, когда Тима его чуть не переехал. — Иди ты, — Грановский рассмеялся. — Вика под руку вечно трындит, я отвлекся, — наспех оправдался он, посмотрев на докурившего уже Богдана, с приятным облегчением на сердце находя на лице того улыбку. Вновь ту, живую и настоящую. — Пойдем? — предложил Романовский, выбросив окурок в пепельницу. — Не-а, давай еще немного постоим? — но Тима возвращаться в класс не спешил. Он просто стоял и смотрел куда-то, погруженный в свои мысли. А Богдан смотрел на него. Обычно такое светлое и улыбающееся лицо Грановского сегодня было непривычно задумчивым и напряженным, повисшую паузу в разговоре для блондина отягощая тяжелым дыханием рядом, вынуждая нарушить молчание и вновь заговорить. — Мне было пятнадцать, когда мы разбились, — не понимая, как он вообще на это решился, вспомнил Богдан события почти четырехлетней давности. Что-то в стоявшем рядом человеке сподвигло его на это откровение и, боясь передумать, Романовский продолжил: — Машина всмятку, у меня куча переломов, сотрясение и слепота на один глаз, а... — но в самый ответственный момент решимость парня оставила. Прикусив язык на подступах к главному признанию, он вновь потянулся за сигаретой, от обращенного к нему взгляда теплых карих глаз Грановского прячась за тонкой струйкой дыма. И рассказал о другом: — Меня несколько месяцев собирали в больничке, штук пять операций сделали, — вспоминая то время с грустью, поделился своей историей с внимательным слушателем Богдан. — Как видишь, немного накосячили, — и, подмигнув голубым глазом, привлек внимание Кота к довольно необычной детали своей внешности. — Ты им не видишь? — осмелился задать вопрос Кот, осторожно приближаясь к другу, боясь спугнуть момент откровения. — Теперь вижу, — позволяя Грановскому рассмотреть обесцвеченную радужку, отозвался блондин. — Ты знал, что карие глаза, это на самом деле голубые под коричневым пигментом? — продолжил он быстро моргнув. — Я узнал, когда после операции очнулся вот таким, — грустно улыбнулся Богдан. — В смысле? — брови Тимофея сошлись на переносице. — После аварии я не мог видеть этим глазом, потому что что-то там лопнуло и растеклось, — продолжил объяснение Романовский. — Врачи предложили родителям удалить лишнее, пока не началось воспаление, но во время операции что-то пошло не так, и радужка осветлилась. Я читал, что такое возможно, — поделился с внимательно слушающим его другом Богдан. — Многие даже специально делают операции по смене цвета, выжигая коричневый пигмент и делая глаза голубыми. — Охренеть, — не смог ничего другого найти для ответа Грановский. — И теперь так будет всю жизнь? — уже не так скромно разглядывая светлую радужку глаза блондина, поинтересовался он. — К сожалению, да, — обреченно кивнул Романовский. — Я пытался носить темные линзы, но у меня на них аллергия, — следом признаваясь Коту и в том, что очень хотел бы вернуть все, как было. Но Тима грусти в сказанном не услышал. Бегая взглядом от одного глаза собеседника к другому, он все больше поражался услышанному, осторожно прикасаясь к прошлому доверившегося ему Богдана, за несколько минут узнавая о том больше, чем успели все остальные вместе взятые за недели знакомства. — А волосы? — поддавшись порыву, поинтересовался Грановский. Еще той самой ночью, когда Кот промывал раны новичка, он заметил темные корни. — Крашу, — подтвердил догадки Тимофея Романовский. — Мой родной цвет чуть светлее твоего, — и, окончательно доверившись другу, рассказал. О том, как спустя несколько месяцев после трагедии он обнаружил, что часть волос его поседела, вырисовывая длинную полосу толщиной с три пальца от лобного бугорка почти до самой макушки. Рассказал, как долго он искал пути скрыть этот рисунок, брея голову почти под ноль и пытаясь красить седые волосы. Но темная краска быстро смывалась, пятнадцатилетнего парня награждая обидным прозвищем «Скунс», и, заручившись поддержкой матери, Богдан познакомился с супрой. Уже три года кряду он обесцвечивает волосы и красит их в белый, седую полосу пряча в ворохе таких же по цвету волос, привлекая к себе внимание яркой макушкой, но скрывая свой недостаток на самом виду. Тима от такого наплыва информации даже немного растерялся. Что сподвигло Богдана на откровенность, он не знал, но с усердием впитывал самые крохотные крупицы информации, искренне желая узнать нового друга, открывшегося для него с новой стороны и доверившего свои секреты. И Романовский об этом не жалел. Доверчиво глядя на шатена, он чувствовал, как на сердце становится легче. А так нравившийся ему парень — капельку ближе. Что-то приглушенно пискнуло. — Черт, мы, кажется, геометрию прогуляли, — сообщил Тима, доставая из кармана подмигивающий сообщениями сестры телефон. — Ну и ладно, — и, отключив звук, убрал айфон обратно в карман, с надеждой поглядывая на Романовского в ожидании новых подробностей его жизни. — Да? — улыбнулся Кот широко и открыто. И Богдан понял, что окончательно пропал.

Tbc...