graVestone

Сколько пространства нужно человеку, чтобы чувствовать себя по-настоящему свободным? Километры, мили или световые года? Тимофей Грановский не задумывался об этом раньше, с открытым сердцем исследуя мир вокруг себя и открывая все новые дороги и пути, преодолевая расстояния от одного жизненного события к другому, карту своей жизни расстилая по неровной поверхности земли. Но сейчас, лежа в объятиях Богдана и слушая мерное дыхание любимого человека, он понимал, что и одного микрона хватило бы ему с головой, чтобы расправить за спиной крылья, неподвластную многим свободу обретая благодаря чувству, что грело изнутри. Решаясь на столь важный и сложный шаг, Тимофей не думал о последствиях и не заботился о том, каким образом это повлияет на его жизнь — признаваясь окружающим в том, что его сердце принадлежит Богдану, он сделал первый вдох полной грудью, все сомнения и страхи оставляя в стороне, окончательно сбрасывая с рук оковы. Видя перед собой такого беззащитного и раненого острым словом Богдана, пытающегося сбежать от насмешек и злых взглядов в понурую спину, Грановский не смог того не защитить, едва ли взвешенным и обоснованным решением своим заслоняя блондина от жестокого мира, бо́льшую часть ударов принимая на себя. Не мог позволить Грановский Богдану проходить через все это одному. Однажды выбрав в спутники себе нелюдимого и закрытого обществу блондина, Тим решил идти в этом выборе до конца, крепко сжимая руку Романовского в своей ладони, ведя того за собой. Не знал Тимофей, куда приведет его новая дорога, но чувствуя, как легко и свободно дышится теперь ничем не обремененному сердцу в груди, о своем решении не жалел. За двоих волновался Богдан. — Спишь? — шепотом позвал Грановского блондин, чуть ослабляя хват рук, обнятому со спины Тимофею позволяя двигаться. Они так и лежали в кровати, не одевшись, греясь в любящих объятиях и вдыхая запах друг друга. — Нет, — отозвался Тима, поворачиваясь и ложась на спину, задумчиво разглядывающему его макушку последние несколько минут Романовскому позволяя видеть свое лицо. Богдан тяжело сглотнул. Все произошло так стремительно и почти без участия блондина, переживающему за судьбу любимого человека парню сознание отравляя новыми страхами. Не за себя. За упрямого Тиму. — Ты понимаешь, что ты сделал сегодня в школе? — интонацией дрожавшего голоса и отчетливо звучавшим в нем сожалением поделился с Тимой Богдан, задавая вопрос. Но Грановский ни о чем не жалел. — М-гу, — улыбнулся он так искренне и открыто. — Убрал с дороги конкурентов, — осторожной шуткой стараясь разрядить обстановку. — Тим, — но Богдан смеяться не думал. — Что? — повернул голову к Романовскому Кот, мягко целуя любимого в кончик носа. — Если я правильно оценил расклад вещей, мы с тобой решили быть вместе, — уверенно заговорил Тим, глядя в разноцветные глаза напротив. — А «вместе» подразумевает «вместе во всем». Понимаешь? — пытаясь объяснить Богдану мотивы своего поступка, продолжил он. — Когда хорошо и когда плохо. Вдвоем. — Но... — Пожалуйста, не нужно, — зеркально повторяя просьбу Романовского, что шептал тот несколько часов назад обескровленными губами, не позволил ничего сказать ему Тима. Вот только Романовский просил Тимофея позаботиться о себе. А Грановский сейчас — об обоих. — Я не жалею о том, что сделал, — продолжил он говорить, твердостью голоса и уверенностью взгляда не оставляя Богдану сомнений. — Я хочу быть с тобой. Несмотря ни на что. Понимаешь? — и, повернувшись к блондину лицом, погладил его грудь кончиками пальцев, тут же откликнувшемуся на нежность сердцу Романовского признаваясь в намерении о том позаботиться. — И еще никогда в жизни я не был так уверен в том, чего хочу. Богдан под рукой Кота задрожал. — Пусть называют меня как хотят, мне все равно, — все продолжал и продолжал говорить Тима, задержавшему дыхание Романовскому признаваясь в том, что буквально рвалось изнутри. — Пусть оскорбляют и бьют. Если ты будешь со мной, это не важно, — и, сделав паузу на то, чтобы набраться смелости, спросил блондина о главном: — Ты ведь будешь? — в разноцветные глаза своего парня заглядывая с единственным оставшимся страхом. О своем решении Тима не жалел. Но найдет ли в себе смелость на взаимность Богдан? — Глупый, — рассмеялся блондин. Ну, как такое в голову Грановскому вообще могло прийти! Резко двинувшись в пространстве, Богдан приподнялся на локте, над взволнованно ожидающим ответа Тимой нависая, чтобы глядя в глаза тому уверенно сказать: — Быть с тобой — то, о чем недавно я мог только мечтать, — медленно опускаясь к лицу любимого, признался тому он в сокровенном. — И, поверь мне, Тимофей Грановский, от тебя я теперь точно не откажусь, — на финише Кота целуя. Без напора и только недавно улегшейся страсти. С исключительной нежностью и благоговением, что пропитывали каждую клеточку тела. Боже, как же Богдан этого мальчишку любил. Всё. Позади все сомнения и прошлые страхи. И мосты за спиной сожжены. Дальше теперь лишь вперед и всегда только вместе. «Во всем», как сказал ему Тим. Вкладывая всего себя в этот нежный поцелуй, Богдан делился с Котом своей любовью, медленно расслабляющегося под ним парня убеждая в своих намерениях быть рядом, пока солнце не взойдет на западе, и с земли в небо не прольется дождь. И все злые языки Романовскому теперь не помеха. Пока в его руке лежит рука Тимы, а на губах — его вкус, никому не под силу заставить Богдана передумать. Но об одном человеке блондин все же спросил: — Вика написала, что ты сказал отцу о нас, — отрываясь от губ шатена, осторожно напомнил Тиме о неожиданном камин-ауте Романовский, обнимая его щеки ладонями и нежно поглаживая скулы. Они не говорили об этом по телефону, но Богдан не забыл. — Ага, — немного напрягся Тимофей. — Рассказал, — своему молодому человеку признаваясь во всем. — Отец попутал берега, когда мы ругались, пришлось его осадить, — и, как-то грустно улыбнувшись, поделился с Богданом кусочком разгоревшегося дома скандала. — И..? — не знал, как спросить о реакции Аркадия Михайловича Романовский, тушуясь. — И... пока тебе лучше не называть его папой, — нервно рассмеялся Тим. Богдан хмыкнул в ответ. — Если честно, мне и самому не очень хочется больше его так звать, — облизнув свои губы, признался Богдану Тима, в своем решении делить на двоих все радости и печали идя до конца. — Но, давай, не будем об этом, хорошо? — и закончив едва начавшийся разговор, вновь потянулся к Романовскому за поцелуем, более приятным занятием занимая оставшееся до ночи время. Несколько часов они целовались и нежились в объятиях друг друга, лаская обнаженные тела и открывая свои души, прерываясь на вдохи и короткие разговоры ни о чем, уставшими, но предельно счастливыми, засыпая в кровати Богдана. Вдвоем. Александра Сергеевна осталась на ночь в больнице, и Степан домой из Москвы не спешил — укрывшимся ото всех влюбленным сегодня никто помешать бы не смог. Начался новый день. Но расстаться даже на несколько часов и отпустить Богдана одного в школу Тима в себе сил не нашел. Нежными поцелуями и горячими объятиями занимая блондина все утро, он хитростью добился того, что Романовский на занятия опоздал, кормившему его вкусным завтраком с рук Богдану предлагая на несколько дней забыть об учебе и провести еще какое-то время с ним. И, конечно, отказаться Романовский не смог. Наверное, он вообще ничего не смог бы сам сделать, когда рядом такой счастливый, с самой прекрасной на всем белом свете улыбкой и теплым любящим взглядом сияет его парень, предлагая с ним убежать. Позвонив матери и предупредив о том, что сегодня домой он вряд ли вернется, Богдан собрал в рюкзак сменное белье и предметы личной гигиены, с трепетом вверяя себя в руки нетерпеливо ерзающего на месте Тимы, позволяя любимому человеку отвезти его туда, куда ему только заблагорассудится. Грановский не говорил, куда конкретно они поедут, но, видя, как радостно заблестели его глаза, услышав согласное «да» от Богдана, и лицо засияло, ослепляя даже солнце, Романовский ему полностью доверился, с теплой ладонью в своей руке выходя на улицу и вновь садясь в его машину. Конечно, ему все еще было страшно, и тихий рокот мотора под капотом авто отравлял кровь страшными воспоминаниями прошлого. Но, чувствуя незримую поддержку Тимофея, не отпускающего его руку ни на секунду, Богдан изо всех сил пытался быть смелым, такому решительному и отважному парню своему стараясь хоть немного соответствовать. Вчера в школе Грановский был храбрым за них обоих, сегодня Богдан его за это благодарил. Осторожно приоткрывая глаза через почти двадцать минут пути, он медленно расслаблялся, светом полуденного солнца и горевшей предвкушением улыбкой Кота растапливая лед в жилах, сначала мелкими, но с каждым разом все более смелыми вдохами наполняя свою грудь, позволяя испуганному сердцу биться. Через полтора часа они остановились возле ворот дома Грановских. — Мне нужно кое-что взять, — нехотя отпуская руку Богдана, попросил разрешения отлучиться Тима, наклоняясь к губам блондина, чтобы пообещать как можно скорее вернуться. И, поцеловав Романовского со всей возможной любовью, выскочил на улицу, пропадая за дверью ворот. Богдан нервно сглотнул. Оставшись в одиночестве в салоне машины, он вновь немного занервничал, испуганным взглядом бегая по приборной панели и торпеде перед ним, дорогим пластиком поблескивающей в лучах яркого солнца. Сейчас он уже не помнил, как выглядел интерьер того авто, но, чувствуя, как неприятно вновь заныли шрамы на спине и буквально свело зажатые когда-то искореженным металлом ноги, не на шутку испугался, спеша открыть дверь и выбраться наружу, чтобы спрятаться от страшных воспоминаний. Сидеть рядом с Тимой в машине у Романовского еще как-то получалось. Находиться внутри одному — при всем его желании, нет. Нервно расхаживая рядом с обиженно поникшим опелем, Богдан перед тем извинялся взглядом, обещая ни в чем неповинному автомобилю найти в себе однажды смелость и с ним познакомиться ближе. Его хозяину Романовский уже безоговорочно доверял. Возможно, однажды он сможет довериться и его четырехколесному любимцу. По крайней мере сегодня куда-то отвезти себя ему он позволит. Когда вернется Тим. — Вика! — а тот, кажется, уже спешил обратно, бегущую впереди сестру пытаясь остановить на подступах к воротам. — Богдан, беги! — и предупредить стоявшего к двери спиной Романовского, резко обернувшегося на крик Кота, но не успевшего среагировать, когда на него откуда ни возьмись напрыгнула сестра Грановского, всеми четырьмя конечностями оплетая долговязого парня, повиснув у того на шее. — Думали свалить, пока я не замечу? — шлепнув Романовского по белобрысой макушке, недовольно надула губы Вика, от догнавшего наконец и теперь пытающегося оторвать ее от Богдана брата своего отмахиваясь с обиженной миной. — Вик, я же просил, — обнимая близняшку со спины за поясницу и отрывая от блондина, поставил девушку на землю Тима, вырастая между сестрой и Богданом, чтобы того от чрезмерно эмоциональной Вики загородить. Не то, чтобы Грановский ревновал теперь Богдана к сестренке, но вот так вот лапать его парня у него на глазах ей позволить он не мог. — Ты вообще сегодня должна быть в школе, — отчитал девушку за прогул он, не замеченную раньше Романовским сумку перехватывая рукой удобнее. — А ты — сидеть под домашним арестом, — нашлась с ответом Герань. — Но, кажется, это меня ты просил вчера уговорить Витальку соврать папаше, чтобы поехать к Богдану, — будто и не замечая с интересом вслушивающегося в разговор блондина, сдала ему Тиму сестра с потрохами. — Между прочим, мне его всю ночь развлекать пришлось, — и, оставив без уточнений, каким именно образом подчиненного Аркадия Михайловича девушка «развлекала», сложила руки на груди Вика. — Пока вы там... — Вика! Богдан усмехнулся. Грановские так громко всегда спорили и так сильно любили друг друга, что невозможно было их отношениям не умиляться. — Фея! — показала язык Герань, расхохотавшись. И Богдан узнал, как сильно его любимый парень может краснеть. — Не называй меня так, — сквозь зубы прорычал Грановский, сестру мысленно проклиная, на узнавшего его обидное прозвище с детского сада блондина теперь боясь даже посмотреть. — Прости, — и Вика, кажется, поняла, что сболтнула лишнего. — Я просто хочу поехать с вами, — потупившись в пол, извинилась за свой длинный язык Герань, попросившему вновь прикрыть его брату признаваясь в том, что оставаться одной в большом доме еще на одну ночь ей очень не хочется. — Ну... — замялся Тим, не зная, как сестре отказать. — Да понимаю я, что не могу, — но Вика сама ответила за него. И, вновь обняв Романовского за шею, поцеловала того в щеку, ответившего взаимным объятием Богдана прося об одном: — Позаботься о нем, пожалуйста, — доверяя своего брата так сильно любившему его парню. — Вик, нам пора, — поспешил влезть в затянувшееся прощание Грановский, по-хозяйски сгребая со спины девушки рукой пальцы Богдана и утягивая его за собой к терпеливо ожидающему опелю. — Завтра вечером вернемся, обещаю, — и, заверив сестру, что завтра он все-все ей расскажет, вновь усадил Романовского в машину. Вика согласно кивнула. Ну, а что, собственно, ей еще оставалось? Мешать влюбленным наслаждаться первой романтической поездкой Герань не хотела. — Прости, я думал, что она поедет в школу сегодня, — извинился за произошедшее Тима, отъезжая. — Моя сестра — проклятье с именем урагана. — Все хорошо, — улыбнулся Богдан. Но не заметил Грановский, вновь беря его руку в свою и переключая внимание на дорогу, как быстро погасла эта улыбка. Бо́льшую часть пути они преодолели молча — Богдан думал о чем-то своем, безучастным взглядом окидывая проплывающий за окном машины пейзаж, а Тима, то и дело беспокойно поглядывая на притихшего рядом парня, осторожно вел машину, с волнением в сердце предвкушая, как они окажутся в пункте назначения. И, сворачивая на проселочную дорогу под нужным указателем, мелко задрожал, любимого человека доставляя в самый потаенный уголок своего сердца. — Это дом моей бабушки, — останавливаясь у небольшого домика в самом начале единственной деревенской улицы, сообщил Грановский о прибытии, отпуская руку Богдана, чтобы заглушить двигатель. Сердце блондина пропустило удар — Тимофей не говорил ему, куда именно они поедут. — Точнее, это дом прабабушки. Они с дедом жили в Ялте и сюда приезжала только летом, — впитывая в себя каждое слово, внимательно слушал Кота Богдан, к нему повернувшись. — Дед умер, и она осталась в городе, тогда как раз мама забеременела, — приоткрыл свое сердце Романовскому еще немного Тим, разглядывая покосившиеся от времени ставни. — И уже мы с ней сюда приезжали на каникулы, — завороженно смотревшему на него Богдану позволил прикоснуться он к самому ценному. — А когда и бабушка умерла, все ее вещи из квартиры мы перевезли сюда, чтобы ту можно было сдавать. И теперь мы с Викой иногда заезжаем... Продолжить Грановский не смог. Сорвавшись голосом посреди рассказа, он тоску по родному человеку громко сглотнул и, посмотрев на замершего рядом Богдана, прося того о поддержке, вылез на улицу, тут же поспешившего за ним Романовского беря за руку, приглашая того в дом. Ловко справившись с замком, Тима открыл дверь, пропуская Богдана вперед и тихо ступая за ним с большой сумкой. — Холодно, я растоплю печь, — поморщившись, сообщил он Романовскому о необходимости согреть нежилое помещение, и, попросив того подождать его в комнате, поспешил за дровами, выкрашенным в белый кирпичам обещая долгожданную встречу с огнем. Богдан вошел внутрь. Комната была большой и такой светлой, что глаза закололо — пять окон, ровным рядом выстроившихся по стене, наполняли помещение солнечным светом. И не казалось Романовскому, что в этом доме уже давно никто не живет. Настолько теплой и уютно обставленной была эта комната, что молодому человеку показалось, что хозяева ее просто ненадолго куда-то уехали и совсем скоро вернутся обратно. Большой обеденный стол стоял у центрального окна, горделиво сияя начищенным до блеска самоваром, в любую минуту готовым горячим чаем напоить гостей, предлагая разместиться тем на стоявших вокруг стола стульях. Вдоль боковых стен дожидались уставших хозяев кровати, сложенными в стопку подушками и пуховыми одеялами под цветастыми накидками маня к себе в мягкие объятия. А на полу лежал красивый узорчатый ковер. И таким живым все это выглядело для Богдана, что в груди его сердце с горечью сжалось. — Через три дома живет бабушкина подруга, она иногда приходит, чтобы прибраться и протопить дом, — тихо подкравшись сзади, рассказал Романовскому Тим, удивленному блондину объясняя, почему помещение кажется жилым. — Сейчас печку растоплю и схожу к ней, скажу, что приехал, чтобы не волновалась, когда увидит дым, — и, поцеловав Богдана в шею, сообщил, что вновь ненадолго пропадет. — Давай я разожгу огонь? — предложил в ответ блондин. — А ты иди к ней, — и развернувшись лицом к Тиме, того мягко поцеловал, обещая Грановскому позаботиться о том, чтобы дом его предков вновь наполнился теплом и жизнью. — Спасибо, — с радостью принял предложение Тим. — Пошли, покажу что где, — и, собрав пальцы Богдана в ладонь, повел его в другую комнату, раньше служившую почившим хозяевам кухней. Грановского не было минут сорок. Богдан справился с возложенной на его плечи задачей — растопив печь и закрыв огонь жестяной заслонкой, он вернулся в гостиную-спальню, снимая куртку и кроссовки, постепенно прогревающуюся комнату рассматривая более детально. На стенах висели пожелтевшие от времени фотографии, увлеченному исследованием интерьера молодому человеку позволяя на них найти с десяток незнакомых фигур и лиц, в паре красивых кареглазых ребятишек возле полноватой женщины с добрейшим лицом узнавая Тимофея с сестрой. Задержавшись напротив фотографии маленьких Грановских Богдан улыбался, радуясь тому, как неожиданно обернулся для него этот день, и, целуя взглядом маленького Тимку, так знакомо улыбающегося со снимка, открывшегося ему парня всем сердцем за приглашение благодарил. За спиной вновь хлопнула дверь. — Баба Катя нам пирогов дала, — обернувшись, увидел Богдан довольного Грановского с тарелкой домашней сдобы в руках. — Придется нам все же самовар как-то кипятить. И весь следующий час ребята воевали с пузатым чайником прошлого века. В доме было уже почти жарко — желая на отлично выполнить порученное ему задание, Романовский дров накидал на три топки. Уплетая булки с сахаром и привезенные с собой бутерброды, Тимофей счастливо улыбался Богдану, на глазах Романовского превращаясь в того мальчика с фото, каждым новым глотком горячего чая согревая свою душу приятными воспоминаниями и тем, как свободно дышалось в доме любимой бабули. И таким радостным и беззаботным выглядел Тим, что сердце Богдана готово было выскочить из груди, желая оказаться в руках этого лучезарного мальчишки. А язык жгло признанье. — Солнце скоро сядет, — опустошив кружку большим глотком, подметил Грановский, стрельнув взглядом за окно. — Пошли, покажу тебе одно крутое место, — и, резко поднявшись со стула, потянул Богдана к двери за руку, с едва успевшим дожевать сдобу парнем желая поделиться еще одним кусочком своего счастливого детства. На улице стало заметно прохладней. Спеша за Тимой по едва протоптанной тропинке, Романовский все больше тому удивлялся, в почти уже бежавшем впереди молодом человеке с каждым шагом открывая для себя что-то новое. Столько азарта и какой-то детской наивности горело в каштановых глазах Тимофея, торопившегося куда-то, почти спотыкаясь, что внутри Богдана все трепетало, желая бегущему впереди парню о любви закричать во все горло. Но Романовский молчал. А Тима вдруг неожиданно остановился. Последние несколько шагов делая медленно и максимально осторожно, он потянулся рукой к замедлившемуся за его спиной Богдану, своего парня подводя к краю крутого обрыва, до того скрытого ровным рядом березовых стволов. — Нам нужно вниз, только осторожно, — предупредил Романовского Кот, улыбнувшись, и отодвинув в сторону ветки куста, первым шагнул по крутому уклону. Апрель хоть и радовал в последние дни ярким солнечным светом, но земля до сих пор оставалась холодной и скользкой от недавно растаявшего снега, спускающимся по склону ребятам угрожая сломанными конечностями, если они будут невнимательны. Однако, до финиша они добрались без потерь. Помогая Романовскому, Тима за руку вывел того на небольшой участок ровной земли, скрытую от посторонних взглядов крутыми берегами маленькую бухту позволяя блондину лицезреть во всей ее красе. — Сюда можно попасть только так или на лодке по морю, — обогнув взглядом окруженную с трех сторон склонами заводь, восторженно прошептал Тимофей, доверчиво следующему за ним Богдану открывая потайное место из детства. — Мы с Викой столько раз получали от бабушки по жопе за то, что сюда спускались, — улыбаясь, делился он воспоминаниями, за руку подводя блондина ближе к воде. — Но это всегда было самым моим любимым местом, — останавливаясь за два шага до ее кромки с важным признанием. — Здесь так красиво, — выдохнул Богдан, не сумев сделать нового вдоха. Красота вечернего пейзажа покорила влюбленное сердце блондина. Высокой подковой обогнув водную гладь, вокруг нее возвышались крутые берега, крохотный кусочек спокойного моря нежно обнимая своими каменистыми склонами. А вода вся как будто сияла. Переливаясь всеми оттенками синего и зеленого, она искрилась в лучах заходящего солнца, становясь все темнее и глубже в своем цвете, замершим на берегу в восхищении парням позволяя насладиться одним из самых красивейших в их жизни закатов. — Погоди немного, сейчас будет еще круче, — улыбнулся Грановский, подходя к Богдану ближе, и так находившемуся под глубоким впечатлением парню намекая, что это еще не все. Солнечный диск коснулся воды. И, вспыхнув подобно раскаленной лаве, к ногам ребят устремилась яркая полоса света по морю. — Когда я был маленьким, хотел по ней пробежать, — усмехнувшись своей прошлой наивности, поделился воспоминаниями с Богданом Тим. Романовский его руку сжал крепче. — Я очень любил приходить сюда, когда мы с бабушкой приезжали, — продолжил говорить Тимофей, лаская душу счастливыми моментами детства, позволяя Богдану прикоснуться к самому сокровенному. Блондин задрожал. — Жаль, что она не дожила до этого момента, — и чувствуя, как через их сцепленные руки от Романовского передается ему эта дрожь, Грановский решился признаться. — Я бы хотел, чтобы вы с ней познакомились. Она бы тебя полюбила... В животе Богдана что-то вдруг зашевелилось и, вспорхнув, стремительно поднялось к вмиг осипшему горлу. Солнце почти скрылось уже в морской пучине, мягким поцелуем водной глади прощаясь с миром до завтра, двух молодых людей на берегу оставляя наедине с переполняющими их чувствами. — Тим, — дрогнул голос Богдана. Кот повернулся. Такой счастливый, живой и удивительно настоящий. — Богдан, — прошептал он в ответ. Глаза в глаза. И самая красивая на всем белом свете улыбка. Два дыхания, остановившиеся на один миг. И хором. Из самого сердца: — Я тебя люблю. — Я тебя люблю.

Tbc…