graVestone

NC-17 До дома Грановских они ехали молча. Приглушенно похрипывали колонки автомобиля, приятной мелодией старомодного хита разбавляя тягучий воздух, крепко державшимся за руку молодым людям составляя своеобразную компанию на время поездки. Молчание не тяготило ни одного, ни второго. И, не желая озвучивать собственные мысли, оба лишь изредка бросали взгляды друг на друга, медленно ползущее вперед время тратя на то, чтобы еще раз все произошедшее раньше и происходящее прямо сейчас переварить. И Тима, и Богдан думали о том, что так пугающий их день наконец-то окончен, компанией любимого человека, с рукой которого в своей ладони так спокойно и тихо внутри, обещая еще не один счастливый день вместе, ярким лучом светлого будущего так заманчиво улыбаясь, ожидая ребят впереди. И не было в сердце страха, и не резал холод на части, две уставшие души ласково убаюкивая теплом человеческого тела рядом и мягким мурлыканием бьющихся в унисон друг с другом сердец. Они вместе. И так сильно ребята любят. В огромном мире они нашли друг друга, за какие-то несколько месяцев буквально срастаясь и превращаясь в единый бесперебойно функционирующий организм, любому стороннему наблюдателю позволяя узнать, как выглядит настоящее счастье. Богдан раньше об этом мог только мечтать. Тима искал его, но не в том месте. Узнали, лишь встретив друг друга, каково это по-настоящему кого-то любить. Они молчали, автомобиль нес их все дальше и дальше, спустя почти час доставляя влюбленных в пункт назначения, заглушившему мотор Тимофею позволяя, наконец, освободить от руля и вторую руку. Грановский развернулся к Богдану и своего молодого человека мягко поцеловал, у тут же ответившего взаимностью на ласку Романовского будто спрашивая, не передумал ли он. А Богдан, обняв Тиму за щеки ладонями и облизав его губы, улыбнулся в поцелуй, несмело кивая, едва ли оставшиеся в голове сомнения забрасывая на самую дальнюю полку, чтобы те там и вовсе однажды забыть. Он выбрал для себя идеального человека, и этому парню себя подарил. И, поблагодарив Грановского за очередной прекрасный день вместе, не решающегося сделать следующий шаг Кота Богдан потянул за собой на выход, к погруженному во тьму и гробовое молчание дому любимого человека подводя, крепко держа за горячую руку. Вот так Романовский всегда грелся о Тиму, так долго заставляющую дрожать и сжиматься от боли холодную липкую тьму в груди окончательно рассеивая светом каштановых глаз, в каждом взгляде Грановского, что неизменно обращен был на одного Богдана, видя искреннюю нежность и так отчаянно желанную любовь. Романовский всем этим буквально питался, выпрямляя спину и расправляя уставшие плечи, уверенной походкой направляясь вперед с любимым и дорогим сердцу своим человеком. — Вика у Васьки опять ночует, — улыбнулся Грановский, разжигая свет в холле, старающемуся не шуметь Богдану сообщая о том, что в доме они снова одни. — Из-за меня она скоро к ней переедет, — отозвался блондин, тихо хмыкнув. — Пусть привыкает, с нами жить я ей все равно не разрешу. Тимофей сказал это, и у Богдана от счастья едва не лопнуло сердце, не заглядывающему еще так далеко Романовскому давая надежду на счастливую совместную жизнь с Тимофеем, в маленькой квартирке, снятой на двоих, обещая не одну ночь любви в измятой постели, едва успевших отвлечься от того, что произошло около часа назад на пляже, молодых людей вновь возвращая в состояние томительного ожидания и предвкушения. Они не были близки уже так долго, и чертовски друг по другу скучали, проведенное вместе время тратя в основном на то, чтобы поговорить, и теперь, оставив слова где-то снаружи, тянулись и жались молча друг к другу, возобновленным вновь поцелуем разогревая в своих жилах кровь. Тимофей был крайне осторожен и неожиданно для Романовского нежен, нетерпеливо мнущего на его спине футболку Богдана держа в своих руках, как хрустальную вазу, любым неосмотрительным движением будто боясь молодого человека сломать. А Богдан, целуя вновь мягкие губы и царапая спину Грановского ноготками, готов был на части уже расколоться, мелкими кристалликами стеклянной крошки проникнуть в его поры и с Тимой смешаться. Срастись, раствориться в нем, о том, что когда-то было иначе, навеки забыв. — Пожалуйста, — почти захныкал Романовский в губы шатена, чересчур затянувшийся мягкий поцелуй разрывая с надеждой на большее, в широко распахнутые глаза цвета каштана смотря решительно и без сомнений. Да, Богдан для себя все сегодня решил. Открывшись Грановскому и распахнув перед ним свою душу, сегодня Даня хотел подарить ему и свое тело, ставшему для него во многих вещах первым парню позволяя себя впервые любить. — Тим... Вслух просить Грановского не пришлось — будто прочитав все во взгляде блондина, Тимофей подхватил Богдана на руки, точно также, как нес он его из воды на берег недавно, осторожно двигаясь вперед к лестнице и смело наверх, под тихий скрип двери входя в свою комнату, разжегши свет, обнявшего его руками и ногами парня осторожно укладывая на кровать. Романовский благодарно любимому улыбнулся — Тима, не тратя времени на сомнения и ненужные никому сейчас слова, лег поверх на него. Тело блондина приятно заныло в истоме, под тяжестью веса накрывшего его Тимофея вжимаясь в мягкий матрац, тут же скользнувшим под футболку Романовского горячим рукам позволяя вновь исследовать до миллиметра уже изученную кожу. Ласкать, сжимать, царапать и мять. Между ног у Богдана все стало твердым, и возбуждение, прокатившись от паха к макушке волной, вернуло Романовского обратно на пляж, отказавшему в близости Тиме не оставляя иного выбора, нежели сдаться, доверчиво потянувшегося навстречу губам губами блондина предлагая от скопившегося напряжения и томления освободить. Грановский, облизнувшись, поцеловал Богдана. Мягко, тягуче, но с четким намеком на бо́льшее. Романовский, зажатый с обеих сторон, задрожал. Внутри Дани как будто без топлива разгоралось яркое пламя, разогревая плоть и заставляя кровь закипать, медленно теряющего контроль над своим телом молодого человека подталкивая вверх, напряженными бедрами потираться о бедра напротив, точно такое же, как у него возбуждение в джинсах Грановского встречая тихим сдавленным стоном. Однако, Тима не торопился. Желая насладиться моментом полного единения и откровения сполна, он целовал губы, щеки и скулы Богдана, оставляя на белой коже свой запах и вкус, забывшего, кажется, уже каково это, пахнуть не Тимой, Романовского помечая слюной, возбужденного и молящего о бо́льшем блондина вынуждая мелко трястись, достигая самого края. Одежда сильно мешала, и, с трудом оторвавшись от так сильно желанных губ, Тимофей все же поднялся, тут же потянувшего его футболку вверх к горлу Романовского обнажая для того, чтобы целовать и ласкать его было сподручней. Богдан, выгнув спину, захрипел в тишину. Чувствуя, как тонкая влажная дорожка слюны рисует на его груди и ключицах узоры, он выгнул спину и подался вперед, медленно опускающемуся все ниже Тиме подставляя под поцелуи живот, больно вжавшемуся в ширинку члену обещая скорое освобождение, если, конечно, Кот ему разрешит. А Грановский собирал по его коже мурашки, смоченным в слюне горячим языком облизывая выпирающие косточки и мягко прикусывая розовую плоть, два маленьких твердых соска по очереди втягивая в рот, протяжному «да» над головой довольно улыбаясь. Пламя внутри Богдана уже почти обжигало. Идя на поводу возбужденного тела, Романовский схватил пальцами Тиму за плечи, коротко стриженными, но все равно острыми ногтями впиваясь в кожу Грановского и оставляя следы, решившего сегодня помучить его шатену намекая, что долго в таком темпе Дане не продержаться. Тим, хмыкнув, лишь сильнее прикусил и так уже воспаленный сосок. Романовского подбросило на кровати. От ожидания и мучительного томления в штанах уже все ныло и болело, решившего понежничать сегодня Грановского буквально умоляя чуть поспешить, освободить Богдана от остатков одежды, доверившегося сегодня ему блондина раздеть и раскрыть. И Тим был возбужден ничуть не меньше своего парня, но, помня о том, как закончился их первый раз, боялся сделать хоть один неосторожный шаг, в страхе причинить боль Романовскому делая все чересчур осторожно и так мучительно медленно. Целовать Богдана, ласкать его тело руками Грановский мог бы часами, но упрямо торчавший под слоями одежды член блондина требовал от него более решительных действий, увлекшегося сосками и протяжными стонами любимого Тиму буквально вынуждая скользнуть губами ниже, замерший на вдохе живот Романовского покрывая тонкой пленочкой слюны. Язык Кота нырнул в небольшую ямку пупка, спотыкаясь на пути к паху и забываясь на несколько минут, показавшихся Богдану вечностью, все громче хрипевшего и подающегося навстречу его губам молодого человека почти выворачивая наизнанку. Тим терял себя в этих звуках и никак не мог насытиться вкусом кожи Романовского, крохотные кристаллики соли, напоминающие о недавнем купании в море, слизывая языком и растирая по собственному небу. А Богдан, казалось, уже не дышал. Чувствуя каждое новое прикосновения влажных губ к раскалившейся уже коже, он мял затылком подушку и кусал свои губы в кровь, постепенно ползущего все ниже Тимофея настойчиво толкая вперед своими руками, розовые следы на его плечах превращая в полосы. Оба так сильно хотели продолжения. Богдан не боялся того, что должно было случиться — доверившись Тиме и рассказав ему обо всем, он готов был отдаться сейчас Грановскому без остатка, в заботливые и надежные руки Кота передавая свое изнемогающее от желания тело. Но Тимофей все почему-то никак не решался. Романовский не рассказал ему об одном. И, боясь того, что Богдан вновь попросит его сделать больно, Тимофей оттягивал момент окончательной капитуляции, за время, что повел он целуя и лаская блондина, не раз задумываясь о том, чтобы попросить Даню и сегодня все сделать самому. Так, как они уже оба привыкли. Так, как Грановскому было не страшно. Но Богдан, Тима знал, хотел сегодня не так. Сегодня ему было нужно совсем по-другому, и, решив, наконец, собрать смелость в кулак, Тимофей любимому парню поддался, пойманную в капкан петли пуговицу на джинсах блондина выщелкивая и двигая собачку ширинки вниз, отчаявшегося было уже Романовского полностью для себя обнажая. — Пожалуйс… Не успел договорить Романовский — его штаны вместе с трусами сдавили бедра, умоляющий о прикосновении и ласке член наконец высвобождая, маленькой капелькой предвкушения удовольствия заманчиво поблескивая на вершине головки. Грановский, выросши на коленях, возбуждению Дани приветливо улыбнулся. И, перешагнув длинные тонкие ноги, снял джинсы и нижнее белье с Романовского, давно уже мешающие предметы одежды отбрасывая подальше на пол, куда следом отправились и его собственные штаны. Богдан, не медля, раскинул ноги, едва ли имевшему возможность передумать Грановскому подставляя под руки свой член и пах, вернувшемуся в исходное положение Тиме заглядывая в глаза с одной лишь молчаливой просьбой. «Возьми меня, любимый, сегодня я твой». И Тима, конечно же, его мольбам поддался — медленно наклонившись, он взял в рот налившийся кровью орган, первым прикосновением языка к чувствительной плоти срывая с губ блондина оглушительный стон. Грановский не раз уже баловал Богдана минетом, но сегодня, заглатывая член глубже и царапая о жесткие коротко стриженные волоски в паху блондина нос, он орально готовил Романовского к бо́льшему, подставляющегося его рукам парня заставляя дрожать в ожидании давления и сладкой боли, маленькой дырочке, нетерпеливо сжимающейся под мошонкой Данилы, обещая скорую встречу с его пальцами. И один Тима ввел, облизав языком вместо смазки, опасливо замирая в ожидании реакции. Грановский был готов к тому, что Богдан попросит остановиться, и боялся того, что Даню вновь поведет на боль. Но, лишь тихонечко всхлипнув, Романовский не сделал ни того, ни другого, проникнувший в него всего на одну фалангу палец любимого крепко сжимая колечком мышц, привыкая к новому для себя ощущению и будто решаясь сделать последний шаг. Навстречу друг другу подались они вместе. Желая почувствовать Тиму в себе, Романовский сам насадился на его палец, все же осмелившегося сделать движение рукой Тимофея будто подбадривая и давая на решительные действия свое добро, погруженный до самого основания в него палец ощущая без давно привычной боли, чувствуя лишь то, как приятно становится внутри от мягкого давления на горячие стенки ануса. Лишенный возможности испытать это раньше Богдан захотел еще. На несколько секунд оторвавшись от плечей Тимы, всех покрытых царапинами и следами от рук, Романовский потянулся к тумбочке и достал припрятанную в верхнем ящике смазку, пачку презервативов, о которой и он, и Тима, казалось, уже напрочь забыли за неделю воздержания, оставив лежать на дне и ждать своего часа. Отщелкнув крышку лубриканта, блондин протянул пузырек Тимофею. Грановский, свободной рукой перехватив баночку, заглотил его член еще глубже — Богдан застонал. Погружаясь головкой члена в горло Тимофея и ощущая, как давит на чувствительную плоть сзади его палец, Романовский едва сдержался, чтобы не закричать, подкрадывающийся со спины оргазм умоляя о небольшой отсрочке, желая насладиться происходящим максимально и испить этот момент абсолютного доверия до самого дна. Выскользнув из Богдана, шатен смазал пальцы. Налив побольше геля на руку, Грановский согрел смазку в ладони и увлажнил кожу вокруг входа Данилы, чуть покрасневшую и припухшую дырочку разминая, чтобы следующее движение внутрь не ощущалось слишком больно, в задыхающегося наверху блондина проникая двумя пальцами, растягивая его, не забывая сосать. Богдан, впившись в нижнюю губу зубами, потянул его за волосы прочь. — Не смогу… долго… так, — на выдохе прошептал, почти плача, Данила, самостоятельно насаживаясь на руку Тимы, чувствуя, как пара пальцев любимого растягивает его и давит изнутри. Грановский, кивнув, провернул ладонь и развел пальцы ножницами, оставленный без внимания член блондина разглядывая из-под ресниц. И, принявшись целовать его бедра и острые холмики коленей, второй рукой развел его ноги, вспотевшего и мнущего его простынь Богдана раскрывая для проникновения еще чуть сильнее. Богдан, дрожа всем телом, себя в этом моменте почти что терял. Позволяя себя растягивать и готовить к проникновению члена, он громко хрипел, забывая дышать, осторожно и боязно скользившему в него Тимофею полностью и без остатка доверяясь, к двум пальцам, через пару минут уже почти свободно двигающимся в нем, позволяя добавить третий, чувствуя сильное давление на вход и желание его увеличить еще. Никогда с Романовским никто не был столь нежен — только Тиме это позволил Богдан — и, не желая торопить и так осмелевшего парня, он терпеливо ждал, когда Грановский его растянет и улыбнется с вопросом, поднявшему на него свой затуманенный взгляд шатену кивая, давая свое благословение на продолжение ласк. Получив разрешение, Грановский вырос над блондином. Богдан покосившемуся на тумбочку Тиме сказал тихо: — Нет. Он хотел почувствовать Тимофея в себе без преград и защиты, ощутить тепло его члена и твердость плоти в себе, без лишнего слоя латекса и любых оболочек срастись кожа к коже, впитать его и с Тимой навсегда срастись. Грановский, доверившись решению Дани, согласно кивнул. Выдавив еще немного смазки в ладонь, он увлажнил сочившуюся предэякулятом головку члена, размазывая гель по его стволу, на ожидающе поджавшуюся дырочку Богдана поглядывая в нерешительности сделать последний шаг. — Давай, — подбодрил, кивнув, его Даня. И, выпустив из легких воздух, Тима смело двинулся вперед. Член раскрыл Богдана, надавливая и его изнутри распирая, медленно, миллиметр за миллиметром скользя вглубь и вперед, под громкий стон Романовского, обнявшего Тиму за пояс ногами, проникая в подготовленное отверстие. Грановский задрожал и забыл, как дышать. Ощущая лишь, как жарко и тесно было внутри Данилы, он едва мог держать свой вес на руках, потянувшего его на себя блондина накрывая своим телом, чтобы едва оставшиеся силы потратить на необходимые обоим движения бедер. Войдя в Романовского до самого основания, Тимофей замер. Позволяя Богдану привыкнуть к новому ощущению и самому себе к тому, как сильно сдавила его член горячая плоть, Грановский принялся целовать и облизывать искусанные в кровь губы блондина, от осознания того, что он внутри любимого человека, медленно теряя себя и любую способность соображать. Романовский, благодарно ответив на поцелуй, сжал бедра вокруг Тимы сильнее. Впиваясь ногтями в уже и так истерзанную и исцарапанную кожу на спине шатена, Данила качнулся и чуть вскинул зад, погруженный в него до основания член внутрь еще немного сдвинув, делая угол проникновения более удобным и приятным для них двоих. — Еще, — прошептал Богдан в губы Тиме, стоявшего на локтях по обе стороны от его головы Грановского умоляя продолжить движения, очередным скольжением вглубь сжавшегося колечка мышц окончательно разрушить все границы и рамки. Сегодня Богдана вот так вот любить. Кивнув в поцелуй, Грановский качнул бедра взад и вперед. Растягивая Данилу своим членом и проникая все глубже, он медленно скользил внутрь любимого, заметно припухший бугорок простаты блондина находя головкой и вдавливаясь в него, зажатый между двумя телами член Романовского стимулируя даже без прикосновений, полностью растворившегося в этот моменте блондина доводя до экстаза собой. По вискам Богдана текли сладкие слезы, впервые позволившего себя отпустить парня очищая от прошлых ран и обид, горькие воспоминания, не раз грозившие Дане потерей жизни, отбрасывая на дальний план, единственно важным для него сейчас делая человека, научившего одинокого мальчика любить. Тима был осторожен, заботлив и нежен — стараясь причинить как можно меньше боли Богдану, Грановский совсем не спешил, с трудом поддерживая неторопливый темп движения, мягкими и одновременно с тем глубокими поцелуями разогревая кровь в жилах. С каждым новым толчком двигаться становилось капельку проще, но, не желая испортить момент, Тим из последних сил сдерживал своего зверя в клетке, тихим грудным рычанием и звоном реберных прутьев сопровождая скольжения вглубь, все сильнее раскрывающегося перед ним Данилу доводя до исступления сегодня тягучим и неожиданно приятным до обоих удовольствием. Так, как научил его не так давно Данила, их «первый раз» в доме бабушки повторив. Медленно, неторопливо Тима двигался внутри Богдана, напрягшийся член блондина зажимая меж животов, с каждым новым движением внутрь чувствуя, как растет там температура и становится все напряженнее заветная железа, едва остававшегося в сознании Романовского подталкивая к краю, чтобы резким движением обоих подбросить в небо и вниз. Чувствуя, что до разрядки осталось совсем недолго, Грановский все же решился на смелость, вырастая над Даней и толкаясь задом вперед, в сложенного пополам на его кровати блондина проникая с размаху, напряженной до предела мошонкой ударяясь о его ягодицы, скопившийся где-то внутри ком желания спуская с горы. И вместе с ним полетел вниз вдруг Тима, врываясь в Богдана до основания и теряя себя, в несколько особо глубоких проникновений достигая заветной цели, с последним ударом головки члена о напрягшуюся простату доводя любимого до экстаза. Сжавшись вокруг Тимофея, Богдан закричал. И стало вдруг мокро и липко между телами, и пенис Грановского больно сдавило — дрожа и царапая Тиму за плечи, Данила кончал, стреляя спермой в живот. И Тима кончал, погруженный в Романовского до самых яичек, содрогающегося в оргазме блондина наполняя своим семенем, сжимающиеся и вибрирующие вокруг него горячие стенки увлажняя так, как не смог до того увлажнить. В унисон, как всегда, оба пришли к долгожданной разрядке, момент абсолютной близости и полного доверия разделяя на двоих. В последний раз вздрогнув, Тим упал на Богдана. За окном приветливо улыбался рассвет. Этой ночью ребята так и не уснули — переведя дух и нацеловавшись на неделю вперед, они вновь повторили свой смелый шаг, довольно сильно растянутого и подготовленного Богдана доводя до третьего оргазма за несколько часов. И про Тиму, конечно, они не забыли — ртом и руками своему молодому человеку разрядиться Даня помог с большим удовольствием. А потом они вместе купались в душе и завтраком кормили друг друга с рук, первый день долгой совместной жизни без оговорок и оглядок на прошлое встречая по-настоящему счастливыми и открытыми улыбками. Тимофей не спросил у Богдана, почему раньше с ним было иначе, и блондин «первый» свой раз комментировать не стал. Но, посмотрев в глаза друг другу, оба четко для себя решили, что к этому вопросу они еще обязательно вернутся. Не сегодня, однажды, когда Даня будет готов. И, собрав в рюкзак вещи Тимы, ребята поспешили домой к Романовским, чтобы успеть забрать оставленные там тетради и учебники Богдана перед началом очередного учебного дня. — Дань, — позвал сосредоточено смотревшего вперед парня Грановский. — М? — отозвался блондин. — Я тебя люблю. — И я тебя, Тим. Александра и Степа встретили их у подъезда — так Тимофей попросил, написав СМС. Саша заплакала, Степан улыбнулся. Богдан, припарковавшись напротив родителей, заглушил автомобиль.

Tbc…