graVestone

Пятнадцать. Ноль пять. Двадцать девятнадцать. Тимофей боялся этого дня. Вслушиваясь в новые подробности прошлого Богдана, Грановский мысленно составлял свой список причин ненавидеть проклятую дату, неминуемо приближающуюся очередную годовщину смерти Вероники встречая полным волнения и беспокойства сердцем. И, если говорить совсем уж откровенно, искренне желал, чтобы этот день никогда не наступал. Но течение времени невозможно было остановить никакой плотиной, и, проснувшись утром в кровати Богдана, Тима с горечью признал свое поражение, день «Х» начиная мягким поцелуем белокурой макушки. — Доброе утро, — тут же раздалось Грановскому в ответ. Богдан, в отличие от Тимы, сегодня почему-то не испытывал страха. На протяжении трех лет живя от мая до мая, Романовский верил, что в этот раз день закончится как-то иначе, в теплых руках своего любимого человека находя защиту и чувствуя с Тимофеем себя в некой безопасности. Богдан верил, что в этот раз у него будет желанное «завтра». Тима всем сердцем молил время ускорить свой ход. Оттягивая по максимуму момент подъема, он отвлекал Романовского своими руками и губами, первый за день поцелуй разделяя с любимым, не позаботившись даже о том, чтобы почистить зубы. Грановский готов был весь день вот так просто лежать и держать Даню в своих руках. Но Богдан настоял на своем и заставил Тиму подняться, назначенным на сегодня пробным экзаменом по алгебре подгоняя нерадивого выпускника на выход, встретившим пару на кухне с завтраком родителям обещая после школы заехать домой. По лицу Степы и Саши Грановский понял — боится сегодня не он один. И, покрепче сжав в своей руке руку Богдана, вместе с тем нехотя поплелся к двери, за рулем терпеливо дожидающегося хозяина у подъезда опеля не спеша катясь по улицам Ялты, в школьном дворе оказываясь, когда бо́льшая часть выпускников уже разошлась по своим классам. Сегодня в школе было совсем мало народу, в душные помещения аудиторий загоняя лишь учеников девятых и одиннадцатых классов, пробовать свои силы перед выпускными тестами и пытаться поправить шаткое положение своих дел. Тима с Богданом зашли в класс алгебры крепко держась за руки. Большинство одноклассников на них даже не взглянули — сосредоточившись на повторении формул и попытках в последнее мгновение получить Нобеля за вклад в дело математических наук, школьники шуршали тетрадками и прятали шпаргалки по карманам, вошедших ребят оставляя без внимания и обычно сопровождающего их появление шепотка. Высказаться, как всегда, за всех захотел Михей. — Миш, давай не сегодня, — но Тима не позволил бывшему другу раскрыть и рта, на встрепенувшегося было одноклассника посмотрев так, что по спине того прошелся мороз. Пятой точкой почувствовав опасность, Михей язык прикусил. Тима знал — всего одно слово, и он сорвется. И, остановив попытки Михеева задеть его или Богдана одним строгим взглядом, усадил Романовского за их общую парту, помахавшей ему сестре кивнув, обещая чуть позже с той поговорить. К удивлению Грановского, Вика допросами его в последнее время не донимала. Довольствуясь размытыми отговорками, сестра будто чувствовала, что сейчас парней трогать не стоит, терпеливо дожидаясь момента, когда Тима все сможет ей объяснить, и, проводя все больше времени с Никитой, активно готовилась к выпускному, в сопровождении Блохина исследуя один торговый центр за другим в поисках идеального платья. Рыжий за возможность побыть лишний раз с Грановской наедине друзей искренне благодарил. Конечно, каждый скучал по времени, что они проводили вместе, но, сосредоточив все свое внимание исключительно на Богдане, Тима в жертву друга и сестру приносил, надеясь на то, что уже скоро они вновь соберутся привычным квартетом. Может быть, уже завтра. Если, конечно, для них с Даней это «завтра» настанет. Грановский этого очень хотел. И Богдан хотел не меньше Тимы, впервые за четыре года, прошедшие с момента той аварии искренне веря в возможность спасения благодаря человеку, что всем сердцем его так отчаянно любил. Улыбнувшись Грановскому, Богдан встал, приветствуя вошедшего в класс учителя. И, получив на руки листы с заданиями, оба сосредоточились на решении задач и примеров, день «Х» сокращая на три часа и отвлекаясь от реальности, до самого последнего момента корпя над тестами, чтобы добиться максимально возможного результата. К удивлению Грановского, с пробником он справился очень даже неплохо — найдя ответы почти на все задания, он с гордостью подписал свой листок, в сопровождении Дани шествуя к столу учителя, а затем и домой. Сегодняшнюю тренировку Гора отменил, позволяя выпускникам отдохнуть от тяжелого испытания, и, договорившись с Викой о том, что машину сестре он отдаст завтра утром, Грановский отвез Богдана домой, чтобы тот собрал вещи для назначенной на вечер поездки к морю. Еще на выходных они с Даней договорились встретить окончание этого дня за городом. Только вдвоем. Это Романовский так предложил — не желая запирать себя и Тиму дома, блондин захотел сбежать от этого дня, готового на все ради него Кота уговаривая уехать из Ялты, в теплых объятиях весеннего ветра и своего любимого человека желая укрыться от прошлого и любых напоминаний о том, что в этом прошлом с ним произошло. Упаковав в спортивную сумку Грановского плед и небольшой запас еды на вечер, ребята поехали на дикий пляж. О его существовании знали разве что только старожилы. Но тот факт, что сегодня была лишь среда, и от их присутствия молодые люди были избавлены, составляя друг другу желанную компанию на вечер, за мягкими нежными поцелуями коротая время в ожидании наступления нового дня. Спокойное море тихо шуршало волнами, наполняя легкие ребят солоноватым воздухом и запахом мокрого песка, удобно расположившимся на пледе влюбленным позволяя насладиться красивым закатом, в обществе друг друга забывая обо всем. Как же хорошо и спокойно было им вместе. Богдан хотел, чтобы так было всегда. Раньше надеясь лишь на очередное «завтра», Романовский и мечтать не мог о том, чтобы найти идеального для себя человека, в неожиданно встретившимся на его пути Тимофее находя своего спасителя и какую-то целебную силу, с каждым новым днем, что проводили они вместе, все больше желая по-настоящему жить. А Тима, бережно держа в своих руках такого хрупкого Даню, изо всех сил старался не позволить ему вновь сломаться, своей любовью залечивая прошлые раны и защищая его от других, в постепенно раскрывающемся перед ним блондине видя единственный смысл, в размытой картинке своего будущего находя четкий образ молодого человека с каре-голубыми глазами, с которым Грановский хотел всю свою жизнь и прожить. За этими размышлениями их застала луна. Лениво ползя по небосклону, заспанный желтый диск подсветил уходящую за горизонт водную гладь, тусклым мерцанием кристалликов соли радуя глаз и погружая природу в мягкую дрему, молчаливо устремившихся взглядами вдаль ребят нежно целуя в их розовые щеки. Тима не мог поверить, что этот день наконец закончился. И Богдан, привыкший к тому, что раньше пятнадцатое мая обрывалось для него слишком резко, угрожая парню потерей жизни, провожал этот день с улыбкой на губах. Оба верили, что вот-вот должно наступить долгожданное завтра. И, обнимая друг друга крепче, самозабвенно целовались, забывая о прошлом и веря в будущее. Одно на двоих. Уложив Богдана под себя, Грановский укрыл того своим телом, постепенно возрастающим возбуждением между ног потираясь о взаимно топорщащуюся ширинку блондина, тихо постанывающего в его рот Романовского лаская своим языком и руками. Нет, Тима не просил Даню о близости сегодня, но, позволив себе немного расслабиться и забыться, таким образом избавлялся от преследующих его на протяжении последних дней страхов, доверчиво раскрывшегося перед ним любимого человека отвлекая от мерного тиканья часов более приятными звуками. И Богдану, казалось, отвлечься почти удалось. Двигаясь навстречу своему возбужденному парню, он выгибался в спине и цеплялся руками за плечи Тимы, углубляя поцелуй и делая его все более откровенным, впервые за неделю, что пара прожила под гнетом прошлых ошибок Богдана, позволяя себе себя отпустить. Не думал сейчас Романовский о шрамах на теле, и не пытался добавить к ним еще один или два — полностью растворившись в своем человеке, блондин наслаждался моментом. Без оглядки на прошлое и зацикленности на датах. Он просто жил. Здесь и сейчас. Не чесались на его руках буквы и цифры, не болело так сильно больше в груди — чувствуя, что теперь пустоту там до краев собой заполнил Тима, Романовский позволил себе этого парня без оглядки любить. И, самостоятельно сделав первый шаг к близости, задрал футболку Грановского выше, оголившийся участок кожи мягко царапая ногтями, прося Тимофея не останавливаться на одних только поцелуях. — Я не взял ничего с собой, — без слов распознав намек Романовского, обреченно сообщил Кот, разрывая поцелуй, чтобы вдохнуть. Ну, не мог он даже надеяться, что этот день может закончиться так. — Ничего, можно и без... — Нет, — качнул Тимофей головой. И одного раза хватило Грановскому, чтобы заречься — больше Богдану боли осознанно он никогда не причинит. — Нет, — не без труда отказав Романовскому в повторении их первого раза, вновь поцеловал Тима Данилу, мягким поцелуем с обещанием продолжения в более подходящее время и в располагающей к тому обстановке отвлекая любимого парня от задуманного. Недовольно цокнув языком, блондин Грановскому все же поддался. Но останавливаться Богдану, ой, как не хотелось, и, позволив Тиме в очередной раз языком до мельчайших подробностей исследовать свой рот изнутри, он того оттолкнул от себя, тут же следуя за шатеном, удивленного подобным действиям Грановского заставляя подняться на ноги. С хитрой улыбкой на губах Романовский Тиму раздел. — Что ты?.. — Помнишь, ты как-то обещал, что мы пойдем вместе купаться? — предвосхитил вопрос Кота Богдан, кивнув в направлении моря. И, наспех освободив и себя от одежды, подвел любимого ближе к воде, мягким волнам начавшегося прилива позволяя облизать свои голые ступни. Почти год Богдан прожил в Ялте. Впервые за это время он вошел в море. Многое с Тимой Даня делал впервые. Потому что впервые так сильно любил. Погрузившись в воду по пояс, Романовский остановился, к следовавшему за ним Тимофею разворачиваясь лицом, обласканные лунным светом щеки Грановского обнимая ладонями и вновь целуя едва подсохшие губы. И тут же вернулось вновь возбуждение, не прикрытые ничем больше члены сталкивая под водой и лаская их теплой волной, возобновленный поцелуй сопровождая тихими стонами и просьбами больше не сдерживаться. Слишком сложно обоим было терпеть — прижимаясь к обнаженному телу любимого человека каждый хотел насладиться моментом близости сполна, осторожные скольжения рук по голым торсам делая все более требовательными и страстными. Потираясь друг о друга и громко выстанывая просьбы не останавливаться, они жались все ближе, сплетаясь в единый организм и мягко качаясь в волнах, в медленном танце любви и желания все глубже уходя в воду, едва опомнившись, когда та достала уже до подбородков. Доверившись Тиме, Богдан поплыл. Оторвавшись от дна, Романовский обнял шатена ногами, все еще твердо стоявшему на ногах Коту позволяя себя держать на поверхности, в крепких руках молодого человека чувствуя себя в безопасности и окончательно расслабляясь. Грановский Даню держал, словно самое дорогое во всем мире сокровище. Не желая отпускать от себя любимого даже на миллиметр, Тимофей прижал блондина к себе еще крепче, едва прервавшийся на необходимый вдох поцелуй возобновляя с еще большим рвением, возбужденным членом чувствуя упругий зад Богдана, тепло и жар его собственного стояка ощущая на своем животе. И забыл Грановский в этот момент, что отказал он Дане в интиме — впившись пальцами в ягодицы блондина, Тим их развел и того на себя почти насадил, желающим бо́льшего членом скользя по мягкой ложбинке, так долго томившееся внутри возбуждение выпуская наружу. Прогнувшись в спине, Богдан застонал. Облизывая губы Грановского языком и царапая его плечи ногтями, он сам продолжил двигаться, как показал ему Тима, соскучившимся по ласкам и сдерживаемым страхом неуместного желания членам позволяя освободиться, теплыми лужицами спермы разбавляя соленую воду под один общий стон. — Хочу тебя... так сильно, — не удержался Грановский, в рот блондина почти заплакав. — Поехали домой, — и Даня хотел Тимофея. Внутри. Спотыкаясь, Грановский понес Богдана на берег, цепляющегося за него как обезьянка Романовского устанавливая на плед, влажные тела наспех суша им и кутая в одежду, без разбора, где теперь чья, раскрасневшегося и тяжело дышащего блондина уволакивая в направлении машины, желая поскорее оказаться в общей кровати. И ни один, ни второй, на часы не взглянули, о том, что минутная стрелка, качнувшись, перепрыгнула через отметку «двенадцать», подарив влюбленным долгожданное завтра, не зная, пока опель, зарычав, не улыбнулся с приборной панели: 00:01. — Тим, — вздрогнув, повернулся Романовский лицом к Тимофею. Взяв Богдана за руку, Грановский кивнул. Шестнадцать. Ноль пять. Двадцать девятнадцать. — Добро пожаловать в новый день.

Tbc…