graVestone

Этим утром Никита проснулся самым счастливым человеком на земле. Осторожно приоткрывая один глаз, Блохин молился о том, чтобы события вчерашнего вечера не оказались лишь сном. Но, чувствуя на своей груди вес и тепло человеческой руки, с радостью убедился в реальности произошедшего. Спящая рядом Вика его обнимала! Раньше Никита о таком мог только мечтать, и, смущенно кусая губы, во вчерашнем обсуждении того, кто с кем разделит кровать, принимал лишь молчаливое участие, с встрепенувшимся в груди сердцем принимая предложение Тимофея разделить с его сестрой матрац. Конечно, Блохин понимал, что Кот вряд ли отпустит от себя Богдана хоть на час — крепко сжимая в своей ладони руку любимого, Грановский и в туалет готов был последовать за ним — но, поглядывая на оставшуюся единственно свободной кровать, рыжий думал, что спать его Герань отправит на пол. Однако, Вика перспективе провести ночь под одним одеялом с Никитой вовсе не смутилась, влюбленному в нее со второго класса мальчишке предлагая к ней присоединиться с ласковой и добродушной улыбкой. Почти час Блохин лежал рядом, боясь пошевелиться, тихому шороху и звукам нежных поцелуев, раздающимся по соседству, дико завидуя, дожидаясь момента, когда Вика и остальные уснут, и только потом проваливаясь в спасительную дрему. А сейчас, проснувшись под рукой обнимающей его девушки, не хотел, чтобы утро наступало. Однако, солнце неумолимо ползло вверх по небосклону, просторную комнату деревенского дома наполняя светом и теплом, проворным лучиком лаская девичью щеку, улыбающуюся во сне Герань призывая к побудке. Вика поморщившись, открыла глаза. И, не успев отвести взгляда от красивого лица, Никита в очередной раз утонул в каштановом цвете, в прекрасную девушку, лежавшую радом, влюбляясь еще капельку больше. — Доброе утро, — улыбнулась Грановская своему соседу по кровати. — Ой, я тебя не раздавила? — и, поспешив отодвинуться от Никиты под тихий стон протеста того, извинилась за свои ночные к нему поползновения. — Д-доброе, — выдохнул Блохин, чувствуя, как сердце его, громко ударяясь о ребра, подпрыгнуло к горлу. И вновь больно ухнуло куда-то в живот, когда Герань, возвращая другу отвоеванную в ночи территорию, от того отстранилась. Эх, а счастье было так близко... — Нет, все хорошо, — мысленно пытаясь обернуть время вспять, чтобы еще хоть немного вот так, в обнимку, полежать с Викой, забормотал Никита, смотря на Грановскую глазами-сердечками. — Я даже не заметил. Соврал, конечно, но Вике в этом Блохин никогда не признается. Заметил. Еще как. И был безмерно этому рад! — Если хочешь... — Хей, — не позволил Никите договорить проснувшийся от звуков негромкого разговора Тима. — А где Богдан? — привлекая к себе внимание, сел он в кровати, растерянным взглядом огибая пространство комнаты в поисках своего парня. — Эм? — приподнимаясь на локте, нахмурилась Вика. — Я не слышал, как он ушел, — проснувшийся первым из троицы Блохин пожал плечами. Возможно, он был слишком увлечен своими фантазиями о Грановской, чтобы обратить внимание на то, что Романовский куда-то вышел, но, прокручивая в голове последние десять минут, что он провел, радуясь возможности почувствовать тепло девичьего тела, не нашел в воспоминаниях долговязой фигуры блондина. — Нет, его точно уже не было, когда я проснулся, — подытожил он непродолжительные свои размышления, и, посмотрев на почему-то чересчур взволнованного пропажей Богдана Тиму, перед Грановским извинился за то, что не смог помочь. — Да курит, наверное, на улице, — предположила Вика, хлопающему глазами брату предлагая самый очевидный из вариантов. Только за прошедший вечер Богдан раз десять выходил из дома, чтобы покурить. — Ага, — кивнул Тима, но, как отметил про себя Никита, особо версии близняшке не доверился. Спеша выбраться из-под одеяла и надеть штаны, Грановский направился к двери. Но, вернувшись в комнату через почти десять минут, за которые Блохин успел еще три раза в растрепанную и сонную Вику влюбиться, сообщил о том, что Романовского на территории участка он не нашел. — Да чего ты так волнуешься? — проследив взглядом за копошащимся в карманах одежды Тимой, поинтересовалась Вика, поведению близнеца не находя оправданий. — Ну, может, он прогуляться пошел, скоро вернется, — подбросила брату еще один вариант она, на уткнувшегося в телефон брата посматривая с беспокойством. Телефон Романовского запел где-то в складках одеяла. — Черт, — выругался Тима, бросая бесполезный гаджет к трубке Богдана, погрузившуюся в тишину комнату наполняя своим тяжелым дыханием. — Тим, блин, да что ты психуешь? — и Вика, недовольно цокнув языком на поведение брата, поспешила выбраться из кровати, перелезая через притихшего Никиту, чтобы Тимофееву утреннюю истерию прекратить. — Он давно не маленький мальчик, не заблудится, — выговаривая Грановскому, подошла девушка к близнецу, в растерянно бегающие по периметру комнаты глаза, зеркально отражающие ее собственные, заглядывая с вопросом. — Чего ты завелся? Тима не ответил. Укрыв плечи тканью футболки, молодой человек вновь вышел из комнаты, непонимающим взглядом проводившую его до двери сестру оставляя наедине с окончательно растерявшимся Никитой. — Ты что-нибудь понял? — поинтересовалась Грановская у друга. Блохин качнул головой. — Вот и я — нет, — вслух заключила Вика, через окно наблюдая за мечущимся по участку братом. — Ладно, пойду поесть что-нибудь приготовлю, — пожав плечами, оставляя произошедшее без дальнейших комментариев, сообщила о своих ближайших планах Грановская Никите, и, бросив последний взгляд на улицу, провожая брата за калитку, вышла из комнаты. Блохин, тяжело сглотнув, смял подушку затылком. Эх, а так хорошо началось это утро...

***

Признав поражение в схватке с вновь вернувшейся бессонницей, Богдан осторожно выбрался из кровати, стараясь двигаться максимально бесшумно, чтобы не разбудить тихо посапывающего в подушку Тиму и спящих на соседней кровати друзей. Одевшись и прихватив с собой сигареты, блондин вышел на улицу, глубоким глотком прохладного ночного воздуха наполняя легкие, надеясь на то, что мягкие порывы весеннего ветра смогут очистить голову. Но, выкурив несколько палочек табака и сосчитав все видимые звезды на черном полотне небосвода, так и не смог отвлечься от вернувшихся в голову воспоминаний. Романовский, соглашаясь отправиться в поездку с Тимой и друзьями, искренне надеялся, что первые дни мая в этом году он проведет, забыв о прошлых ошибках, но, зацепившись слухом за ненароком оброненную Котом фразу, вновь и вновь возвращался к тому, что оставило шрамы на теле и раскололо надвое душу. Конечно, Тима не понял, что неосознанно ляпнул в присутствии своего парня, и винить Грановского в том, что сокрушительная волна страшных воспоминаний едва не сбила Богдана с ног, Романовский своего молодого человека не мог. Однако, избавиться от отравляющих душу мыслей теперь тоже. Просидев на крыльце дома почти до рассвета, Богдан встал, собирая в опустевшую пачку окурки, и, обернувшись на плотно закрытую дверь, направился по одному Богу известному маршруту, тихой поступью шагов по обозначенной галькой дороге разбавляя предрассветную тишину. Романовский шел долго, и солнце уже показалось на горизонте, погруженного в свои мысли молодого человека настигая у потрепанной временем, ветром и дождями калитки. О том, что это было заброшенное сельское кладбище, Богдан догадался сразу — пара покосившихся крестов и почти до основания разрушенный старый памятник обозначили место упокоения человеческих душ. Сглотнув горькую слюну с привкусом тяжелых воспоминаний, Романовский шагнул в приоткрытую створку калитки. К той самой могиле родители больше его не пускали. В последний раз Романовский был на кладбище почти три года назад, в годовщину случившейся в его жизни трагедии обещая самому дорогому во всем мире человеку, нашедшему упокоение под землей, скорую встречу. Но неожиданно вернувшаяся домой раньше времени мать успела вызвать неотложку, погруженного по подбородок в ярко-алую воду молодого человека вытаскивая с того света, не позволяя Богдану данное слово сдержать. Отмывая ванную от следов крови, Александра рыдала и кричала бессильно, примчавшегося по срочному звонку из командировки Степана умоляя увезти и ее и сына из Питера подальше. Через неделю, как только Богдана выписали из больницы, Романовские переехали в Москву. Но пара шрамов напоминала блондину об очередном обмане, не сумевшего сдержать обещание парня буквально выворачивая наизнанку, тошнотой и рвотой продолжительностью в несколько недель травмируя подростковый желудок. И снова были врачи. И снова больницы. Очередное лето Богдан провел в палате. Второе по счету. А как хотелось Романовскому тогда, чтобы у него все получилось, и, умоляя в предсмертной записке мать похоронить его рядом со своим закопанным сердцем, блондин искренне надеялся к июню лежать с ним под общей плитой. Но чертовы врачи вновь поставили парня на ноги, к концу августа выписывая молодого человека из больницы, работающей в две смены медсестре Романовской давая наказ следить за тем, чтобы ее ребенок правильно питался. На красивом резном памятнике осталось выбитым лишь одно имя. А на руках Романовского — пара затянувшихся шрамов. И вот сейчас, расчесывая спрятанные под татуировками рубцы, Богдан прогуливался между крестами и надгробиями, задумчивым взглядом блуждая по именам и датам, желая оказаться сейчас за две с половиной тысячи километров. Интересно, а кто-то ухаживает за той могилой? Или также, как эта, сейчас она заброшена и забыта? Опускаясь на колени возле поросшей травой плиты, Богдан с остервенением начал рвать сорняки, неизвестный памятник совершенно незнакомого ему человека желая очистить от грязи и мусора, надеясь на то, что точно также кто-то однажды позаботится и о его могиле. Слез на щеках Богдан не почувствовал. Но заметил следы от них Тима. — Что случилось? — обнимая лицо блондина ладонями, вопрошал Грановский, беспокойным взглядом бегая по перепачканным грязью и солью щекам Богдана, растрепанные волосы с запутавшимися в них еловыми иглами, разглядывая с неподдельным волнением. — Где ты был? — поинтересовался Кот, опуская взгляд на Романовского руки, измазанные грязью и соком зелени пальцы Богдана обхватывая своими пальцами. Романовский лишь молча моргнул. Что он должен ответить Тиме? — Богдан? — вновь позвал блондина Грановский, задыхаясь, найденного спустя несколько часов бесплотных метаний по округе парня рассматривая на предмет травм и увечий. — Гулял, — не смог промолчать под требовательным взглядом пары каштановых глаз Романовский. Но и всей правды Тимофею он не сказал. Стоя напротив взволнованного и обеспокоенного его поведением Грановского, он лишь гулко дышал, не находя в себе смелости Коту во всем признаться, рвущиеся изнутри слезы сдерживая из последних сил. И, попросив Тимофея не задавать ему сейчас больше никаких вопросов, испуганного молодого человека за руку повел к дому, от встретивших их Никиты с Викой прячась в душевой, чтобы смыть с тела следы недавней слабости. На предложение Грановского вернуться в Ялту Богдан ответил отказом. Пообещав Тимофею, что больше никуда он не уйдет, не поставив парня в известность, Романовский попросил того забыть о случившемся, изо всех сил стараясь вернуть лицу краски и изобразить хорошее настроение, оставшиеся три дня надеясь провести в компании друзей без новых срывов. Но и к окончанию совместных каникул ни разу блондин не улыбнулся искренне. Тимофей, обеспокоенно поглядывая на любимого, все чаще вспоминал слова Романовских. Пятого мая он привез Богдана домой. Александра Сергеевна, встретив сына в дверях, поняла все без слов. — Мальчик мой...

Tbc…